Так исчезают заблужденья…

Александра Базлова, 2022

Вам, вероятно, знакомы автопортреты Александра Сергеевича Пушкина, нарисованные на полях черновиков его произведений. На них на всех мы видим профиль поэта. Но мог ли Пушкин изобразить самого себя таким образом? Если вы, уважаемый читатель, попробуете увидеть свой профиль, то у вас ничего не получится, как вы ни старайтесь. Все художники рисуют автопортреты либо в анфас, либо вполоборота. Как же Пушкину удалось обойти эти анатомические ограничения? Начав задаваться подобными вопросами, можно переосмыслить многие факты, на первый взгляд кажущиеся бесспорными, и прийти к поразительным выводам. А книга «Так исчезают заблужденья…», кроме занимательного чтения, может стать хорошим помощником на пути разрушения стереотипов, ведущем к обладанию достоверными знаниями. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Оглавление

  • Часть I. Тому, кто остался, предстоит многое сделать

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Так исчезают заблужденья… предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

А. С. Пушкин. «Андрей Шенье». 1825 год

© А. Базлова, 2022

* * *

Рукопись, положенная в основу этой книги, была найдена весной 1945 года в разрушенной усадьбе недалеко от Ленинграда. Во время боев часть стены дома обвалилась, и в открывшейся таким образом нише саперы впоследствии обнаружили сундучок с бумагами.

Спустя 70 лет автор книги получила рукопись от наследников сохранившего ее человека вместе с просьбой об издании. Однако повествование, оставленное дамой, жившей в XIX веке, оказалось сложным для восприятия современных читателей. Автор дерзнула превратить его в детективную повесть, сохранив при этом суть и смысл оригинала.

Часть I. Тому, кто остался, предстоит многое сделать

Глава 1. Смерть и вопросы

Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою,

С любовью, леностью провел веселый век,

Не делал доброго, однако ж был душою,

Ей-богу, добрый человек.

А. С. Пушкин. «Моя эпитафия». 1815 год

В полдень 30 января 1837 года[1] по Литейному проспекту Санкт-Петербурга торопливо шел семнадцатилетний молодой человек Саша Пушкин. Ветер, вздымавший поземку, заставлял его идти, наклонив голову вперед и прижав руки к телу. «Садитесь, барин, подвезу недорого», — окликнул его проезжавший мимо заиндевелый извозчик. «Спасибо, мне недалеко», — ответил Саша и очутился в вихре поднятых пролетевшими санями мелких снежных брызг. Он снял рукавицу, потер лицо и зашагал дальше.

Саша возвращался с частного урока. Настроение было хорошее. Обычно учителя приходили к Саше домой, но накануне преподаватель естествознания вывихнул ногу, поскользнувшись на улице, и прислал записку с просьбой к ученику посетить его, чтобы не было паузы в занятиях. Отец Саши, врач-хирург Аркадий Лаврентьевич Пушкин, предложил пострадавшему помощь, которую тот с благодарностью принял. И сегодня преподаватель рассыпался в благодарностях отцу Саши и заодно в похвалах ему самому, так как лечение помогло значительно уменьшить боль в ноге. Это было даже немного навязчиво, но все равно приятно, и потому Саша шел домой, улыбаясь своим мыслям и не обращая внимания на снег и мороз.

Саша свернул направо на Сергиевскую[2] и поднялся по ступенькам в парадное небольшого дома.

Фрагмент карты Санкт-Петербурга образца 1828 года

Дверь ему открыла мать — Лидия Васильевна Пушкина, миловидная русоволосая женщина тридцати семи лет, с тонкими чертами лица и ямочками на щеках. Внешне Саша совсем не походил на нее — признать их родственниками можно было только благодаря таким ямочкам и большим серым глазам у обоих, но, несмотря на это, между матерью и сыном имелось редкое единение, позволявшее им понимать друг друга без слов. Вот и сейчас, взглянув на маменьку, развешивающую его заснеженное пальто, Саша почувствовал: что-то случилось. Она была задумчива, высокий лоб, обрамленный разложенными на две стороны волосами, перерезала скорбная складка.

— А где Луша? — спросил Саша.

— Луша?.. Луша ушла в лавку, когда вернется, будем обедать. Отдохни пока, — ответила Лидия и направилась в гостиную. Саша последовал за ней.

— Маменька, а что произошло, пока меня не было? Вы так переменились в настроении…

Лидия посмотрела на сына и покачала головой:

— Все ты замечаешь, ничего он тебя не скроется…

Она взяла со столика свежую газету «Северная пчела»[3] и протянула сыну:

— Посмотри на второй странице, там отмечено…

Саша развернул газету и прочел обведенную карандашом заметку:

Сегодня, 29 января, в 3-м часу пополудни литература русская понесла невознаградимую потерю: Александр Сергеевич Пушкин, по кратковременных страданиях телесных, оставил юдольную сию обитель. Пораженные глубочайшею горестию, мы не будем многоречивы при сем извещении: Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-летние заслуги на его поприще словесности, которые были ряд блистательнейших и полезнейших успехов в сочинениях всех родов. Пушкин прожил 37 лет: весьма мало для жизни человека обыкновенного и чрезвычайно много в сравнении с тем, что совершил уже он в столь краткое время существования, хотя многого, очень многого могло бы еще ожидать от него признательное отечество. Л. Якубович.

— Пушкин умер… Как это печально, ведь он же молодой еще был и такой талантливый… Но, маменька, пожалуйста, не надо так сильно переживать, на вас же просто лица нет… — сказал Саша, стараясь найти хоть какие-то слова поддержки.

— Саша, я понимаю, что смерти случаются и их надо принимать. Однако в этом некрологе чувствуется плохо скрываемая радость от того, что Пушкин умер. Вот это меня и расстроило.

Саша удивленно посмотрел на Лидию.

— Маменька, а почему вы так решили?

Лидия вздохнула и пожала плечами.

— Не знаю. Но я слышу фальшивые слова так же, как ты слышишь фальшивые ноты…

Саша играл на скрипке. Фальшивых нот он не любил, но считал себя человеком трезвомыслящим и не мог представить, как можно почувствовать фальшь в газетном некрологе. Но, тем не менее, пытаясь понять, что же все-таки так взволновало его мать, он снова и снова пробегал глазами текст заметки.

— Знаете, маменька, здесь действительно что-то не так, хотя, что именно, пока не понимаю. Но я непременно разберусь.

— Ты и правда так думаешь?

— Разве вас когда-нибудь удавалось успокоить с помощью лжи? — ответил с улыбкой Саша. Лидия улыбнулась в ответ. В это время постучали в дверь.

— Это Луша вернулась, пойду открою, — сказала Лидия и вышла в прихожую.

* * *

Лидии Васильевне Пушкиной, в девичестве Румянцевой, довелось пережить потери близких людей в достаточно юном возрасте. Когда Лиде было девять лет, от воспаления легких умерла ее младшая сестра, шестилетняя Варя. Тогда мир вдруг перестал быть привычным, стал казаться недобрым и нерадостным. Маменька словно окаменела от слез. Старшая сестра Настя не вставала с постели, за ее жизнь тоже опасались. Отец, обычно активный и деятельный, подолгу сидел и смотрел перед собой, не замечая никого и ничего вокруг. Лиде было невмоготу от навалившихся на нее вопросов. Почему все так? Зачем все так? Что теперь делать? Как жить? Спросить было не у кого. Она не решалась тревожить близких, и ей оставалось только размышлять, оставшись наедине с собой. И ответ словно соткался из воздуха. Или она от кого-то его услышала. Или где-то прочитала. Лида не помнила, каким образом это произошло, но вдруг отчетливо поняла: тем, кто остался здесь, а не ушел туда, где сейчас Варя, предстоит еще очень многое сделать. И ей сразу стало если не легче, то спокойнее.

Отец Лидии, Василий Александрович Румянцев, был потомственным военным. Его отец, секунд-майор[4] Александр Алексеевич Румянцев, погиб при штурме Очакова[5]. Сам же Василий Александрович служил в пехотном полку Петербургского гарнизона[6]. Женился он, будучи еще совсем молодым, на дочери отставного полковника Марии Степановне Луговой — женщине доброй и простосердечной. Карьера Василия складывалась благополучно: он достаточно быстро дослужился до майора. И хотя Василий пытался убедить самого себя, что для семейного человека гарнизонная служба — это лучший вариант, он всегда испытывал внутреннюю неловкость при общении с офицерами, вернувшимися из мест, где шли боевые действия. «Крыса я гарнизонная», — говорил он иногда в сердцах. Жена отчаянно возражала, находила множество аргументов, подтверждающих, что ее Вася нужен именно здесь и именно сейчас. А главным аргументом, конечно же, были дочери. Девочек своих Василий просто обожал, по их просьбе мог оставить любые свои дела и всерьез заняться детскими проблемами. Он даже разрешал им играть с деталями своего обмундирования и от души хохотал, когда девочки как-то заплели в косички бахрому на его эполетах. Василий считал, что дочерям необходимо обеспечить достойное образование, и с этой целью приглашал преподавателей из кадетского корпуса. Жена поначалу сочла это ненужным и разорительным чудачеством, однако, увидев, как девочки, в особенности Лида, с удовольствием выписывают формулы и решают задачки, смирилась.

Единственное, чего не позволял потомственный военный своим дочерям, — это капризы, нытье, ябедничество и другие выходки, способные существенно испортить атмосферу в семье. «Лида, перестань канючить, скажи нормальным голосом, и тогда я тебе отвечу», — подобные слова Лида слышала достаточно часто. Приходилось прилагать усилия, чтобы убрать из голоса слезливые интонации, а это было непросто, особенно когда обида на Настю и чувство попранной в результате зловредных действий сестры справедливости застилали весь белый свет. Но со временем Лида поняла, что значение имеет не только то, что́ говоришь, но и как именно ты это делаешь.

В 1811 году у Василия и Марии Румянцевых родился сын Алексей. А через год, вскоре после начала войны с Наполеоном[7], Василий подал прошение о переводе в действующую армию. Мария истерически плакала: она боялась остаться одна, ей было больно от того, что война взорвала привычный уклад жизни, а еще она очень любила мужа и не хотела с ним расставаться. Василий пытался ее успокоить:

— Ну, хорошо, Маша, давай я отзову рапорт, и ты всю оставшуюся жизнь будешь жить с непоследовательным человеком, трусом.

— Нет, не надо. Ты пойми, я плачу, потому что мне себя жалко.

— Да, я понимаю, тебе сейчас в тысячу раз сложнее, чем мне. Но ты справишься, тебе просто нельзя не справиться, — сказал Василий, указывая взглядом на детскую комнату.

Прошение майора Румянцева быстро удовлетворили, и в конце июля 1812 года он ушел на войну. Боевое крещение Василий получил в Бородинском сражении[8]. Его рота участвовала в обороне высоты, на которой были установлены артиллерийские орудия. Солдаты выдержали рукопашную схватку с прорвавшимися через укрепления французами, и только когда прорыв был ликвидирован, пришел приказ об отходе во вторую линию обороны.

А 12 октября 1812 года, когда майор Румянцев повел свою роту на штурм города Малоярославца[9], в очередной раз перешедшего в руки французов, ему в грудь ударила пуля. Увидев упавшего командира, солдаты остановились, замешкались. Василий с трудом открыл глаза и, различив среди склонившихся над ним людей офицера, из последних сил прохрипел: «Подпоручик Люкин, командуйте. У нас приказ выбить французов из города». И умер. «Вперед!» — крикнул Люкин, и солдаты, кое-как восстановив боевой порядок, пошли на приступ. В тот день рота майора Румянцева потеряла убитыми более трети личного состава. Тела нескольких солдат, а также подпоручика Люкина, так и не нашли, потому что сражение шло на улицах города, охваченного огнем.

Обо всем об этом семье Василия Александровича Румянцева сообщил денщик Прохор, доставивший вдове личные вещи своего офицера. Прохор был сильно контужен и говорил громким надтреснутым голосом. Слушая его рассказ, Мария Степановна и Настя тихо плакали. Лида сидела, вжавшись в кресло и обхватив руками привезенный Прохором кивер[10] отца. Ей было жутко от неестественного звука голоса денщика и от осознания свершившейся трагедии, но глаза ее оставались сухими.

Ночью Лиде приснился отец. Он стоял и молча смотрел перед собой. Лиде хотелось подбежать к нему, крикнуть «Папенька!», но у нее никак не получалось это сделать. Вдруг отец произнес: «Лидочка, тем, кто остался, предстоит еще многое сделать». И Лида тут же проснулась.

* * *

31-го января было воскресенье. В тот день Саша играл на детском празднике в честь именин младшей сестры своего приятеля Миши Веденяпина и вернулся домой после обеда. Лидию он нашел в библиотеке — маленькой комнате, значительную часть которой занимали шкафы с книгами, журналами и газетными подшивками.

— Маменька, а где вчерашняя «Северная пчела»? — спросил он.

— Вот, на месте, — Лидия указала Саше на стопку газет за текущий год. — А зачем она тебе?

— Я догадался, что́ не так в том некрологе о Пушкине.

Саша взял подшивку, сел рядом с матерью и достал из кармана принесенную с собой газету. Лидия с интересом наблюдала за сыном.

— Посмотрите, маменька, это сегодняшние «Санкт-Петербургские ведомости»[11], я у Веденяпиных одолжил. Вот здесь, на второй странице, напечатано:

Вчера, 29 января, в 3-м часу пополудни, скончался Александр Сергеевич Пушкин. Русская литература не терпела столь важной потери со времени смерти Карамзина[12].

Мне думается, «Ведомости» получили информацию из вчерашнего номера «Пчелы», так как дата и время смерти и там, и там одинаковые. Но обратите внимание вот на что. В любой свежей газете можно прочесть только те новости, которые стали известны редакции до утра вчерашнего дня, в крайнем случае, до полудня, ведь газету надо подготовить, отнести в цензуру, набрать, напечатать и вообще много всего сделать, чтобы она вовремя оказалась у подписчиков. С «Ведомостями» все так и было: они узнали о смерти Пушкина утром 30-го, написали заметку, сделали газету, и сегодня, 31-го, мы это читаем. Но в тот момент, когда 29-го составлялась и, возможно, даже набиралась «Северная пчела» с некрологом о Пушкине, сам поэт, если верить этой газете, был еще жив. Вот в чем странность того некролога: если бы все было так, как в нем написано, то это не могло бы быть написано именно так.

Лидия удивленно качала головой, пораженная наблюдательностью сына.

— Верно, Сашенька, верно. Несчастные родственники Пушкина если бы и сообщили в редакцию о его смерти, то сделали бы это вчера утром, 30-го. И некролог тогда появился бы завтра, 1-го февраля, потому что по воскресеньям «Северная пчела» не выходит. Хотя, ты знаешь, не думаю, что близкие умершего поэта вообще бы стали обращаться в эту газету, ведь в ней его постоянно ругали, очень зло и беспричинно.

— Правда? А я не знал, вы мне не говорили.

— Так тебе, я думаю, не нравится читать то, что порождено завистью и злобой. Это неприятно. Но, если хочешь, посмотри прошлогоднюю подшивку «Пчелы». Летом, после выхода первых номеров журнала «Современник»[13], в «Пчеле» три выпуска подряд публиковали статьи, написанные скандально-ерническим языком, из которых следовало бы заключить, что более отвратительного журнала, чем «Современник», в России не было и нет.

— Вот уж вряд ли! Даже если не принимать во внимание опубликованные в «Современнике» произведения самого Пушкина, там есть много чего интересного почитать. Мне, например, очень понравились мемуары Наполеона. Да и вообще это единственный журнал, который я читаю. Уж простите, маменька…

Лидия улыбнулась.

— У издателей «Северной пчелы» кроме этой газеты есть еще несколько журналов, и можно предположить, что после появления «Современника» они стали терять читателей. Вот и поспешили ославить счастливого соперника, но, как мне кажется, любые их бесчестные попытки обречены на провал, потому что Пушкин — это Пушкин. К тому же «Современник» дерзнул говорить о том, о чем все знают, но молчат: о продажной критике, присущей многим современным журналам, когда за деньги или по кумовству ничтожные по сути произведения превозносятся до уровня Шекспира[14], и еще о том, как авторы сами на себя положительные рецензии пишут. А правда, как известно, глаза колет. Но мне более всего неприятно было видеть критику «Пчелы» на седьмую главу «Евгения Онегина». Это та самая глава, где описано, как Татьяна смогла понять любимого человека и его внутренний мир по подбору книг и, главное, по пометкам в них. Это же гениально! А какое там замечательное описание Москвы! Я в этом городе никогда не бывала, но пушкинские стихи такие легкие, такие образные, что, читая их, как будто бы вместе с героиней проезжала по улицам и посещала дома и салоны. А в «Пчеле» написали, что в этой главе одна вода, нет ни одной картины, достойной внимания, и вообще якобы это полное падение автора, chute complete[15].

— Маменька, зачем же вы подписываетесь на «Пчелу», если она такая злобная?

— Это единственная ежедневная политико-литературная газета. А злонамеренная или даже лживая информация, если ты знаешь, что она именно такая, вполне может помочь разобраться, что́ же на самом деле происходит. Ведь это же благодаря «Пчеле» стало понятно, что со смертью Пушкина все непросто.

— Да, именно так и есть. Но вы, маменька, из-за всего этого так сильно расстраиваетесь, что мне бывает тяжело на вас смотреть.

— Тяжело смотреть? — Лидия удивленно подняла брови. — Но я же не бьюсь в истерике и не срываю на вас свою досаду. И, думаю, было бы гораздо хуже, если бы я постоянно ездила по собраниям и переживала, что у меня не такие модные наряды, как у какой-нибудь госпожи NN.

Саша засмеялся и поцеловал матери руку.

— Маменька, я вижу, как вам делается больно, когда в газетах пишут всякие гадости и травят хорошего поэта, а я не хочу, чтобы вам было больно.

— Считай, что мне уже не больно, потому что у меня есть вы с папенькой.

Лидия обняла сына и погладила его по голове.

— А где папенька? — спросил Саша.

— К больному позвали, у князя Бельского что-то случилось.

— А скоро он вернется?

— Думаю, да. Это на Васильевском, не так далеко, а уехал он уже давно.

Глава 2. Это убийство!

Ну, что ж? — убит!

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин», глава VI, строфа XXXV

Аркадий вернулся затемно. Вечером, когда все собрались за ужином, Саша спросил отца:

— Папенька, скажите, пожалуйста, как доктор: при каких болезнях человек перед смертью испытывает кратковременные телесные страдания?

Вопрос был неожиданный, и Аркадий удивленно посмотрел на сына.

— Саша, прости, что отвечаю вопросом на вопрос. Почему ты об этом спрашиваешь? Мне нужно это понять, чтобы мой ответ тебя не разочаровал.

— Вчера в газете было сообщено о смерти моего тезки Александра Пушкина — маменькиного любимого поэта. Некролог этот некоторым образом странный: в нем указано недостоверное время смерти и то, что смерть произошла «по кратковременных страданиях телесных». Вот я и хочу узнать, какая причина может вызвать такие страдания.

Аркадий ненадолго задумался.

— Знаешь, Саша, большинство смертельных болезней проявляются задолго до кончины, и зачастую врач, понимая, что недуг уже не победить, ищет способ просто облегчить состояние пациента. А заболеваний, которые могут вызвать смерть в течение нескольких суток или даже часов, много меньше, например, сердечный удар. И тут уже вряд ли можно человека спасти. Ты такое объяснение хотел услышать?

— Постойте, — вмешалась Лидия, — если бы Пушкин умер от болезни, то в некрологе бы так и написали: «в результате скоротечной болезни» или «непродолжительной болезни». Это обычный стиль, принятый для такого рода сообщений. Но там ничего подобного нет, говорится только о телесных страданиях.

— Тогда страдания могли быть результатом ранения или отравления, — предположил Аркадий.

— Иначе говоря, речь идет о насильственной смерти? — дрогнувшим голосом произнесла Лидия.

Повисла пауза. И вдруг Саша сказал:

— Я понял! Поэта Александра Пушкина убили! И случилось это не 29-го января, а раньше. 29-го в «Пчеле» уже знали, что он мертв, когда сочиняли некролог.

Родители с удивлением смотрели на сына. Наконец Лидия сказала:

— Сашенька, это все очень похоже на правду. Но зачем нужно было написать в газете, что смерть произошла позднее, чем на самом деле?

— Пока не знаю, но для этого точно есть причина.

— Ты прав, причина есть у всего на свете, — задумчиво проговорил Аркадий.

* * *

Аркадий Лаврентьевич Пушкин родился в Ярославле, он был сыном губернского стряпчего по казенным делам[16]. Однако судопроизводство и юриспруденция его ни в коей мере не интересовали. Наблюдая, как болезни преследуют и правых, и виноватых, он мечтал научиться противостоять их натиску, лечить людей не вслепую и по наитию, а со знанием и пониманием. Получив приличествующее для губернского города домашнее образование, Аркадий сообщил родителям, что хочет продолжить учиться в Петербурге, в медико-хирургической академии[17]. Отец был рад, что сын выбрал самостоятельное поприще, потому что кроме Аркадия у него было еще четверо детей, и отпустил его с легким сердцем.

В Петербурге, еще будучи слушателем академии, Аркадий страстно влюбился в Ирину Малыгину — дочь чиновника из Министерства коммерции. Он долго ухаживал за кокетливой красавицей и наконец добился ее руки. Сам Аркадий не был красив в классическом понимании: он был среднего роста, имел немного вытянутое лицо с большим прямым носом и тонко очерченными губами. Его карие глаза из-под ниспадающих на лоб каштановых кудрей смотрели вопрошающе внимательно — это были глаза настоящего врача. Аркадию совершенно не хотелось думать, что благосклонность Ирины вызвана не столько ответным чувством, сколько увещеваниями ее родителей, считавшими, что если молодой доктор, пусть и провинциал, получил место в военном госпитале лейб-гвардии Семеновского полка[18], то это отличная партия.

Женившись на любимой женщине и приступив к работе, Аркадий чувствовал себя удачливым и счастливым. Однако продолжалось это недолго: через два года после свадьбы Ирина заболела чахоткой. Ее страдания явились для Аркадия невероятно тяжелым испытанием. Он был врачом и одновременно влюбленным мужчиной, и потому перевернувшая весь жизненный уклад тяжелая болезнь жены, вызывавшая в нем липкое чувство неотвратимой и, главное, близкой смерти, обессмысливала, как ему казалось, и его работу, и саму жизнь. Аркадий старался гнать от себя эти мысли и сохранять самообладание и делал все возможное, чтобы жене стало легче. Сам он специализировался на хирургии, но с помощью коллег узнавал о новейших лекарствах и методах лечения внутренних болезней. Он даже нашел возможность отправить Ирину вместе со знакомой супружеской парой, где жена также страдала от чахотки, на два месяца в Крым, в Феодосию. Целебный крымский воздух сделал свое дело — страшный недуг отступил. В Петербург Ирина вернулась посвежевшей, но какой-то отчужденной. Она для себя решила, что в компенсацию за болезнь заслуживает большего, чем хотя и любящий, но постоянно занятый муж, стала часто выезжать, увлеклась покупками. Аркадий не возражал. Он хотел радоваться, что Ирине стало легче, но почему-то не выходило. А вскоре получил анонимное послание, где говорилось, что жена изменяет ему с красавцем-приказчиком из магазина готового платья. Аркадий письмо сжег, ничего не сказав Ирине. Для себя он понял, что люди, которые ему завидуют и способны радоваться его бедам, существуют в реальности. Аркадий очень беспокоился об Ирине, просил ее беречь себя, не посещать многолюдные мероприятия, не пить вино, больше гулять на свежем воздухе. Она улыбалась ему в ответ и качала головой.

Вскоре болезнь возобновилась. Ирина слегла. Она снова изменилась: стала тихой и смиренной, старалась не отпускать от себя Аркадия, расспрашивала его о прошлой жизни в Ярославле, о работе в госпитале и просто обо всем, что приходило в голову. Казалось, она стремилась в оставшееся ей время восполнить недостаток обычного человеческого общения. Или просто таким образом цеплялась за жизнь, а рядом не было никого, кроме мужа. Аркадий хотел верить в лучшее, но мысли были переменчивы и мучили его, когда он оставался наедине с собой или лежал по ночам без сна. Но Ирина не должна была ничего этого замечать. В общении с ней Аркадий старался не выходить за рамки текущего момента, быть рядом здесь и сейчас, стараться облегчить приступы мучительного кашля, рассказывать что-нибудь интересное и даже забавное, когда приступ заканчивался.

Однажды утром Ирина не проснулась. После ее смерти Аркадий, несмотря на свои успехи как хирурга, чувствовал себя неприкаянным, ненужным. Привычка постоянно заботиться о ком-то, выработавшаяся за время болезни жены, оказалась невостребованной. Но он был честным и добросовестным врачом, которому иногда удавалось помогать людям в достаточно тяжелых случаях, и это не осталось незамеченным. У него, помимо работы в госпитале, появилась частная клиентура. Аркадий пробовал писать для медицинского журнала, и ему было приятно видеть свои статьи напечатанными. Но вместе с успехом явились завистники. На него писали доносы руководству. А однажды он нашел свои вещи и инструменты разбросанными по полу в кабинете и залитыми нечистотами. С тех пор Аркадий стал запирать кабинет на ключ. О скорой медицинской карьере, которую ему пытались перекрыть с помощью кляуз, он и не мечтал, и потому недоброжелатели впоследствии стали досаждать ему не так активно. Аркадий просто работал, делая, что от него требовалось, но более ничего не предпринимал, жил, как будто бы плывя по течению.

Так прошло около двух лет. Однажды августовским утром к нему в дверь постучался невысокий крепко сложенный человек примерно такого же возраста, как сам Аркадий. На его простоватом круглом лице читались волнение и озабоченность. Он представился как помещик Илларион Данилович Верейский.

— Я чрезвычайно рад, что застал вас дома, — говорил посетитель, переминаясь с ноги на ногу и вертя в руках свою шляпу. — Сначала я обратился к своему знакомому врачу Пустовойтову, но он уезжал в госпиталь и дал ваш адрес, сказав, что у вас сегодня вроде как неприсутственный день. Помогите нам, пожалуйста.

Пустовойтов был одним из немногих врачей, с которыми Аркадий поддерживал дружеские отношения.

— Что у вас случилось? — спросил Аркадий.

— Моя теща уже несколько дней страдает от огромной гноящейся опухоли на руке. Конечно, старается терпеть с достоинством, ведь она вдова погибшего в войну майора. Но мы-то знаем, что и по ночам не спит, и плачет от боли… А это ужасно: видеть, как человек мучается, и не иметь возможности ничего сделать. Поедемте, пожалуйста: я вас отвезу, привезу и заплачу, сколько требуется. Это не очень далеко, верст тридцать в сторону Петергофа…

Аркадий переоделся, собрал инструменты и другие необходимые вещи, попросил служанку упаковать немного холодной говядины, хлеба и овощей и вышел на улицу вслед за гостем. Возле парадной стояла бричка, запряженная парой лошадей, на козлах дремал молодой кучер.

— Садитесь, пожалуйста, Аркадий Лаврентьевич, куда вам удобно. Сейчас Федор сумки ваши разместит и верх поднимет, а то солнце уже высоко, жарко будет.

— Илларион Данилович, а может быть, без отчества? — предложил с улыбкой Аркадий. Ему был симпатичен этот немного суетливый, но искренний в своих проявлениях человек.

— Хорошо, — улыбнулся в ответ Илларион, — По правде говоря, господин Пустовойтов вас отрекомендовал как очень опытного врача. Я опасался, что вы в почтенном возрасте и вам непросто придется, ведь нужно будет проехать более двух часов по жаре.

— После поездки из Ярославля в Петербург меня никакие дороги не страшат, — ответил Аркадий.

— Ух ты, так вы из Ярославля! Это же страсть как далеко! А я вот из Петербурга, дальше ста верст никуда не ездил.

Все неловкости были сняты, и по дороге новые знакомые уже непринужденно беседовали. Аркадий угостил Иллариона и возницу своими припасами, чему те весьма обрадовались, потому что выехали из дома в седьмом часу утра и так волновались об успехе своей миссии, что не взяли с собой ничего съестного. Илларион рассказал, что поместье свое он получил в наследство от дальней родственницы в очень запущенном состоянии и сначала собирался его продать. Но вскоре встретил замечательную барышню и женился. Тогда и возникла идея всей семьей попытать счастья в деревенской жизни. Вместе с молодой женой Анастасией Илларион привез в поместье ее мать Марию Степановну, сестру Лидию и маленького брата Алешу.

Поначалу, продолжал Илларион, им пришлось очень непросто. Урожай был собран плохой, а в доме дымили печки, протекала крыша, проваливались полы и не закрывались окна и двери. Когда наступила осень, жена стала проситься обратно в город. Илларион колебался: он хотел для своих близких лучшей участи, но никак не мог переступить через себя и признать свое фиаско как помещика, потому что перспектива возвращения на нелюбимую службу совсем не радовала. Выручила Мария Степановна. Она сказала, что при всех неудобствах польза от деревенской жизни очевидна: у Насти прекратились давно мучившие ее мигрени, а Алеша здесь вообще ни разу не болел, хотя в Петербурге постоянно простужался. Мария Степановна выделила из своих сбережений некоторую сумму на ремонт дома, и дело пошло скорее.

Соседи, приезжавшие познакомиться с вновь прибывшими помещиками, сочувствовали их непростому положению, но Иллариону казалось, что все они втайне радуются, что у них самих все не так плохо. И только один из соседей, Иван Федорович Мелентьев, не стал сокрушаться по поводу ситуации, в которой оказался Илларион с семьей, а предложил помощь. Свое нынешнее поместье Иван Федорович поднял практически из руин и хорошо понимал, каково приходится молодому соседу. Он уступил ему на время своего управляющего, очень опытного по части ремонта и стройки человека, и порекомендовал хороших плотников и резчиков по дереву. Также дал ценный совет: в первую очередь следует восстанавливать не то, что более всего разрушено, а то, что более востребовано.

Мартынов А. Е. (1768–828). «Вид усадьбы летом». 1820-е годы

Заботясь о будущих урожаях, Илларион решил применить научный подход, почерпнутый им из выписанных из Москвы сельскохозяйственных журналов. Он велел крестьянам засеять земли, которые должны были быть оставлены под паром[19], смесью из кормовых трав. Крестьяне ворчали, но ослушаться барина не смели. Соседи сочли это глупостью городского человека, ставшего помещиком без году неделя. Однако результаты не заставили себя ожидать. Когда появилось больше кормов, стало больше скота и навоза, и дела с удобрением и обработкой полей пошли лучше. На третий год у Иллариона получился очень приличный урожай. Тогда же, к его огромной радости, родилась дочь Сонечка.

— И, знаете, Аркадий, мне все это так интересно, так нравится наблюдать, как вспаханная земля превращается в колосистое поле, как коровы пасутся, как яблоки созревают, как амбары наполняются. Видимо, я хоть и петербуржец, а по натуре деревенский житель. Жаль только, что маменька с папенькой не дожили, они бы за меня порадовались, я у них единственный сын, — рассказывал помещик.

Аркадий вдруг подумал, что он, оправдывая себя занятостью и непростыми жизненными обстоятельствами, фактически перестал общаться со своими родственниками. Маменька в письмах горько сетовала на его редкие и короткие письма, но все равно почему-то не находил для нее ни времени, ни слов. А ведь настанет день, когда писем от маменьки больше не будет… От этой мысли Аркадий поморщился и съежился. Он тут же дал себе слово по возвращении домой обязательно написать в Ярославль. Илларион же, увлеченный рассказом, не заметил внутренних метаний своего слушателя и продолжал:

— Вот когда урожай удается, то мысли такие приходят приятные, теплые, мол, не зря я на белом свете живу. Но мне нельзя останавливаться, здесь земля такая, что ничего просто так не дает. В моем деле невозможно, сделав однократное усилие, получать доход долгое время, надо постоянно поворачиваться. Вот костной муки сейчас закупили побольше, очень хорошее удобрение. Правда, многие в агрономию не верят, считают меня просто чудаком, которому повезло. Пусть считают, их дело. А я скоро хочу новый севооборот попробовать. Чувствую, что непросто будет: это же от многолетних привычек надо будет отказаться, от традиций. Я и сам боюсь, но понимаю, что нужно. В журналах пишут, что результаты очень хорошие получаются и рано или поздно многие к этому придут.

Слушая рассказ Иллариона про сельскохозяйственные премудрости, Аркадий задремал и проснулся только на подъезде к усадьбе.

— Простите, Илларион, я, кажется, заснул.

— Так и славно, в дороге не утомились! Федор, иди пообедай, сегодня ты еще понадобишься, — сказал Илларион вознице, остановившему бричку у крыльца большой выкрашенной в серый цвет усадьбы с белыми колоннами и наличниками.

Из дверей дома вышла барышня лет восемнадцати — двадцати. Илларион представил ее Аркадию как свояченицу Лидию.

— Вы хотите отдохнуть с дороги или сразу к маменьке пойдем? — спросила она, умоляюще глядя на приезжего врача.

— Я выспался, пока мы ехали, — ответил Аркадий.

— Ну да, — засмеялся Илларион, — я так заболтал доктора, что он полдороги провел в объятиях морфея.

— Ты молодец! — сказала Лидия и повела Аркадия в дом. Поднявшись на второй этаж, она постучалась в одну из комнат:

— Маменька, к вам гость из Петербурга!

— Из Петербурга? Замечательно! Заходите! — раздался из-за двери делано бодрый голос.

Мария Степановна в чепце и халате сидела в кресле возле окна. Ее правая рука от кисти до локтя была перевязана белой тряпицей. На лице присутствовало выражение, которое Аркадий часто видел у людей, долгое время терпящих боль: напряженно застывшие мимические мышцы и ввалившиеся глаза с темными кругами. Но с приходом молодого доктора у Марии Степановны появилась надежда на скорое избавление от страданий, и потому она старалась улыбаться и быть приветливой.

— Я осмотрю вас? — спросил Аркадий Марию Степановну и в ответ на ее молчаливое согласие размотал повязку. — Что это вы приложили к больному месту?

— Это корень лопуха, наш местный травознай посоветовал.

— Да, это в некоторых случаях помогает: если часто менять такие компрессы, то через какое-то время гнойник прорвется.

— А через какое время? — спросила Мария Степановна, сразу погрустнев.

— Не могу сказать. Но я предлагаю вам прямо сейчас вскрыть опухоль и выпустить гной. После этого вам сразу должно стать легче, и заживление пойдет быстрее. Вы согласны?

— Конечно, согласна.

— Тогда нужно распорядиться приготовить теплой кипяченой воды, чтобы помыть руки, а еще принести что-нибудь чистое, но не очень нужное, чтобы застелить вот этот столик.

— Сейчас все будет! — сказала Лидия, заглянув в комнату. Она стояла за дверью, чтобы никого не смущать, но удалиться совсем и ничего не услышать было выше ее сил.

Вскоре принесли кувшин с водой и чистую наволочку.

— Вам придется немного потерпеть, — предупредил Аркадий, раскладывая на столике необходимые инструменты и материалы. Их вид навел Марию Степановну на мысль, что испытание ей предстоит нешуточное.

— А вот и не буду терпеть, — заявила Мария Степановна, но в ответ на удивленно-вопросительный взгляд Аркадия она сделала жест, поощряющий его продолжать начатое, и произнесла театральным голосом: — Вы мне сейчас будете рассказывать обо всех-всех петербургских новостях. Что там сейчас на слуху?

Аркадий, поняв, что Мария Степановна хочет с помощью занимательного разговора отвлечься от боли, старался как мог ее в этом поддержать:

— Эээ… М-да. А, Каменный театр[20] открылся после пожара. Раньше там внутри все было в полосатом шелке, а теперь в малиновом бархате, а императорская ложа отделана золотом.

Неизвестный художник. «Вид площади перед Большим театром в Санкт-Петербурге». 1815 год

По поводу петербургских новостей Аркадий оказался абсолютно несведущ, так как не интересовался ничем, кроме своей работы. В театре он, конечно, не был и рассказывал о нем со слов одной своей пациентки.

— А что там сейчас дают? — спросила Мария Степановна.

— Дают? Балет, все больше балет. Вы любите балет?

— Н-не очень.

— А что вы любите?

— Я? Книги люблю. Басни Крылова[21] люблю, читаю с сыном.

— И я Крылова люблю. «Слон и Моська», «Квартет», «Мартышка и очки»…

— Да, «Мартышка и очки», — Мария Степановна откашлялась и начала декламировать:

Мартышка к старости слаба глазами стала;

А у людей она слыхала, (Ой!)

Что это зло еще не так большой руки:

Лишь стоит завести Очки.

Очков с полдюжины себе она достала; (Ой, сил нет, больно!)

Вертит Очками так и сяк:

То к темю их прижмет, то их на хвост нанижет,

То их понюхает, то их полижет;

Очки не действуют никак…

(Уф, спасибо! Кажется, легче стало…)

Аркадий завершил операцию и наложил на разрез тампон, смоченный в водке. Мария Степановна сидела в кресле без сил, ее лоб был покрыт испариной, но улыбалась она уже не вымученно, а абсолютно искренне.

— Позвольте поцеловать вашу руку. Я много раз делал подобные операции, но никогда с помощью мартышки. Это было великолепно.

— А вам какую: обыкновенную или результат вашей работы? — спросила Мария Степановна, протягивая Аркадию обе руки. Доктор и пациентка засмеялись, а Мария Степановна добавила:

— Как хорошо, что Илларион вас привез…

В тот день Мария Степановна впервые после начала болезни вышла к обеду, была она уже не в халате, а в домашнем платье и выглядела хотя и уставшей, но счастливой. Увидев разительную перемену, произошедшую с маменькой, Лидия хотела высказать доктору свое восхищение, но нужные слова почему-то не находились. Вниманием гостя, как ей казалось, полностью завладели словоохотливый Илларион, соскучившаяся по общению Настя и маленькая Сонечка, которая протопала вдоль стола на своих еще нетвердых ножках и с милой детской улыбкой ухватила доктора за полу сюртука. Но Лидия ошиблась: ее восторженный взгляд не скрылся от Аркадия.

Через несколько месяцев Аркадий и Лидия поженились.

* * *

— Барыня, там Елизавета Степановна приехали, — сказала Луша, заглядывая в гостиную, но Лидия, услышав из прихожей знакомый голос, уже отложила вышивание и направлялась встречать гостью.

— Тетя Лиза, здравствуйте! Ой, какое платье! Повернитесь, пожалуйста, хочу со всех сторон посмотреть…

— Ах, Лидочка, это ты у нас можешь собой любой наряд украсить, а мне, чтобы прилично выглядеть, надо во что-то приличное облачаться. Но, ежели честно, мне это платье и самой нравится. Кстати, очень модный сейчас цвет — нежареный кофе.

— Я бы сказала c'est magnifique[22], но Саша не любит, когда французский с русским смешивают.

Саша со свойственной молодости категоричностью протестовал против употребления французских слов в обычном разговоре. Он считал это глупым позерством.

— Маменька, ну скажите «прекрасно!» или «великолепно!» или еще лучше «восхитительно!», и все будут довольны.

— И как же это тебе, хитрецу, удается угодить всем, оставаясь при своих? — сказала с улыбкой тетя Лиза, целуя внучатого племянника в лоб.

Елизавета Степановна, младшая сестра Марии Степановны, в свои неполные пятьдесят выглядела очень хорошо и потому могла немного лукавить, говоря о необходимости для себя каких-то выдающихся нарядов. Это была миниатюрная женщина с очень подвижными чертами лица. Ее серые глаза, окруженные мелкими морщинками, смотрели на мир со все еще детским любопытством. Елизавета Степановна была женой конезаводчика Арсения Лукича Хазова. В теплое время года конезавод Хазовых представлял собой центр активной жизни всей округи — с вечеринками, приемами и выездными пикниками. Тетя Лиза очень любила общество, а ее муж, поначалу тяготившийся подобными мероприятиями, постепенно вошел во вкус, поняв, что благодаря такой известности дела его идут все лучше и лучше. Зимой Елизавета Степановна предпочитала жить в Петербурге, где при наличии большого количества сложившихся благодаря конезаводу связей она могла удовлетворять свою жажду общения, выезжая чуть ли не каждый день. Племянницу свою Лидию Елизавета Степановна очень любила, в ее доме она всегда находила для себя благодарных слушателей. Вот и сейчас, едва пригубив из чашки, Елизавета Степановна приступила к выполнению главной цели своего визита.

— Вы знаете, что произошло с поэтом Пушкиным? — спросила она.

— Мы знаем, что он умер, более ничего, — ответила Лидия.

— Он не просто умер. Его на дуэли убили, — заговорщицки сказала тетя Лиза, многозначительно помолчала, а потом продолжила: — Вчера на балу у Синявских подробности рассказывали. Хозяйка, Ариадна Семеновна, в литературных салонах бывает — и у Олениных[23], и вроде даже у Карамзиных. Ей все известно, что называется, из первых уст.

— Первые уста в нашем случае, к сожалению, уже замолкли, — грустно пошутил Саша.

— Сашенька, не надо так, — покачала головой Лидия. — Тетя Лиза, рассказывайте, не томите.

— Так вот я и говорю, что была дуэль. Пушкин вызвал офицера одного, француза, Дантес[24] его фамилия. Этот француз до жены его имел охоту, хоть, говорят, и безуспешно, но очень предприимчиво. До того дошло, что по Петербургу стали пасквильные письма ходить, будто бы Пушкин cocu[25].

На лице у Лидии появилось выражение крайнего удивления.

— Так это верное самоубийство: из-за какого-то пасквиля вызывать на дуэль военного, будучи штатским. Пытаться опровергнуть слухи ценой своей жизни, защитить честь жены, сделав ее вдовой, — это чем-то сродни сумасшествию. Про Пушкина уже лет десять газеты и журналы писали исключительно в ругательной манере, а он не обращал внимания и продолжал творить. Мне трудно поверить, что Пушкин поддался на провокацию, — сказала она.

— Лидочка, ты подожди, я не все рассказала, — продолжила тетя Лиза. — Этот скандал еще в прошлом году начался, в ноябре. Но тогда вмешался приемный отец Дантеса, Геккерн[26], а он не кто-нибудь, а посланник голландского короля. Они так ловко все обставили, как будто Дантес просто собирается жениться на сестре жены Пушкина и его не так поняли. Дуэли не было, а свадьба состоялась. Но Дантес своих притязаний не оставил. Тогда у Пушкина просто не осталось другого выхода, как высказать Геккерну, который в этой истории выступал как сводник, все, что он думает. Тот оскорбился, и Дантес от имени своего приемного отца вызвал Пушкина на дуэль, потому что Геккерну из-за дипломатического статуса участвовать в поединках не подобает. 27-го февраля вечером они стрелялись. Дантес ранил Пушкина в живот, а тот ему в свою очередь руку прострелил. Умер Пушкин не сразу, а почти через два дня, 29-го. И пока он лежал, умирающий, то очень мучился, но к нему многие приходили попрощаться.

Он для всех какие-то слова хорошие нашел, перед царем[27] просил за него покаяться, что в дуэли участвовал, мол, жду царского слова, чтобы умереть прощенным. Жуковский[28] с Вяземским[29] находились при нем постоянно, они и рассказали, как мужественно Пушкин переносил страдания, да и другие подробности его смерти.

— Вот тебе и раз… — горестно вздохнул Саша. — Однако писать оскорбительные письма послу иностранной державы — это совсем не патриотично, можно международный скандал вызвать. Вдруг этот Геккерн решит, что оскорбленным является не он сам, а в его лице вся Голландия во главе со своим королем? Тетя Лиза, неужели там, у Синявских, никто не усомнился в правдивости этой истории?

— Знаешь, Сашенька, практически никто. Там все старались вытащить из Ариадны Семеновны как можно больше подробностей, ведь она слышала рассказ Жуковского, который у постели умирающего Пушкина стоял. Но был там один человек, Вениамин Бушуев, он часто выступает как резонер, лезет со своими мнениями и поучениями во все разговоры. Его многие недолюбливают, но на балы традиционно приглашают. Так вот он так прямо и заявил Ариадне Семеновне, что дуэль Пушкина была вовсе не по амурным причинам, это было все подстроено, чтобы его убрать, потому что он опасный элемент, наводнивший весь Петербург своими крамольными стихами, а его друзья и соратники суть заговорщики, которые под видом литературной деятельности борются против государя и правительства. А Жуковский рассказывает о лояльности Пушкина к царю, чтобы его покрыть и себя выгородить, потому что они с Пушкиным якобы в одном и том же тайном обществе состоят.

— А этот Бушуев один так думает или его кто-нибудь поддержал? — спросила Лидия.

— Практически никто. Но стали спрашивать, не читает ли он, часом, эту самую нелегальную литературу, на что Бушуев ответил, мол, половина присутствующих этим занимается, только признаться никто не хочет. На том тема про политику вроде закрылась, и все опять стали обсуждать подробности смерти Пушкина.

— Н-да, политическая версия выглядит особенно странной в свете того, что Пушкин издавал свои произведения, в частности «Бориса Годунова» и «Полтаву», под грифом «с дозволения правительства», а не просто с разрешением от цензурного комитета. Я замечала это, когда покупала книги. Но даже если не обращать внимания на грифы, смысл всего творчества Пушкина очень далеко отстоит от какой-либо политической крамолы. Лично я не могу себе представить, что одновременно с написанием «Капитанской дочки», где эпиграфом пословица «береги честь смолоду», Пушкин поддерживал каких-то бунтовщиков и распространял антиправительственные стихи, — сказала Лидия.

Тетя Лиза помолчала, словно вспоминая что-то, и, внимательно посмотрев на Лидию, проговорила:

— Лидочка, в твоих словах есть резон, но мой жизненный опыт говорит, что люди могут меняться.

Лидия кивнула и ненадолго задумалась.

— Тетя Лиза, мне думается, то, что вы подразумеваете под словом «меняться», по смыслу означает «являть свою сущность». Например, представьте, что человек по сути своей труслив, но в обычных обстоятельствах бравирует, пытается убедить окружающих в своей смелости. Однако в реальной опасности показывает себя настоящего, поступает как трус, а при этом все думают, что он изменился. Так до поры до времени можно маскировать свою любовь к деньгам и нелюбовь к людям, но вдруг начать любить деньги, будучи по сути альтруистом, полагаю, невозможно, так не бывает.

— Тетя Лиза, а я вот что подумал, — вмешался в разговор Саша. — Люди, которые были на том балу и слушали рассказ про дуэль, адюльтер и политику, если и читали Пушкина, то отрывочно и, скорее всего, не вникая в смысл. Их интересует не его творчество, а сплетни о нем. Пушкин — известный человек, и поэтому люди готовы поверить во что угодно, лишь бы это было занимательно.

— Да, Саша, читать книги так, как твоя маменька, — вдумчиво, с чувством, осмыслением, — это особый талант. Наверное, Лидочка у нас одна такая.

— Спасибо, тетя Лиза, — сказала, улыбнувшись, Лидия. — Но давайте считать, что нас по меньшей мере трое, и тогда, возможно, получится разобраться, что же на самом деле произошло. Саша прав: люди действительно охотно верят в самые невероятные слухи и не проявляют никакого желания их опровергать. Но сплетни сами собой не возникают. Нужно попытаться понять, откуда разошлась по петербургским салонам история о том, как именно и, главное, когда умер Пушкин. Это укажет на его убийц или тех, кто с ними связан.

Увидев вопросительный взгляд тети Лизы, Саша объяснил:

— Первое сообщение в газете о смерти Пушкина появилось 30-го января. Если бы он действительно умер 29-го днем, то тогда, когда набиралась та газета, он должен был быть еще жив. Мы с маменькой предположили, что Пушкин на самом деле умер раньше и, скорее всего, насильственным образом, а недостоверное время смерти указали убийцы с определенной, но не сразу понятной целью. Ваш, тетя Лиза, рассказ все расставил по своим местам: убийство замаскировано под дуэль, а перенос момента смерти на сутки или более сделан для того, чтобы появились нужные свидетельства. Если можно будет говорить о многих людях, в том числе известных, якобы видевших раненного на дуэли Пушкина и общавшихся с ним, то никто и не подумает, что произошло убийство.

— Так вот оно как! — воскликнула тетя Лиза и от удивления хлопнула в ладоши. — Значит, я вам самое важное не рассказала.

— Вы еще что-то знаете? — спросил Саша.

— Да, но сначала говорить не хотела, потому что глупость я сотворила, а вспоминать об этом неприятно. Но если из того, что мне известно о смерти Пушкина, вы можете делать нужные выводы, умалчивать о чем-либо будет неправильно.

— Тетя Лиза, вы говорите, пожалуйста. Для нас с маменькой это очень важно.

— Понимаю, Саша. Слушайте. Про дуэль и заговор говорить начали еще на той неделе. В четверг я была у Катковых, там уже это обсуждали, но не как у Ариадны Семеновны, без особых подробностей. А в субботу к нашей экономке Глафире кузина ее заходила, она служит горничной у князя Одоевского[30]. Так вот эта кузина рассказала, что барин ее, князь-то Одоевский, утверждает, что история про дуэль Пушкина — это неправда, а если и есть какой заговор, то составили его не бунтовщики, а бездарные писатели и дельцы от литературы, которым Пушкин своими талантами сильно мешал. Мне эта мысль показалась интересной, и я на балу у Синявских возьми да и скажи, что Пушкина могли убить завистники и те, кто наживается на его литературном имени, а слышала я это от князя Одоевского. Что тут началось! Не помню, кто и что именно говорил, но смысл был такой, что Пушкину завидовать нечего, потому что он в последнее время исписался и едва сводил концы с концами, а сам Одоевский как писатель абсолютная бездарность и хочет выделиться, высказывая парадоксальные глупости. Поддержать меня было некому: Арсений играл на бильярде, а Катя танцевала. Да даже если бы они были рядом, все равно вряд ли бы смогли сделать что-либо, чтобы наладить ситуацию. Пришлось мне пойти на попятную и признать, что, возможно, я что-то не так поняла. Тут все сразу успокоились и вернулись к прежним разговорам.

— Тетя Лиза, спасибо, это действительно очень важно. Только вы, пожалуйста, никому не говорите о том, что мы здесь обсуждали. Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что Пушкин погиб в результате спланированного преступления, а убийцы пытаются отвести от себя подозрения и замести следы. В этой ситуации рассказывать что-либо где-либо о наших догадках может быть не просто неприятно, но по-настоящему опасно. Пожалуйста, будьте везде, где в вашем присутствии говорят о смерти Пушкина, нашими ушами и глазами, все слушайте и запоминайте, но сами молчите.

— Хорошо, Лидочка, я поняла. Какие же вы у нас умные, а главное, дотошные и отчаянные. Ой, а это варенье от Машеньки?

— Да, у нас другого и не бывает.

— Я на святках у них гостила, принимали они меня, как всегда, по-королевски. Целый возок гостинцев с собой загрузили, только вот вишневое варенье без косточек мы уже съели.

— А у нас еще осталось, так что заезжайте почаще, — сказала Лидия.

— Конечно, мои хорошие, конечно.

Когда тетя Лиза уехала, Саша спросил:

— Маменька, а вы не знаете, какой жизненный опыт заставляет тетю Лизу думать, что человек может полностью измениться? Я слышал, была какая-то непростая история, связанная с ее свадьбой.

— Не совсем так. Мне эта история известна со слов твоей бабушки, ведь когда это все случилось, я была еще маленькой. Это никакая не тайна, но будет хорошо, если не станешь ее ни с кем обсуждать. Просто знай для себя и все.

— Хорошо, маменька.

— У тети Лизы был жених, его звали Валерьян. Он был сыном какого-то чиновника и сам где-то служил. Как говорят, они считались очень красивой парой, и, когда где-либо появлялись вместе, на них все обращали внимание. Казалось, у них было все, чтобы стать счастливой семьей: любовь, взаимопонимание, схожесть характеров. Но однажды Валерьян на какое-то время пропал, а потом приехал к тете Лизе и заявил, что не любит ее и им не надо больше встречаться. Он исчез из ее жизни без всяких объяснений, а через некоторое время она узнала, что Валерьян женился на девушке, у которой был богатый и влиятельный отец.

— И она больше никогда не встречалась с ним и не пыталась узнать, что же на самом деле произошло?

— Не знаю, наверное, встречалась, она же много где бывает. Но объяснений, я думаю, не требовала: тетя Лиза из тех, кто умеет держать удар.

— А дядя Арсений?

— Знает он об этом или нет? Думаю, что знает. Он хороший человек, добрый, но вырос без матери и в житейских вопросах разбирается намного хуже, чем в разведении лошадей. Прежде чем жениться на тете Лизе, он дважды сватался к разным барышням и оба раза получал отказ.

— А почему так вышло? Он же, насколько я знаю, небедный человек.

— Отвечу тебе опять со слов бабушки. Дядя Арсений искал себе не предмет для поклонения, не объект для материальных вложений, а опору в жизни. Видимо, женщины, которым он предлагал руку и сердце, не хотели брать на себя эту роль. А тетя Лиза не испугалась. Поначалу на них чуть ли не пальцем показывали: вот, мол, союз двух неудачников. А сейчас у них все хорошо: сын Ваня вырос прекрасным помощником для дяди Арсения, а Катя какая красавица…

— Маменька, я, как и вы, считаю, что тетя Лиза — человек не просто сильный, но и очень умный. Она совсем не такая, как дурочка Мария из пушкинской «Полтавы». Если бы жених тети Лизы был кем-то вроде Мазепы, предателем, показывающим себя не тем, кто он есть на самом деле, и использующим людей ради своих целей, она не могла бы этого не заметить. Тетя Лиза, похоже, думает, что с ним произошла какая-то невероятная перемена, а вы сегодня утверждали, что таких перемен не бывает. Как это все понимать?

— Саша, я не знаю, что случилось с Валерьяном, и, вероятно, никогда этого не узнаю. Но я уверена, что человек, сумевший вызвать любовь красивой и умной девушки, не может одномоментно превратиться в охотника за приданым, равно как и человек, написавший шестую главу «Евгения Онегина», никогда не будет стрелять в другого человека, особенно на дуэли.

Анжело Тозелли (1765–1827). «Панорама Санкт-Петербурга». 1820 год

— Мне тоже показалось дикостью, что Пушкин кого-то ранил из пистолета, я просто при тете Лизе это не сказал. А что вы, маменька, думаете по поводу слов князя Одоевского?

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • Часть I. Тому, кто остался, предстоит многое сделать

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Так исчезают заблужденья… предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Даты приведены по старому стилю для удобства сопоставления с подлинными документами XIX века.

2

Сергиевская улица — ныне улица Чайковского.

3

«Северная пчела» — русская политическая и литературная газета, издававшаяся в Санкт-Петербурге в 1825–1864 годах.

4

Секунд-майор — офицерский чин в русской императорской армии XVIII века, следовавший за чином капитана.

5

Штурм Очакова — сражение периода русско-турецкой войны 1787–1791 годов. Произошло 6 (17) декабря 1788 года. Отличалось страшным кровопролитием. Ныне Очаков является административным центром Николаевской области Украины.

6

Санкт-Петербургский гарнизон включал воинские подразделения, которые располагались в Петербурге и его окрестностях для охраны и обороны в случае нападения. Гарнизон как войска, привязанные к определенному пункту, противопоставляется полевым (активным) войскам, которые предназначены для маневренной войны.

7

Наполеон I Бонапарт (1769–1821) — император французов в 1804–1814 и в 1815 годах, полководец и государственный деятель.

8

Бородинское сражение — крупнейшее сражение Отечественной войны 1812 года между русской армией под командованием генерала от инфантерии Михаила Голенищева-Кутузова и французской армией под командованием императора Наполеона I Бонапарта. Состоялось 26 августа (7 сентября) 1812 года у деревни Бородино, в 125 км к западу от Москвы.

9

Сражение под Малоярославцем — крупное сражение Отечественной войны 1812 года, состоявшееся 12 (24) октября вскоре после отступления армии Наполеона из Москвы. В результате русская армия, отстоявшая город, являвшийся важным плацдармом на берегу реки Лужи, получила стратегическую инициативу и не допустила выхода противника в южные губернии.

10

Кивер — в европейских армиях в XIX–XX веках жесткий головной убор цилиндрической или конусообразной формы с плоским верхом, с козырьком и подбородочным ремнем, часто с украшением в виде султана.

11

«Санкт-Петербургские ведомости» — первая регулярная общественно-политическая газета, в которой освещались политические события, наука, искусство, промышленность и т. д. Среди первых редакторов — М. В. Ломоносов.

12

Карамзин Николай Михайлович (1766–1826) — российский историограф, писатель, поэт, переводчик.

13

«Современник» — литературный журнал, основанный А. С. Пушкиным и выпускаемый им в течение 1836 года. После смерти Пушкина журнал издавался разными людьми вплоть до 1866 года.

14

Шекспир Уильям (1564–1616) — английский поэт и драматург, считается величайшим англоязычным писателем и одним из лучших драматургов мира.

15

Chute complete — полное падение (франц.).

16

Стряпчий по казенным делам — в Российской империи XVIII–XIX веков чиновник, являвшийся советником прокурора и выступавший истцом по нарушающим общий порядок делам, не попадающим под регулирование уголовным правом.

17

Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия — высшее специальное учебное заведение Российской империи для подготовки врачей преимущественно для военного и морского ведомств. Ныне Военно-медицинская академия имени С. М. Кирова.

18

Госпиталь лейб-гвардии Семеновского полка, или Семеновско-Александровский госпиталь, — одно из лучших лечебных учреждений XIX века в Санкт-Петербурге. Ныне в сохранившемся здании госпиталя на территории Семеновской слободы развернута экспозиция Военно-медицинского музея Министерства обороны Российской Федерации.

19

Пар в земледелии — вспаханное поле, оставляемое на одно лето незасеянным с целью подготовки к будущим посевам.

20

Каменный театр (Большой театр) — петербургский театр, существовавший в 1784–1886 годах. Первое постоянное в Санкт-Петербурге, крупнейшее в России и одно из крупнейших театральных зданий в Европе XVIII — первой половины XIX века. Находился на Театральной площади.

21

Крылов Иван Андреевич (1769–1844) — русский публицист, поэт, баснописец.

22

Это великолепно (франц.).

23

Оленин Алексей Николаевич (1763–1843) — директор Государственной публичной библиотеки, президент Академии художеств. Длительное время содержал один из самых известных в Петербурге литературных салонов.

24

д’Антес де Геккерн Жорж Шарль (1812–1895) — французский монархист, офицер-кавалергард. В 1830-е годы служил в российской армии. После отъезда из России занимал высокие политические посты во Франции.

25

Cocu — рогоносец (франц.).

26

ван Геккерен де Бевенваард Луи Якоб Теодор (1792–1884) — голландский дипломат, служил в дипломатических миссиях в Лиссабоне, Стокгольме, Берлине, Вене. С 1826 по май 1837 года был чрезвычайным посланником и полномочным министром при императорском дворе в Санкт-Петербурге.

27

Имеется в виду Николай I Павлович (1796–1855) — с 14 (26) декабря 1825 года император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский.

28

Жуковский Василий Андреевич (1783–1852) — русский поэт, переводчик поэзии и литературный критик.

29

Вяземский Петр Андреевич (1792–1878) — русский поэт, литературный критик, историк, переводчик, публицист, мемуарист.

30

Одоевский Владимир Федорович (1804–1869) — русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я