Обещанная медведю

Анна Владимирова, 2022

– Привет, Ромашка… – Привет, Дар… Я думала… – Не думала, мы это уже выяснили, – перебил он. – Ты обещала мне себя. Помнишь? – Я не собиралась… – Не учат вас сдаваться оборотням, – оскалился Медведь. – При-дется заполнять пробелы. – А я думала, завел себе уже кого-то, – дерзко вздернула я нос. – Тебя ждал, – издевательски усмехнулся он и сделал шаг назад. – Раздевайся. Я играла со смертью с самого первого взгляда в его глаза. Но не могла уйти, и все бежала к его дому, вопреки всем угрозам и запретам. И вот, похоже, добегалась…

Глава 3

К Ларе в офис я приехала аккурат к обеденному перерыву. Здание коллегии адвокатов Совета Высших находилось в сердце переплетения старинных улочек, незаметное для людей. Меня учтиво встретили на проходной и проводили в кабинет сестры, в котором уже было накрыто на двоих.

— А в кафе у тебя слишком много твоих высших коллег, которым не стоит показываться? — прошла я к столу и брякнула на него шлем.

— И я рада тебя видеть, — улыбнулась Лара, отрываясь от монитора и снимая очки. — Жаркий денек…

Все же она выглядела немного старомодно. Одни эти локоны, уложенные назад, чего стоили, не говоря уже о траурном монохроме в одежде. Запах дорогих духов, в которых солировала полынь, перепорхнул на меня в ходе вежливых объятий.

— Садись, — отодвинула она стул. — Рассказывай.

— А поесть я могу или только посмотреть? — опустилась я на стул.

Взгляд сам прикипел к тому, как Лара разворачивает белую салфетку и кладет ее себе на колени. Наверное, в этом жесте было все, разделяющее нас на непреодолимые расстояния. Зря я приехала. Мне больше не стать и близко к той, которая может тут жить.

— Поешь, конечно, — сложила она локти на стол и проникновенно взглянула в мои глаза: — Ты отлично выглядишь.

— Я больше не девственница, — пожала я плечами. — Наверное, поэтому.

— Не поэтому. За тебя борются двое мужчин, — ничуть не смутилась она.

— Вау, ты считаешь оборотней мужчинами? — вздернула я брови, усмехаясь.

— Ну а почему нет? Они же мужчины, — выдавила она и слизнула горечь лжи со своих тонких губ.

— Лар… — начала я и осеклась.

Я снова попалась на это — желание, чтобы мне и правда помогли. Необходимость близости с кем-то, кто не ударит в спину.

Тыл…

— Но почему снова этот медведь? — Она старалась делать вид, что мы обсуждаем парня из соседнего отдела.

— Он надежный, — подыграла я, берясь за вилку. — Как ты советовала.

— Да? И что он тебе предлагает?

— Все, о чем мечтаю, конечно же. Кормежку три раза в день, защиту вот, как ты говоришь, от волкодлаков и, как выяснилось, умопомрачительный секс.

— Вот как? — вздернула она брови. — И давно ты спланировала вернуться к нему?

— Пять лет планировала, — взялась я за столовый ножик и птичью грудку со сладким соусом. — Мне надо было вырасти для него. Я этим и занималась…

— Ром, хорош врать.

Наши взгляды встретились, и мой дрогнул. В унисон звякнул нож по тарелке. Лара очень похожа на мать. И так же видела меня насквозь. И внутри снова будто слегка хрустнуло. Эти пять лет, наверное, были самыми тяжелыми в жизни. Сначала не стало мамы, потом у меня отобрали Медведя и возможность с ним видеться… и выбросили из дома как провинившуюся собаку.

— Лар, ты даже ни разу ко мне не приехала, — вдруг вырвалось у меня.

— Что? — моргнула она непонимающе.

— Как у тебя дела, спрашиваю? — откашлялась я. — Приехала бы, посидели бы на речке, поели шашлыков…

— А, — усмехнулась она снисходительно. — Ром, я замуж выхожу…

И она протянула мне руку с тонким кольцом и большим камнем в сердцевине.

— Ух ты, — даже не глянула на кольцо я. — За кого?

— Ты его не знаешь, — пожала она плечами, мечтательно улыбаясь.

Ну еще бы. Стало обидно настолько, что во рту разлилась горечь, будто мне перца подсыпали в еду.

— Все, чего бы тебе хотелось? — тихо спросила я.

— Определенно, — кивнула она уверенно.

— Так почему тогда мне нельзя? — отложила я вилку.

— В смысле?

Мечтательность слетела с ее лица, меж бровей прорезалась жесткая линия.

— Ну ты выходишь замуж. Счастлива. Почему нельзя мне?

— Ром, оборотни нам не пара.

— Почему же? Я знаю, что они берут людей в пару. А я — почти человек.

Я сама не понимала, какого черта меня несет. Ведь я не согласна с присвоением Медведя. Но вот это вот маниакальное стремление моей семьи лишать меня чего-то важного бесило. А Дарьяр был важен для меня. Тогда, пять лет назад.

— Они потом не уважают этих женщин. Я не хочу, чтобы тебе что-то грозило.

— Но не все они такие.

— Дикие — все.

— Дарьяр не такой.

— Сначала не такой, — все жестче парировала она. — А потом… Знаешь, сколько я таких дел вижу? И это учитывая, что не мой отдел этим занимается. Насилие, изъятие детей — только цветочки. Я не отдам тебя никому из них!

Я покачала головой и перевела взгляд на город. Задевали ли ее слова? Да. Боялась ли я Дарьяра? О, да. После вчерашнего — очень. Но я не верила, что он может причинить мне боль намеренно. Не могла поверить…

— Поэтому и Яворскому я тебя не отдам. С чего он решил, что может тебя защитить от прав этого отшельника?

— Не знаю, — отмахнулась я, поглощенная своими мыслями.

Каждый раз, когда мы встречались с Дарьяром, вся жизнь шла под откос. На полной скорости.

— Послушай, вернись домой.

Пришлось вынырнуть из своих проблем и взглянуть на Лару осознанно:

— Что?

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой. — Ее голос дрожал. — И с отцом я уже говорила. Мы должны тебя защитить. Я хочу тебя защитить. — Она поднялась из-за стола и подошла ко мне, а потом вдруг присела рядом, заглядывая в глаза: — Мама говорила, что тебе надо дать свободу. Она мне это сказала той ночью, когда ее не стало…

С каждым словом сестры мне становилось трудно дышать. Я замерла с прямой спиной, будто она жгла меня огнем, и трудно было смотреть. То, что она говорила о последним словах мамы сейчас, казалось мне крайней жестокостью.

–…Но я больше так не могу.

— Не думаю, что это твое дело, — прошептала я. — У всех свой путь, это нормально…

— Приют — не твой путь. Тебя туда поселил отец.

— Выгнал.

Она прерывисто вздохнула, а за окном вдруг резко нахмурилось, и из воздуха начали закручиваться кружева серых облаков.

— Слушай, когда я выйду замуж — все изменится, — решительно заговорила Лара. — У меня появится право заявлять о своей воле. Я заберу тебя домой…

— Лара, не надо, — покосилась я на небо, сверкнувшее в этот момент так ярко, что аж в глазах зарябило, и я зажмурилась.

— Вот черт, — сдавленно ругнулась Лара. — Прости…

Да, сестренка моя в защите совсем не нуждалась. Но то, что она вдруг потеряла контроль, было странно. Неужели так переживает? Пять лет не переживала.

Додумать только у меня не вышло — затрезвонила мобилка.

— Прости, — смущенно вытащила я аппарат.

Звонила Шеба:

— Ром, Санычу плохо! — задрожал ее голос в трубке.

— Что такое?

— Ром, не знаю, но это выглядит жутко.

— Да что случилось?! — подскочила я со стула, подхватывая шлем со стола. — Лар, пока!

Отметила только, как сестра удивленно раскрыла глаза на мое незатейливое бегство, но уже в коридоре вся обратилась в слух:

— Рассказывай!

— Я думаю, он что-то сожрал!

— Отравился? — неслась я к лифтам.

— Нет. У него показ на следующей неделе, а он так боится обернуться волком от переживаний, ты же знаешь… А теперь у него уши наполовину отросли, клыки…

— Что он сожрал?

— Я не знаю, достал какую-то химию, — дрожала мне в трубку Шеба. — Лежит в медбоксе, докладывает сквозь зубы!

— Я несусь! Но буду не меньше, чем через час!

Единственным моим даром была скорость. Я нарушала все мыслимые ограничения, но кустарные амулеты приютских ведьм отводили от меня худо-бедно человеческих поборников дорожных правил. Сегодня я выжала свой талант на полную мощность вместе с баком горючего и уже через час пятнадцать затормозила с пылью у пропускного пункта приюта.

— Ну быстрее! — прорычала на неторопливый шлагбаум.

— На пожар? — неодобрительно покосилась на меня охрана.

Знала бы, как он прав, снесла бы его пост на полной скорости.

Маленький медицинский корпус находился в глубине участка приюта. Когда-то здесь была конюшня. Сейчас, благодаря спонсорству богатых родителей резидентов приюта, в число коих входил и мой отец, корпус походил на маленькую европейскую больницу с просторной процедурной и несколькими палатами. Заправляла тут всем, конечно же, ведьма — Павлена Аракиевна Шульцкая. Но мы звали ее Паша. По первым буквам ее сложного трудновыговариваемого имени. Характер у нее мягкий, сочувствующий, поэтому я позволила себе эмоции на полную мощность, влетая на порог небольшой приемной:

— Где Сашка?! — потребовала с порога, направляясь прямиком в кабинет Шульцкой.

Медсестра бросилась следом:

— Они в палате. Ром…

Я резко сменила направление и бросилась в стеклянные двери рядом с кабинетом.

Саныч нашелся по звукам возни, характерному запаху псины и ругани. Я влетела на порог дальней палаты и замерла на вздох.

Зрелище было не для слабонервных. Парень корчился на кушетке, будто застряв на половине оборота — половина тела была покрыта шерстью, позвоночник выгнут дугой, кости черепа деформированы, будто вздулись, а губы изранены выступающими изо рта клыками. Саныч тяжело дышал, пялясь в потолок, периодически взвывая от манипуляций Шульцкой. Его за руки и за ноги держали подчиненные Яворского, пытаясь распнуть на кровати.

— Выйдите отсюда! — рявкнул на меня один, но я и не подумала слушаться, приблизившись к другу:

— Саша, я приехала! — выдохнула, склоняясь над ним. — Павлена Аракиевна, скажите им!

Саныч только успел скосить на меня глаза, как меня перехватили под руку:

— Выйдите!

Я вперила злой взгляд в поборника закона и порядка в приюте:

— Лапы убрал! Никуда я не пойду! Вы его пугаете только!

— Рома… — начала было Шульцкая, но и ей не дали слова.

— Гавр! — рявкнул этот блохастый кому-то за спиной. — Уводи!

— Еще одно движение, и я звоню Яворскому! — отскочила я в сторону. — Только тяпни!

— Ромалия Савельевна! — прорычали мое имя, пытаясь ухватить за запястье.

Только в эти игрушки я игралась отлично — сам Горький меня натаскивал по боевым приемчикам. Я выкрутила Гаврюше руку за спину и пустила вокруг себя, пока он не пришел в стенку лбом.

— Сергею позвони, — схватила его за шиворот футболки между лопаток. — Скажет вывести — выведешь. Если сможешь.

И я отошла в сторону. Нет, иллюзий тут никто не питал — все знали, что больше, чем «вывести из палаты», в моем отношении никто ничего себе позволить не может. Но мне было плевать.

Саныч закашлялся, Шульцкая заматерилась:

— Да пустите вы ее! — вскипела. — Себе дороже!

Гавр оглянулся на остальных, но все же демонстративно принялся звонить начальству, а я скинула куртку в углу и обошла койку.

— Саш, — положила ладонь на лоб другу. Тот мелко подрагивал. — Давай расслабляйся. — Второй рукой я нашла его ладонь и крепко сжала. — Сейчас доктор введет тебе капельницу… Дыши. Ровно. Спокойно. Все хорошо…

Я ворковала над другом, игнорируя возню вокруг, пока до меня не дошло:

— А где Шеба?

Павлена Аракиевна поджала губы и закатила глаза, регулируя капельницу.

— Спалила мне новый халат… Перенервничала. А эти, — кивнула за плечо, — увели.

«Взвой» Яворского все еще нервировал своим присутствием. Разговор с Сергеем, видимо, не заканчивался, а я закипала все больше, вот только нервировать Саныча не хотелось — он почти перестал дрожать.

— Что с ним? — заставила себя оторвать взгляд от мужчин и вернуться к Санычу.

Тот шумно выдохнул, пытаясь стиснуть зубы, но губы закровоточили еще сильней.

— Принял новые таблетки, — кивнула Шульцкая на тумбочку.

— Какого, Саша?! — тихо взвыла я.

Но Шульцкая перебила:

— Они на тестирование пришли из института. Я собирала группу для тестирования, Сашка вызвался…

— Что?! — ошалела я, задохнувшись. — Добровольно?!

— Тихо, Рома! Сейчас выведем лекарство, все будет хорошо…

— А если не будет?!

— Ты усугубляешь его состояние, — процедила она сквозь зубы.

Пришлось прикусить язык и молча опуститься на стул.

Я знала, что здесь не только учат контролировать ипостась, но еще и медикаментозно помогают. Но ничего сильнодействующего наши не изобрели, насколько мне было известно. Хоть и очень старались.

Городским оборотням очень сложно. Жизнь мегаполиса полна стрессов — каждый день рискуешь непроизвольно обернуться где-нибудь в торговом центре, ожидая подружку из очередного магазина; в банке, не в силах выбить из банкомата наличность; или в метро во время давки в час-пик…

Саныч больше всего боялся модных показов. И мне иногда думалось, что, привязавшись к нам с Шебой, он просто отвлекался от собственных проблем, которые на нашем фоне казались меньше. Ну я, может, меньше. А вот Шеба своими злоключениями давала нам сто очков вперед вместе взятым. Девочка-саламандра не оборачивалась чудовищем — она просто сжигала все, к чему прикасалась, потому что не могла контролировать эмоции. Ей нельзя к людям вообще, о нормальной человеческой жизни оставалось только мечтать.

— Могу просунуть капу, — заметила докторша. — Поможешь?

Вместе мы всунули прокладку между зубов Сашки, чтобы он больше не ранил себе губы. Когда закончили, по вискам Саныча потекли слезы…

— Саш, все будет хорошо, — скользнула я пальцами по его щеке. — Лекарство выведут, и ты сможешь обернуться назад…

Он шумно засопел, жмурясь — пытался мне верить, а я старалась быть убедительной:

— У тебя уже когти уменьшились, видишь? — продемонстрировала быстро ему ладонь. — И пальцы потеплели. Расслабляйся, а то зажался весь — конечно, тебя заклинило…

Павлена Аракиевна напряженно всматривалась в пациента, меряя давление:

— Да, тахикардия прошла. Продолжайте в том же духе, а я сделаю звонок в институт.

Мы, наконец, остались одни. «Взвой» Яворского как-то незаметно разбежался, и только в коридоре ощущалось чье-то присутствие. Оставили одного для надсмотра? Наверняка.

— Саш, ну ты даешь, — постаралась улыбнуться я. — Смелый такой… Так напугал. — Он шумно сглотнул, сжимая мою руку сильней. — А я в отделении была. Меня не уволили — повезло… Ничего, что я про себя?..

Он энергично закивал.

–…А еще у сестры была. Она хочет, чтобы я домой вернулась… Даже бурю за окном организовала по этому поводу для убедительности… — пошутила я. Или не совсем? А может, и правда для убедительности сверкала молниями? — В общем, денек был насыщенный. Сюда летела, словно на метле.

— Ммм… — попытался что-то сказать Сашка, но выходило не очень. — Сс-э-ей?

— Серый? — догадалась я, и он закивал. — Серый гонит. Я пока не понимаю, чего он добивается.

Саныч неодобрительно покачал головой, а я моргнула — шерсти на его лице заметно поуменьшилось, и знакомые черты на самом деле стали возвращаться.

— Саш, работает, — улыбнулась я. — Узнаю твою смазливую морду.

Он усмехнулся и подвигал челюстями — зубы тоже втягивались потихоньку. Увижу Яворского — не посмотрю, что бывший! Выдам ему проса с запасом! Натравил своих бульдогов на моего бедного волчонка! Один как раз сунул свою морду в проем:

— Ромалия Савельевна, вам Сергей не может дозвониться.

— Наверное, не до него мне сейчас, — огрызнулась я.

— Простите, но он просил передать, что вам лучше ответить, — нахмурился парламентер и сгинул.

— По-о-ни, — поддакнул Саныч.

— Сам позвони, — зашипела я. — Ты бы знал, как он себя ведет! Не буду я с ним разговаривать!

В кармане джинсов снова завибрировал мобильный, но когда я, полная решимости послать абонента, глянула на экран, нахмурилась — звонили с незнакомого. Для памяти телефона. Но очень даже знакомого для меня. Я сгорбилась, будто и правда можно было передохнуть, упасть и опереться на кого-то более надежного. Снова захотелось плакать. Я встала и направилась к окну.

— Ромашка, ты где?

Я только засопела в трубку, тяжело дыша.

— Ром?.. — позвал Дарьяр тихо и немного устало.

— Что? — буркнула я.

— Как ты?

— Сижу в больничке.

— Что с тобой? — насторожился он.

— У меня с другом беда, — прошептала.

— Что с ним?

— Он застрял между оборотами… — Сама не заметила, как начала с ним делить то, что поделить очень было нужно. Потому что одной нести тяжело. — Выпил какое-то лекарство. Новое. Для контроля ипостаси.

Я знала, что Дарьяру не понравится то, что я говорю. Но знала и то, что он об этом не скажет. Дикие оборотни не признавали наших усилий по оказанию такого рода помощи. И отчего-то не мучились спонтанными оборотами. Или делали вид.

— Дружишь с оборотнями?

— С некоторыми. Зачем звонишь?

— Узнать, как ты. И удостовериться, что с тобой ничего не случилось…

Дар говорил со мной мягко, спокойно, будто я не сбегала от него утром, размахивая пистолетом. Но все это было временно, натянуто до предела и вот-вот собиралось лопнуть. Я слышала, как напряженно он дышит.

–…Что сказал жених?

— Машину нашел?

— Нашел.

— Зачем ты меня отпустил?

— Я не отпускал.

— Ты дал мне сбежать, — понизила я голос.

— Не знаю, как не сломать тебя. Но я тебя не отпущу. — Мы помолчали на фоне хруста гравия под колесами его машины в трубке, прежде чем Дар напомнил мне о страхах: — Если твой жених тебя тронет, Рома, я его убью.

— Ты оставил ему достаточно предостережений. — Я остекленела взглядом.

— Он оборотень?

— Питаю к ним слабость, — усмехнулась я.

— Ты его не любишь.

— Нет.

— Знаешь, зря ты не согласилась стать моей пять лет назад. Я все боялся тебя сломать. Но кажется, что опоздал, и ломать уже нечего.

— Доломать всегда сможешь.

— Это точно.

— Мне надо идти, Дар.

— Иди, Рома.

Когда я отняла трубку от уха, не стало сил. Пришло понимание — я не убегу от него. Дар отпустил только потому, что знает — я никуда не денусь. Потому что обещать себя — это серьезней, чем сказать «да» на его прошлое предложение остаться. Он спас меня, и я не предам. Только от этого не легче. Черт, мог бы и просто так спасти! А потом снова спросить. А я бы снова сбежала.

— Ром?

Я обернулась. Саныч сидел на кушетке почти нормальный, только шерсть еще топорщилась клочками на плечах.

— Дурак ты, Саныч! Дурак! — И я бросилась ему на шею.

— Угу, — не сопротивлялся он. — Надо Шебу найти…

— Да найдем мы Шебу, — прорычала я, отстраняясь, чтобы он видел мой серьезный настрой. — Ты понимаешь, что не надо так больше?! Что не стоит оно того?! Отвечай!

— Понимаю, — устало кивнул он. — Ром, воды можно?

— Только попробуй еще раз на себе эксперимент поставить! Убью! — поднялась я и направилась к крану. — Нормально себя чувствуешь?

— Как с перепоя.

— Я позову Пашу, — вернулась я со стаканом.

Саныч выдул его двумя глотками и завалился на бок:

— Ром, я не думал, что такое возможно. Институт обычно нормальные препараты присылал.

— Ты что, не первый раз?! — дошло до меня.

Он только прикрыл глаза, кивая:

— Это было… Я думал, конец мне.

— Лежи, — приказала я и направилась за Пашей. Что-то долго она звонила в Институт…

* * *

В офисе я появился под вечер, но работа у нас в это время только начиналась. Оборотни привыкли вести активную жизнь ночами. Многие держали ночные клубы, круглосуточные сервисы и даже медицинские центры. Я же занимался звуком…

У нас с братом была компания по звуковому оборудованию разного профиля. Мы с детства тащились от разного рода музыки, собирали проигрыватели, «кассетники», «бумбоксы»… Демид был настоящим маньяком настоящего чистого звучания, не признавал цифру. Он искал старые пластинки, редкие издания, диски…

Его коллекция сейчас стоит миллионы.

А мне просто важно было быть с ним рядом. Нравилось то, что он делал, хотелось быть причастным. Я любил вырываться из нашего сложного мира в не менее замороченный мир людей, в большой мегаполис, чувствовать его сметающую энергию и противостоять ей, укрощать и двигаться в одном направлении. Тогда казалось, что мы нашли свое место, свою страсть…

Отец никогда нас не поддерживал, но и не препятствовал — а это уже немало, учитывая его характер, — до тех пор, пока Демида не стало.

Я припарковался у здания и вылез из машины.

— Дарьяр Вирранович, — донеслось до меня, — добрый вечер.

Вечерний слет менеджеров у фонтана в нашем мини-сквере в разгаре. Из зала второго этажа традиционно лилась музыка. Сегодня был день джаза, и головы менеджеров покачивались в такт песни Рэя Чарльза. Я машинально глянул на часы — восемнадцать. По ним можно время сверять. А через десять минут они разойдутся по офисам работать до полуночи. Я приветственно кивнул, уличая себя в желании сбежать сегодня отсюда подальше. Природа брала свое — у меня медовый месяц. Без женщины. Без отпуска. Без берлоги. Недолго озвереть…

— Дарьяр, — догнал меня на ступенях Ян.

Ян Сизов — моя правая рука. Именно благодаря ему все здесь не рухнуло, когда Демида не стало, а я был не в состоянии управлять бизнесом. Но, в результате за эти пять лет мы стали самым крупным поставщиком и представителем самых известных мировых брендов оборудования. Брат бы гордился тем, каких результатов мы вместе достигли и какую команду собрали.

Ян поравнялся со мной, привычно пробежался взглядом по лицу и прищурился:

— Ты какой-то странный…

— Это все? — усмехнулся я.

— Нет, — не разделил он моего веселья. — Тебя Горький ждет в кабинете. Что случилось?

— Горький? — нахмурился я.

С начальником оперативного участка мы познакомились на почве убийства моего брата. Давид лично вел это дело. С тех пор мы иногда пересекались. Особой дружбы между нами не было, скорее — деловое сотрудничество. И я уважал его. Горький сделал все, чтобы убийц брата наказали по нашим законам, а не по законам так называемых Высших. И не его вина, что наказания по закону так и не случилось.

— Давно он тут?

— С полчаса, — неодобрительно зыркнул на меня Ян.

— Ян, что ты дерганый такой? — На самом деле дерганым был я. Сам по себе визит опера ничего хорошего не сулил — это понятно. Но и плохого не гарантировал. — Может, ему обслуживание системы нужно?

Давид купил у меня стереосистему домой года три назад. Не завидовал я его соседям, хоть у него и кладбище с одной стороны — эта система и мертвого поднимет. А учитывая специализацию Горького… в общем, я снова не завидовал его соседям.

— Нет, к сожалению, — покачал головой Сизов. — Я уже спрашивал. Стекла в доме целы, а вот кресты на стареньких могилках под окном покосились от звуковой волны.

— Тяжелый был год у опера…

— Ну а кому сейчас легко?

Офисное здание у нас двухэтажное — мы с Демидом избегали больших торговых центров, чтобы не нервировать свои вторые сущности. Район промышленный, тихий, но вполне доступный — по московским меркам. Возможность облагородить территорию, деревьями отгородиться, музыку поставить — все это важно для таких, как мы.

— Так, а с тобой что? — понизил голос Ян, когда мы шли по коридору.

— Ничего, — отмахнулся я, входя в приемную.

Горький сидел на диване, упершись локтями в коленки и опустив голову на руки. На мое появление вскинулся и заморгал мутными глазами.

— Дарьяр, — поднялся, протягивая руку, — привет. Прости, бессонная ночь.

— Здравствуй, Давид, — ответил я на рукопожатие. — Какая по счету?

— Не помню, — поморщился он.

— Проходи, — пригласил его в кабинет. — Ян, кофе гостю нальешь?

Сизов нехотя отлип от моего тыла и удалился в кухню, а мы с Давидом расположились у меня в кабинете.

Рэй Чарльз так некстати напевал свою «I’ve got a woman», а я смотрел на гостя, собиравшегося с мыслями.

— У меня к тебе странное дело, не официальное, — начал, наконец, Давид. — По поводу Рамалии Гданьской.

Внешне я только медленно нахмурился, не позволив себе даже моргнуть, но, уверен, для Давида и этого было достаточно.

— Что с ней? — Не стал делать вид, что имя мне незнакомо.

Давид въелся в меня хмурым взглядом:

— Это у тебя она была прошлой ночью.

— У меня.

— И за что ты с нее такую плату взял за спасение?

— Это наше с ней дело, Давид.

— Уверен, что не только твое?

— Надеюсь на это.

Он прикрыл глаза, качая головой. В кабинет вошел Сизов с кофе, заполнил паузу насыщенным ароматом с горчинкой.

— Сигарету? — добил я опера. — Ян, спасибо.

Сизов нехотя удалился, а я поднялся из-за стола и протянул пачку Давиду.

— Дарьяр, мне эту девочку по-человечески очень жаль, — глянул он на меня, прикуривая. Фраза «по-человечески» всегда звучит особенно, когда произносит ее кто-то типа Горького. — Она хорошая, хоть и характер непростой. За моего подчиненного замуж собиралась еще недавно, и я был даже рад. А тут вдруг ты.

— Я не вдруг, Давид, — напряженно выдавил я, открывая окно. — Мы давно знакомы. Она обещала мне себя.

— Так а не забрал почему?

— Тут сложно все. Ее не удержать силой. Но и долго бегать я ей не дам.

Мы помолчали некоторое время.

— Я знаю, что твой отец планирует выступить против Гданьского и Высших, — вдруг тихо сообщил Давид. — И знаю, что не общаешься ты с ним. Но на твоем месте я бы попробовал его отговорить.

Я облизал горькие губы и глянул в окно:

— Меня беспокоит только Ромалия. Если я ее заберу — не отпущу. А если дам еще побегать — она может вляпаться в это дело. Что посоветуешь, Давид Глебович?

Конец ознакомительного фрагмента.