Чисто пивная история

Александр Маслов, 2005

«Кто бы мог подумать, что ключом к Двери в другие миры может стать обычное пиво. Впрочем, пиво не совсем обычное… Я говорю о марке «Оболонь». Сейчас об этом многие знают: моя теща, соседи по подъезду, участковый и некоторые зеленые лопоухие уроды. И в системе Лиры тоже знают – немало разговоров было, причем неприятных…»

Кто бы мог подумать, что ключом к Двери в другие миры может стать обычное пиво. Впрочем, пиво не совсем обычное… Я говорю о марке «Оболонь». Сейчас об этом многие знают: моя теща, соседи по подъезду, участковый и некоторые зеленые лопоухие уроды. И в системе Лиры тоже знают — немало разговоров было, причем неприятных.

Ну а ежели вы с этим архиважным свойством «Оболони» не знакомы, то расскажу все по порядку.

Дело вышло так. У Зинки — жены моей День рожденья 13 января, ровно под старый Новый Год. И решил я, как заведено, поздравить ее. Сначала досрочно: на работе за здоровье благоверной с ребятами немного выпили. Потом по пути домой купил букет гвоздик, духи дорогие и восемь бутылок «Оболони Пшеничное» — частью для гостей, частью лично для себя.

Шел я к автобусной остановке. А путь мой мимо сапожной мастерской Павла Глотова лежал. И отчего-то так случилось, что я не смог его мастерскую никак миновать.

Зашел. Пашка сидит, подошву на дамские туфельки клеит. Меня с цветами увидел, весь просиял, туфельку отставил и ко мне навстречу с расспросами — ведь не виделись недели три.

— Ты, — говорю я, — закрывай свою лавочку. Дело есть, — улыбаюсь и ставлю на стол две бутылки пива.

— Понял, — ответил Павел, проворно щелкнул задвижкой двери, зашуршал свертком — на столе появилась колбаса.

— Ничего ты не понял. День рожденья сегодня у Зинки моей. Вот, иду поздравлять. Наверное, уже гости там, теща, моя двоюродная сестра. Давай быстренько, Паш, — я пробки ножичком поддел, колбасу надрезал и дожидаюсь, когда он настроится на всю торжественность момента.

Выпили мы по одной, закусили слегка. Потом еще открыли, впуская в душу радость, разомлев и разговорившись. Знаете ли, пиво — не водка: его можно пить для своего удовольствия весьма много, без всякого ущерба настроению и даже уму. В процессе его приятного усвоения обязательно наступает момент, когда самое далекое становится близким, понятным словно откровение друга. И после того, как я открыл еще по бутылочке, такой момент сполна настал — далекое приблизилось к нам вплотную.

— Ну, поехали! — словно заклятие проговорил Пашка, наша посуда встретилась с волшебным звоном.

Тут-то и случилось. Воздух над обувной полкой стал плотным, будто куриное яйцо и засветился пшенично-золотистыми отблесками. И за этим Дверь открылась — невидимая прежде Дверь в другой мир. Причем, открылась так мощно, что Павел икнул и сел мимо стула.

— По-ехали, — повторил он, судорожно сжимая бутылку и глядя, как за сияющим овалом, черт его знает как и почему возникшем посреди мастерской, просматривается крайне чужеродный пейзаж.

— Ерунда какая-то, — пробормотал я, вытянув руку и пробуя на ощупь странное образование. — Брехня это, Паш. Галлюцинация… Хотя в День рожденья моей жены может всякое быть.

— Или под Новый год, если теща под елкой, — ляпнул зачем-то Глотов. — Серега, а давай поглядим чего это там. Давай!

— Ну и давай, — согласился я, взял сумку с «Оболонью», букет цветов и шагнул к призывно-светящейся Двери.

В общем, признаюсь я вам честно, зря мы туда вошли. Во-первых, жара там как в бане. А во-вторых, воняет в некоторых местах так, что глаза на лоб лезут. Но пейзаж ничего, красивый и в меру странный: грибочки малинового цвета, большие, величиной с пятиэтажный дом, за ними бугры начинаются, блестящие, будто из стекла. Небо оттенка яркой бирюзы, и бабочки многокрылые летают. Я изловчился, поймал одну, хотел ей усики оторвать, но она оказалась существом агрессивным — нагадила мне на руку.

Пошли мы с Пашкой по дорожке мимо этих здоровенных грибов, мимо зарослей, одетых клочками синей шерсти, и мимо красных пальм с какими-то шарами на верхушках. Идем, сами на Дверь оглядываемся — вдруг захлопнется, оставит нас навсегда в чужеродном мире. Только любопытство было выше всякого страха, шли мы дальше, обливаясь потом и морща носы от неблагодатного наполнения воздуха. Когда добрались до бугорков тех стеклянных, Павел заметил, что рядом из земли то ли ветка, то ли проволока толстая торчит, а на ней штуковины вроде дамских бус с разноцветными камушками и крошечными непонятными знаками.

— Удивительные штучки, — восхитился Глотов и, хитро покосившись на меня, предложил: — Возьмем, а? Исключительно, как память об инопланетном мире.

— Чего ж не взять. Зинке подарю, комплектом к духам и букету, — согласился я, не видя особых препятствий.

Пашка из-за пояса пассатижи вынул и давай эти бусы откусывать. Пока он откусывал, я их разглядывал, удивляясь чужепланетной ювелирной работе, разглядывал и рассовывал по карманам.

Когда на проволоке «бус» осталось немного, случилось совсем непредвиденное. Один из стеклянных бугров дернулся, заскрипел и отъехал в сторону. Выскочило из образовавшегося отверстия трое коротышей. Каждый ростом метра с полтора, все лысые, лица зеленые, уши огромные — видно по всему, народ не наш. Выскочили, галдят о чем-то и в нас пальцами тычут.

Я перепугался крепко, хотел броситься к Двери, которую было едва видно за местной порослью, но пересилил себя и говорю им:

— Привет, дорогие братья! Мы к вам с планеты Земля с целью исключительно дружеской и познавательной!

После моих слов ушастые еще больше всполошились. Какой-то приборчик достали, верещат будто голодные поросята.

— Эй, мы с Земли! Земляяяяяяяя! — попытался объяснить им Пашка, рисуя пальцем в воздухе круг и поднимая руку к небу. — Вот, черти! Не понимают. Тупые, наверное, — заключил он после третьей попытки контакта и стал пятиться к тропе.

Тем временем наши братья по разуму приборчик свой настроили, нацепили его на шею старшему, как выяснилось потом, и обратились к нам на вполне понятном языке:

— Эй, безухие! Чего вам здесь надо?! Вы нарушили границы территории Бербенбом и подлежите расчленению!

— В смысле: «расчленению»? — Павел вопросительно глянул на меня, и когда через мое трагическое молчание до него дошел смысл сказанного зеленым, ноги Глотова ослабли, и рухнул он с возгласом: — Братья, помилуйте! За что?!

— Надо так, — глухо ответил старший из братьев и подошел ближе.

— Земляяя… черти тупые… — продолжил он, с подозрением поглядывая на сумку с оскудевшим запасом «Оболони».

— Пивка хотите? — робко предложил я. — Пивка… — и щелкнул себя пальцем по шее.

— Угрожаешь, безухий? — гуманоид нахмурил тонкую, подвижную будто червяк, бровь.

— Что вы! При нашем-то миролюбии! — поспешил я успокоить его. — Просто пивка ради праздничка…

— Дринк! — пришел на помощь Пашка. — Бир гуд дринк-дринк! — он, открыл рот, тыча туда большим пальцем, потом наклонился к сумке, в которую косился чертов инопланетянин, и проворно достал прохладную бутылку «Оболони».

— Мудрейший Крюбрам, он нам выпить предлагает, — догадался второй зеленомордый, стоявший за старшим. — А что? Я согласен. Испытаем их продукт.

— Потом выпить, — сказал мудрейший Крюбрам, но бутылку у Павла взял. — Потом… после расчленения. Нет, лучше гермутации — с этими словами он усмехнулся почти по-людски, извлек из-за спины устройство, похожее на крошечную дрель. — С тебя начнем, — мудрейший направил острие в сторону Глотова.

— Братцы! — Павел на секунду застыл от страха и осознания всей межпланетной несправедливости, потом завопил и бросился по тропинке, приведшей нас сюда.

Я бежал за ним, высоко выпрыгивая и петляя, как сайгак при ружейной пальбе, — фиолетовые разряды из устройства Крюбрама со свистом проносились мимо. До Двери, светящееся спасительным золотистым отблеском, оставалось меньше половины пути, когда фиолетовая молния настигла меня. Ударила между лопаток и разлилась по телу колючей, смертельной истомой. В глазах потемнело, весь мир стал окутываться синеватые тона, превращаясь в огромную трагическую гематому. Мои ноги передвигались медленнее, будто укорачивались. И весь я сам стремился к земле, но все же бежал, бежал, изо всех сил матерясь и размахивая букетом гвоздик.

Конец ознакомительного фрагмента.