Неточные совпадения
Маслова курила уже давно, но в последнее время связи своей с приказчиком и
после того,
как он бросил ее, она всё больше и больше приучалась пить. Вино привлекало ее не только потому, что оно казалось ей вкусным, но оно привлекало ее больше всего потому, что давало ей возможность забывать всё
то тяжелое, что она пережила, и давало ей развязность и уверенность в своем достоинстве, которых она не имела без вина. Без вина ей всегда было уныло и стыдно.
Кольцо подарил ей сам Смельков
после того,
как он побил ее и она заплакала и хотела от него уехать.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх,
как будто не он шел судить, но его вели в суд. В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между
тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым
после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Потом,
после допроса сторон,
как они хотят спрашивать: под присягой или нет, опять, с трудом передвигая ноги, пришел
тот же старый священник и опять так же, поправляя золотой крест на шелковой груди, с таким же спокойствием и уверенностью в
том, что он делает вполне полезное и важное дело, привел к присяге свидетелей и эксперта.
После этого защитника опять встал товарищ прокурора и, защитив свое положение о наследственности против первого защитника
тем, что если Бочкова и дочь неизвестных родителей,
то истинность учения наследственности этим нисколько не инвалидируется, так
как закон наследственности настолько установлен наукой, что мы не только можем выводить преступление из наследственности, но и наследственность из преступления.
Слушая
то Софью Васильевну,
то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга, а что если они говорят,
то только для удовлетворения физиологической потребности
после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых,
то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не так пьян,
как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так,
как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Всегда
после таких пробуждений Нехлюдов составлял себе правила, которым намеревался следовать уже навсегда: писал дневник и начинал новую жизнь, которую он надеялся никогда уже не изменять, — turning a new leaf, [превернуть страницу,]
как он говорил себе. Но всякий раз соблазны мира улавливали его, и он, сам
того не замечая, опять падал, и часто ниже
того,
каким он был прежде.
Она решила, что сделает так. Но тут же,
как это и всегда бывает в первую минуту затишья
после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым. И вдруг всё
то, что за минуту так мучало ее, что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.
Казалось, служа в гвардейском, близком к царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и всякое такое внимание приводило Масленникова в такой же восторг, в который приходит ласковая собачка
после того,
как хозяин погладит, потреплет, почешет ее за ушами.
Всё это так неприятно своим очевидным безумием, которого он когда-то был участником, показалось Нехлюдову
после впечатлений деревенской нужды, что он решил переехать на другой же день в гостиницу, предоставив Аграфене Петровне убирать вещи,
как она это считала нужным, до приезда сестры, которая распорядится окончательно всем
тем, что было в доме.
Нехлюдов не видал ее
после того разговора, в котором она извинялась за свою горячность, и он теперь ожидал ее найти такою же,
как тогда.
«Не успеешь оглянуться,
как втянешься опять в эту жизнь», — подумал он, испытывая
ту раздвоенность и сомнения, которые в нем вызывала необходимость заискивания в людях, которых он не уважал. Сообразив, куда прежде, куда
после ехать, чтоб не возвращаться, Нехлюдов прежде всего направился в Сенат. Его проводили в канцелярию, где он в великолепнейшем помещении увидал огромное количество чрезвычайно учтивых и чистых чиновников.
Блюдечко отвечало на заданный генералом вопрос о
том,
как будут души узнавать друг друга
после смерти.
Сын генерала делал такую же карьеру,
как и отец, и
после военной академии служил в разведочном бюро и очень гордился
теми занятиями, которые были там поручены ему. Занятия его состояли в заведывании шпионами.
«А вдруг всё это я выдумал и не буду в силах жить этим: раскаюсь в
том, что я поступил хорошо», сказал он себе и, не в силах ответить на эти вопросы, он испытал такое чувство тоски и отчаяния,
какого он давно не испытывал. Не в силах разобраться в этих вопросах, он заснул
тем тяжелым сном, которым он, бывало, засыпал
после большого карточного проигрыша.
Одни люди в большинстве случаев пользуются своими мыслями,
как умственной игрой, обращаются с своим разумом,
как с маховым колесом, с которого снят передаточный ремень, а в поступках своих подчиняются чужим мыслям — обычаю, преданию, закону; другие же, считая свои мысли главными двигателями всей своей деятельности, почти всегда прислушиваются к требованиям своего разума и подчиняются ему, только изредка, и
то после критической оценки, следуя
тому, что решено другими.
Рассчитывая поговорить отдельно с Катюшей,
как он делал это обыкновенно
после общего чая и ужина, Нехлюдов сидел подле Крыльцова, беседуя с ним. Между прочим, он рассказал ему про
то обращение к нему Макара и про историю его преступления. Крыльцов слушал внимательно, остановив блестящий взгляд на лице Нехлюдова.
«Так неужели же и это всё делалось только по недоразумению?
Как бы сделать так, чтобы обеспечить всем этим чиновникам их жалованье и даже давать им премию за
то, чтобы они только не делали всего
того, что они делают?» думал Нехлюдов. И на этих мыслях, уже
после вторых петухов, несмотря на блох, которые,
как только он шевелился,
как фонтан, брызгали вокруг него, он заснул крепким сном.
Но,
как человек от природы умный и добрый, он очень скоро почувствовал невозможность такого примирения и, чтобы не видеть
того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке пить много вина и так предался этой привычке, что
после тридцатипятилетней военной службы сделался
тем, что врачи называют алкоголиком.
Все были не только ласковы и любезны с Нехлюдовым, но, очевидно, были рады ему,
как новому и интересному лицу. Генерал, вышедший к обеду в военном сюртуке, с белым крестом на шее,
как с старым знакомым, поздоровался с Нехлюдовым и тотчас же пригласил гостей к закуске и водке. На вопрос генерала у Нехлюдова о
том, что он делал
после того,
как был у него, Нехлюдов рассказал, что был на почте и узнал о помиловании
того лица, о котором говорил утром, и теперь вновь просит разрешения посетить тюрьму.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Как только имел я удовольствие выйти от вас
после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой,
как с сущею сироткой.
После отца осталась она младенцем.
Тому с полгода,
как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Был,
после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за
какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу,
тем более что она действовала невидимыми подземными путями.
После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.