Бог умер, да здравствует Бог

Анастасия Талалаева, 2021

Что делать, если тебя свергли, а развлечений никаких не предоставили? Правильно – самому находить их на свою пятую точку. Существование Ма Онши, свергнутого младшего бога Войны, было настолько скучным и унылым, что он решил разнообразить его самым необычным способом. Каким? Он вам сам об этом расскажет.Содержит нецензурную брань.

Часть I. Трагедия в Овлесе

Глава 1. Не вздумайте ловить падающих богов, если не хотите обжечься

«Мы живём в потрясающем мире, господин Ма, в неописуемо потрясающем мире! Жаль, но многие этого совсем не понимают. Сколькие из нас пытаются перестроить всё вокруг под себя, под свои неутолимые желания, но зачем? Этот мир был создан таким, наполненным и непознаваемым, значит, таким и должен оставаться. К чему гнаться за лучшим, когда лучшее уже перед нами, стоит только открыть глаза пошире и вкусить прелести жизни, дарованные свыше. Вы можете не верить мне, юный господин, но таков был завет тех, кто был перед вами, старое поколение богов знало, зачем создавало этот мир. Наслаждение — вот великая цель существования! Ни войн, ни голода, ни бедности. Золотое время! Новые боги не те, что старые, эти ломают все и строят, затем снова ломают и снова строят, забывают при этом истинное предназначение вещей, переворачивают всё с ног на голову. В таком мире и вы вырастете таким же, господин Ма, сколько бы я вас не учил, вы всё смотрите вперёд себя, а не вокруг. Но у вас ещё есть шанс измениться, пока вы молоды. Очнитесь! Вкусите тёплого вина спокойной жизни, отриньте манящий вас хаос, встаньте на путь истинный, забытый всеми!

Нам нужна ваша поддержка, господин Ма. Мы молимся старым богам, позабыв про новых, и они не оставят это так просто. Мы нуждаемся в защите, но кто встанет на нашу сторону, если никто не смотрит на этот мир нашими глазами? Никто не хочет понять суть, все ищут лишь ответ на вопрос «как» и «когда», но не хотят слышать ответ на вопрос «зачем».

Я дам вам ответ, юный господин, я вижу по вашим глазам, что вы готовы слушать и слышать, я знаю, что вы не такой, как другие боги, в вас ещё теплится душа старого духа, духа свободы, духа блаженства. Не дайте черному смраду, таящемуся в душах ваших предков, выйти наружу, уничтожьте его в зачатке.

Поймите мою печаль и боль по миру, в котором каждый враг другому, где правит сухой закон и правила, установленные не нашими молитвами. Опустите меч, идёмте с нами! Возглавьте тех, кто сражается за прошлое, которое станет нашим общим будущим! Отриньте свою природу и обратитесь к сущности, скрытой глубоко внутри! Опустите меч, взгляните в глаза истине!»

Это были его последние слова перед тем, как я перерезал ему глотку.

Почему я так долго слушал его?

Не знаю.

Долгое время я считал, что таким образом просто хотел отдать дань уважения своему учителю, всему, чему он научил меня, предоставив возможность выговориться напоследок.

Отец тогда сказал, что я проявил слабость, что я слишком привязался к этому старику, и именно поэтому меч мой ненадолго замер над глоткой учителя, пока тот с пеной у рта кричал о лучшем будущем.

Но было ли это слабостью или всё-таки состраданием? Или сострадание — это и есть слабость?

Не знаю.

Учитель Зарп был первым, кого я убил. Довольно символично — мой учитель научил меня не только, как правильно сидеть за столом, как принимать гостей и как отвечать на молитвы подданных, но и тому, как правильно втыкать острие меча в тёплую плоть, чтобы превратить её в закостенелое смрадное тело.

Столько лет прошло, а я до сих пор помню, как дрожала рука, пока меч мой обагрялся кровью учителя.

И как бы я не хотел отрицать этого, все же отец был прав: я проявил слабость. Не только в тот день, но и в сотнях дней после. Я убивал тех, кто хотел умереть. Я убивал тех, кто был давно мёртв внутри себя. Я убивал.

Всё было неправильно с самого начала. Мы пошли у них на поводу, сделали всё так, как они и хотели — вернули их к старым богам, вернули в забвение. Всё должно было сложиться иначе, но эти мысли слишком поздно посетили мое сознание.

И хотя спустя столетия я всё же признал свои ошибки и больше не лелею бесплодные мысли о праведности своего прошлого пути, но меня всё же не оставляет в покое одна маленькая деталь. То, с чего все и началось.

Учитель растил меня с младенчества и видел меня насквозь. Он знал, что стоит сказать мне, чтобы добиться своего, но произнес именно эту речь, преследуя какую-то неведомую мне до сих пор цель.

Зачем он звал меня за собой, если знал, что я ни за что не соглашусь?

Раньше меня устраивала мысль о том, что учитель просто хотел умереть от моей руки, легко и быстро, ведь в глубине души знал: их план провалился.

Но сейчас, вспоминая его лицо, я понимаю, что в его глазах тогда горел огонь жизни, безумная жажда вздохнуть, как можно больше, пока лёгкие не перестали качать воздух. Учитель был готов встать и сражаться со мной, и он бы с лёгкостью победил, но почему-то предпочёл толкать безумные речи, стоя передо мной на коленях, словно я в самом деле был для него божеством.

Может быть, я ошибся? Мне всегда казалось, что учитель понимает, кто я такой на самом деле. Но, а если в действительности учитель принял меня не за того, кем я рос, вложив в мой образ обманчивые надежды престарелого фанатика? Что, если он растил из меня свою опору в будущем?

Нет. Учитель знал меня лучше, чем кто-либо, лучше, чем я сам себя знал, и никогда не заблуждался на мой счёт.

Тогда зачем?

Неужели он думал, что его слова тут же вложат в моё сознание сомнения, заставят взглянуть на окружающий мир по-другому?

Но этого не произошло, а значит, это не было его целью.

Сотни лет прошло с того дня и только сейчас, в минуту уединения в тысячелетнем изгнании, я вспомнил, что у меня когда-то был учитель. Моя рука ни разу не дрогнула, пока я возвращал к праотцам неверующих, его соратников. Слишком быстро кровь учителя с моего меча смылась багровым потоком и затерялась где-то далеко в прошлом. Слишком многих приходилось лишать жизни, некогда мне было раздумывать о том, что правильно, а что нет.

Именно в этом и была его цель? Заставить меня убивать?

Но для этого учитель мог просто разозлить меня, вложить в моё сознание ярость и ненависть к их племени, зачем пытаться привлечь меня к себе?

Никакого скрытого смысла в речи учителя я не заметил, сколько бы раз за последнее время не прокручивал её у себя в голове.

Может, учитель просто боялся смерти и в последний момент его разум отказал ему? Поэтому он и наплел мне всякой чуши, смешав в одну кучу всё, что когда-либо говорил?

Или пытался надавить на жалость?

Но он знал, что у младшего сына Северного бога Войны не может быть жалости, учитель сам мне твердил об этом наперебой с отцом.

Что тогда?

Ох, старые и новые боги, как же тяжело копаться в голове, особенно, когда она не твоя собственная и к тому же давным-давно мертва!

И почему я вообще этим занимаюсь?!

— Эй, крестьянский сын, ты чего тут бездельничаешь? Солнце давно покинуло зенит, все обязаны быть в поле.

Опять эти надзиратели.

Я, не открывая глаз, лениво ответил на беспочвенные обвинения, предвкушая очередной разговор ни о чем с хранителями порядка в деревне:

— Я не работаю на полях, я сын ремесленника.

Надзиратель ненадолго притих, видимо, не ожидал, что я нагло продолжу валяться на солнцепёке, не обращая на него должного внимания.

— Тогда почему ты лежишь здесь в стоге сена, когда должен трудиться в мастерской своего отца?

Хороший вопрос. Эту часть своего прикрытия мне было лень продумывать раньше, поэтому я принялся импровизировать:

— Мой отец сгинул в пожаре вместе со своей мастерской.

Надзиратель, судя по голосу, немолодой мужчина, снова притих, но вместо него зазвенел новый юный голос, наверное, его товарища:

— Тогда почему ты не пустился в странствие и не стал вольным ремесленником?

Ох уж мне эта молодёжь! Старик бы удовлетворился моим ответом о пожаре, но нет, этому подавай продолжение.

— Я стал, но меня ограбили.

— Но твои руки всё ещё при тебе! — закричал юнец. — Пока ремесленник может трудиться, никто не сможет обокрасть его!

И где только, скажите мне на милость, таких воспитывают? Самоуверенность, принципиальность и узколобость — так часто мне на моем пути попадались люди с подобным набором качеств, и ничем хорошим их жизнь пока ещё не заканчивалась. С такой философией малец и до тридцати не доживет: загнётся сам, либо его загнут другие. Увы, но таков удел мечтателей и романтиков, которые из своего радужного мирка далеко не выглядывают, а если и выглядывают, то только лишь за тем, чтобы облить грязью постылую реальность. Они находят в этом извращенное удовольствие. Мерзостные люди, ничего не скажешь.

— Да, руки при мне и голова моя тоже. Поэтому я и не ходок больше на Дорогу, — ответил я неохотно, возвращаясь из размышлений.

Парень притих. Неужели отстали?

Но нет, звонкий голос затрещал вновь:

— Тогда почему ты не стал хотя бы разбойником? Почему лентяйничаешь здесь?

Что, простите? Вот это заявленьице! Я аж глаза раскрыл от удивления и подскочил на сене:

–Чего? А вы точно надзиратели?

Надзиратели испугались моей внезапности и направили на меня свои копья. Старик от чего-то слегка дрожал, а молодой с блеском в глазах ехидно ухмылялся.

Где-то я видал уже эту конопатую наглую рожу.

— Чего подскочил как ужаленный? Али есть что скрывать? — юнец с рыжим вихром сальных волос грозно потряс медным копьем.

Нет, правда, где-то я его уже видел.

— Мне нечего скрывать, я просто удивился тому, что надзиратель советует мне свернуть с праведного пути и идти грабить честной народ.

— Праведный путь? — опешил парень. Он прямо-таки побелел от злости. — Это в каких божественных трактатах прописано, что можно валяться сутками напролёт, не имея никакого занятия?

Понятия не имею. За всю свою долгую божественную жизнь я ни одного трактата так и не прочёл, эту глупость строчат низшие младшие боги для простецов-верующих, так что смысла в них явно не больше, чем в порнографических картинках горбатых старушек с Дороги.

— Но это не повод идти грабить! — воскликнул я с притворным негодованием.

— Грабёж — это тоже занятие, — стоял на своём парень. Старик же предпочёл молча подрагивать всем телом с безразличным лицом. Болен он что ли? — Лень и безделье — яд для души человеческой! Лучше стать убийцей или вором, чем презреть заветы богов!

Вот уж поистине благонравное заявление. Будь я помоложе, мне бы даже понравилось и я, скорее всего, взял бы парнишку к себе в свиту — какой бог Войны откажется от фанатичного дурачка?

— Ох-хо-хо, слышали бы вас ваши боги, что бы они сказали? — изобразил я шок, прижав ладонь к груди.

Парнишка начал судорожно вдыхать, готовясь выдать очередную тираду, но тут неожиданно для нас обоих заговорил пожилой надзиратель. Голос его не дрожал, несмотря на дрожь тела:

— В пантеоне богов есть покровитель воров и разбойников, но нет бога, потворствующего лентяям. А идти по путям, что проложили нам боги, значит жить праведно. Это означает, что и разбойники следуют заветам, потому что им покровительствуют боги.

Железная логика, прямо-таки чугунная, все по полочкам разложил, тут и спорить смысла нет.

Я медленно поднялся со стога, стряхнул прилипшие колосья с дырявых штанов, искоса наблюдая за тем, как копья закона неотрывно следуют за каждым моим движением.

— Ну, раз так, то спасибо за совет, добрые селяне, непременно ему последую. С чего, как вы думаете, мне начать? Ограбить дом старосты? Или залезть в лавку к торговцу?

Надзиратели, звякнув копьями, угрожающе направили их мне в грудь. Лица их приняли строгое выражение блюстителей порядка, а то, как крепко они держали свои орудия, не вызывало сомнений в серьёзности их намерений.

Да, что-то я оплошал. Ну, что поделаешь, поспешность всегда считалась одним из главных моих недостатков.

— Чего ещё? — искренне недоумевал я.

— Ты задержан за попытку ограбить честных людей! — прокричал юнец звенящим голосом.

Вот чего никогда не пойму, так это того, что творится у простых людей в черепушке. Казалось бы, сельская простота, но монарха понять легче, чем деревенского дурачка.

— Чего?! Вы же только что…

— А ну молчать, ворюга, иди за нами! — рыжий парнишка больно тыкнул затупленным острием копья мне в живот, и я согнулся от боли.

— Посидишь с недельку в яме, посмотрим, как запоешь, — вторил молодому пожилой надзиратель. Копье в его руке подрагивало, и я с опаской следил за ним краем глаза — кто знает, насколько сильными могут быть припадки этого старика.

И почему мне не сиделось спокойно в городе Арбе? На кой поплелся я в эту богами забытую деревню?

Нет уж, выйду из ямы через недельку и двину в столицу, там лентяев как родных принимают. Чем дальше от деревень, тем меньше яростно верующих фанатиков, и больше расчетливых и подобострастных почитателей богов, с ними как-то попроще.

— Достопочтенный надзиратель, вы не могли бы не тыкать в меня своим копьем? Я ведь не оказываю вам никакого сопротивления.

Молодой надзиратель с воинственным видом уж слишком сильно исполнял свой долг перед законом и государством, так, что у меня уже спина вся чесалась.

— Твой вид уже внушает сопротивление божественным заветам, — глухо проговорил старый надзиратель.

— Но зачем-то же меня боги таким создали, а? — с ехидством промолвил я. — Значит, я соответствую их божественным заветам.

— Молчал бы уже, — продолжал тыкать копьём рыжеволосый юнец. — Тем, кто богов не чтит, рта в их сторону раскрывать не положено!

Интересное замечание, но, а если бог не чтит богов, тогда что, а? Как вам такое?

— Тихо тут у вас совсем, неужели все работают? — перевёл я тему, пока мы неспешным шагом двигались в сторону тюремной ямы, самого прохладного местечка в деревне, в которое в жаркие дни стояла очередь из «праведных» нарушителей общественного порядка. Разговаривать о богах настроения у меня не было, а вот повеселиться хотелось страсть как.

— Конечно, тут отдыхать в рабочие часы никому нельзя, иначе штраф в царскую казну придётся платить непомерный, — послышался голос старшего надзирателя.

— То-то я погляжу, деревня выглядит небогато, — хмыкнул я.

— Это ты к чему? — больно тыкнул меня острием рыжеволосый. Вот же неуемный малец!

— Да так, — я потер место, в которое пришёлся удар. Эх, скоро вся спина синяками покроется. — Если б меня не пришлось вести в яму, чем бы тогда занимались? Нарушителей в округе ни души.

— Чем угодно, главное не лежать посреди улицы понапрасну, — без обиняков ответил старый надзиратель.

— Так кто сказал, что я понапрасну? — я хотел было обернуться, но малец снова ткнул мне в спину копьём. Дождётся у меня, переломаю и копье, и его самого. — Я, между прочим, раздумывал над принципом работы одной вещицы, очень занимательной.

— Кому какое дело, — раздраженно заявил юнец. — Хватит с ним разговаривать, Бул, он только рад позубоскалить.

— Это вы зря, господин надзиратель, я человек честный, зубоскалить не обучен.

Я уже ждал очередной выпад мальца, но внезапно вокруг резко потемнело, словно солнце кто-то прикрыл гигантской ладонью. Я тут же вскинул голову, но тень уже отступила, и мне в глаза ударил яркий блеск огненного светила.

— Чудеса какие! — ошеломленно воскликнул Бул. — Неужто боги в чем-то прогневались на нас? Неужто хотят погасить солнце?

— Не совсем, — тихо отрезал я, внимательно вглядываясь в ясное голубое небо.

— А это что? Смотрите! — вскрикнул юнец, вскинув руку к небу. Я проследил за его удивленным взглядом и заметил огненную точку, которая стремительно приближалась к нам. — Там, летит! От солнца отвалился кусок!

М-да, влипли, ничего не скажешь. Надо действовать быстро, пока не стало слишком поздно.

— Солнце падает! — громко закричал я, словно безумный. Через пару минут эта штука сожжет здесь всё дотла, если деревенские не поторопятся — превратятся в угольки. — Бегите, спасайтесь! Боги разгневались на нас! Они сожгут нас дотла!

Надзиратели поначалу хотели было заткнуть мне рот, но страх неизвестности всё же пересилил и они, вторя моему звонкому, но слегка писклявому голосу, принялись с криками метаться по главной деревенской улице, пробуждая оставшихся в домах жителей.

Вокруг меня заметались беспокойные деревенские: женщины, старики и дети, которые с животной паникой и страхом оглядывались на огненный шар, спотыкались и неслись в разные стороны. Успеют, надеюсь, добраться до безопасного места.

— Беги, дурак, чего стоишь! — дернул меня за полу рубахи юнец-надзиратель. — Ты же сам сказал, что солнце падает! Тебе жизнь не дорога?

— С него станется, упадет, — недоверчиво хмыкнул я себе под нос. — Ты беги, давай, а то придавит ещё. Мне дураку ничего не будет, а вот ты пострадать можешь.

— Ну тебя, тупоголовый! — рыжеволосый покачал лохматой головой, подхватил громко ревущего ребенка на руки и стремительно помчался подальше отсюда.

Нет, всё-таки кого-то он мне сильно напоминает, а особенно глаза его, золотисто-карие, но я точно знаю, что раньше никогда его не видел.

Эх, ладно. Если он выживет, потом с ним разберусь.

Посреди безумного потока человеческих тел я стоял и с интересом наблюдал за огненным сгустком солнечного света, который сулил мне в будущем интересные десятки лет, если не столетия.

Огненный шар стремительно приближался, угрожающе нависнув над рисовыми полями, где должны были в данный момент без устали трудиться местные работяги.

Как там говорится: сгорел прямо на работе?

Я почувствовал жар, исходящий от сгустка, слегка зажмурился, и в тот же миг огромная стена огня накрыла волной поля изумрудной травы. Вода с рисовых полей зашипела, паром поднимаясь в небеса, густой обжигающий туман стремительно заволакивал деревенскую долину.

— Ну что, добро пожаловать, собрат, — хмыкнул я. — И какого же счастливчика, позвольте спросить, свергли на этот раз?