Неточные совпадения
Когда они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у
стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела девушка
русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного
стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на
стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на
русском языке.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились
русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за
столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагою; впрочем, лавки,
стол, рукомойник на веревочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, [Шесток — площадка в передней части
русской печи.] уставленный горшками, — все было как в обыкновенной избе.
Молодые люди вошли. Комната, в которой они очутились, походила скорее на рабочий кабинет, чем на гостиную. Бумаги, письма, толстые нумера
русских журналов, большею частью неразрезанные, валялись по запыленным
столам; везде белели разбросанные окурки папирос.
Он ничего
русского не читает, но на письменном
столе у него находится серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя.
Варвара пригласила к
столу. Сидя напротив еврея, Самгин вспомнил слова Тагильского: «Одно из самых отвратительных явлений нашей жизни — еврей, зараженный
русским нигилизмом». Этот — не нигилист. И — не Прейс…
Зимними вечерами, в теплой тишине комнаты, он, покуривая, сидел за
столом и не спеша заносил на бумагу пережитое и прочитанное — материал своей будущей книги. Сначала он озаглавил ее: «
Русская жизнь и литература в их отношении к разуму», но этот титул показался ему слишком тяжелым, он заменил его другим...
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая на
столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен
русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей в неделю. Что ты скажешь?
Было очень шумно, дымно, невдалеке за
столом возбужденный еврей с карикатурно преувеличенным носом непрерывно шевелил всеми десятью пальцами рук пред лицом бородатого
русского, курившего сигару, еврей тихо, с ужасом на лице говорил что-то и качался на стуле, встряхивал кудрявой головою.
Райский еще «серьезнее» занялся хождением в окрестности, проникал опять в старые здания, глядел, щупал, нюхал камни, читал надписи, но не разобрал и двух страниц данных профессором хроник, а писал
русскую жизнь, как она снилась ему в поэтических видениях, и кончил тем, что очень «серьезно» написал шутливую поэму, воспев в ней товарища, написавшего диссертацию «о долговых обязательствах» и никогда не платившего за квартиру и за
стол хозяйке.
Шумной и многочисленной толпой сели мы за
стол. Одних
русских было человек двенадцать да несколько семейств англичан. Я успел заметить только белокурого полного пастора с женой и с детьми. Нельзя не заметить: крик, шум, везде дети, в сенях, по ступеням лестницы, в нумерах, на крыльце, — и все пастора. Настоящий Авраам — после божественного посещения!
Получив желаемое, я ушел к себе, и только сел за
стол писать, как вдруг слышу голос отца Аввакума, который, чистейшим
русским языком, кричит: «Нет ли здесь воды, нет ли здесь воды?» Сначала я не обратил внимания на этот крик, но, вспомнив, что, кроме меня и натуралиста, в городе
русских никого не было, я стал вслушиваться внимательнее.
Отворив дверь из коридора, мать-Шустова ввела Нехлюдова в маленькую комнатку, где перед
столом на диванчике сидела невысокая полная девушка в полосатой ситцевой кофточке и с вьющимися белокурыми волосами, окаймлявшими ее круглое и очень бледное, похожее на мать, лицо. Против нее сидел, согнувшись вдвое на кресле, в
русской, с вышитым воротом рубашке молодой человек с черными усиками и бородкой. Они оба, очевидно, были так увлечены разговором, что оглянулись только тогда, когда Нехлюдов уже вошел в дверь.
На большом
столе у зеркала лежал его открытый чемодан, из которого виднелись его туалетный несессер и книги, взятые им с собою:
русская — опыт исследования законов преступности, о том же одна немецкая и одна английская книга.
— Идите и объявите, — прошептал я ему. Голосу во мне не хватило, но прошептал я твердо. Взял я тут со
стола Евангелие,
русский перевод, и показал ему от Иоанна, глава XII, стих 24...
Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному
русскому обычаю, — даже и в эти дни Степушка не являлся к выставленным
столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
Внутри избы были 2 комнаты. В одной из них находились большая
русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли 2 длинные скамьи; в углу деревянный
стол, покрытый белой скатертью, а над
столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти
русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и покидает семью в нищете. Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным
столом, удивляться, для чего слуги ходят пить чай в трактир, а не пьют его дома, несмотря на то что дома дешевле.
Когда я возвратился, в маленьком доме царила мертвая тишина, покойник, по
русскому обычаю, лежал на
столе в зале, поодаль сидел живописец Рабус, его приятель, и карандашом, сквозь слезы снимал его портрет; возле покойника молча, сложа руки, с выражением бесконечной грусти, стояла высокая женская фигура; ни один артист не сумел бы изваять такую благородную и глубокую «Скорбь».
Обед подается по-праздничному, в три часа, при свечах, и длится, по крайней мере, полтора часа. Целая масса лакеев, своих и чужих, служит за
столом. Готовят три повара, из которых один отличается по части старинных
русских кушаньев, а двое обучались в Москве у Яра и выписываются в деревню зимою на несколько недель. Сверх того, для пирожных имеется особенный кондитер, который учился у Педотти и умеет делать конфекты. Вообще в кулинарном отношении Гуслицыны не уступают даже Струнниковым.
Картина, достойная описания: маленькая комната, грязный
стол с пустыми бутылками, освещенный жестяной лампой; налево громадная
русская печь (помещение строилось под кухню), а на полу вповалку спало более десяти человек обоего пола, вперемежку, так тесно, что некуда было поставить ногу, чтобы добраться до
стола.
В старину Дмитровка носила еще название Клубной улицы — на ней помещались три клуба: Английский клуб в доме Муравьева, там же Дворянский, потом переехавший в дом Благородного собрания; затем в дом Муравьева переехал Приказчичий клуб, а в дом Мятлева — Купеческий. Барские палаты были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный французский
стол перешел на старинные
русские кушанья.
Посредине
стол на двенадцать приборов, с шитой
русской скатертью и вышитыми полотенцами вместо салфеток.
Действительно, я носил линейку на виду, тогда как надо было спрятать ее и накинуть на шею тому, кто проговаривался польским или
русским словом… Это походило немного на поощрение шпионства, но при общем тоне пансиона превратилось в своего рода шутливый спорт. Ученики весело перекидывались линейкой, и тот, кто приходил с нею к
столу, мужественно принимал крепкий удар.
В Александровске в одной избе я встретил
русскую бабу в большой компании киргиз и кавказцев, которым она прислуживала за
столом, и записал ее сожительницей татарина, или, как она называла его, чеченца.
Те же полати, та же
русская печь, тот же коник у двери, лавки,
стол, выкрашенный в синюю краску, и в переднем углу полочка с старинными иконами.
— Поверьте, господа, что душой отдыхаешь среди молодежи от всех этих житейских дрязг, — говорил он, придавая своему жесткому и порочному лицу по-актерски преувеличенное и неправдоподобное выражение растроганности.Эта вера в святой идеал, эти честные порывы!.. Что может быть выше и чище нашего
русского студенчества?.. Кельнер! Шампанскава-а! — заорал он вдруг оглушительно и треснул кулаком по
столу.
Один раз, когда мы все сидели в гостиной, вдруг вошел Иван Борисыч, небритый, нечесаный, очень странно одетый; бормоча себе под нос какие-то
русские и французские слова, кусая ногти, беспрестанно кланяясь набок, поцеловал он руку у своей матери, взял ломберный
стол, поставил его посереди комнаты, раскрыл, достал карты, мелки, щеточки и начал сам с собою играть в карты.
— Ну, возьми вот книгу и прочти! — сказал Павел, показывая на лежащую на
столе «
Русскую историю».
На
столе лежали две книги: краткая география и Новый завет в
русском переводе, исчерченный карандашом на полях и с отметками ногтем.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным
столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот генералу и, по-видимому, вполне разделяли его взгляды на причины упадка
русского горного дела.
У учителя французского языка,
русского поляка, был парадный чай с сладкими печениями, а потом сели за несколько
столов в винт.
Слуга вошел с
русским самоваром, чайным прибором, сливками, сухарями и т. п. на большом подносе, расставил всю эту благодать на
столе между Саниным и г-жою Полозовой — и удалился.
Он в течение всего того дня всячески старался оказывать глубочайшее почтение Санину; за
столом, торжественно и решительно, минуя дам, подавал блюда ему первому; во время карточной игры уступал ему прикупку, не дерзал его ремизить; объявлял, ни к селу ни к городу, что
русские — самый великодушный, храбрый и решительный народ в мире!
Посредине стоял дубовый
стол, на котором лежали, для увеселения клиентов, избранные сочинения Белло в
русском переводе; вдоль трех стен расставлены были стулья из цельного дуба с высокими резными спинками, а четвертая была занята громадным библиотечным шкафом, в котором, впрочем, не было иных книг, кроме"Полного собрания законов Российской империи".
И он стал рассказывать так, чтобы могли слышать все сидящие за
столом, поразительную новость, — для него одного это не было вполне новостью, потому что переговоры велись уже давно, — о том, что знаменитый, храбрейший помощник Шамиля Хаджи-Мурат передался
русским и нынче-завтра будет привезен в Тифлис.
Но настроение умов постепенно принимало направление к веселости; на многих пунктах
стола громко раздавались требования, чтоб оркестр сыграл что-нибудь
русское; советник казенной палаты Хранилов лил на
стол красное вино и посыпал залитое пространство солью, доказывая, что при этой предосторожности всякая прачка может легко вывести из скатерти какие угодно пятна; правитель канцелярии уже не вздрагивал, но весь покрылся фиолетовыми пятнами — явный признак, что он был близок к буйству.
— Эту книгу, — выражался он, — всякий
русский человек в настоящее время у себя на
столе бессменно держать должен. Потому, кто может зараньше определить, на какой он остров попасть может? И сколько, теперича, есть в нашем отечестве городов, где ни хлеба испечь не умеют, ни супу сварить не из чего? А ежели кто эту книгу основательно знает, тот сам все сие и испечет, и сварит, а по времени, быть может, даже и других к употреблению подлинной пищи приспособит!
Портрет был поясной, и король был представлен облокотившимся на
стол, на котором лежал скипетр с двуглавым орлом и священный для всех
русских венец Мономахов.
Пред ним сидел, перебирая по краю
стола тонкими ручками, человек широкоплечий, с просторным туловищем на коротких ногах, с понурою курчавою головой, с очень умными и очень печальными глазками под густыми бровями, с крупным правильным ртом, нехорошими зубами и тем чисто
русским носом, которому присвоено название картофеля; человек с виду неловкий и даже диковатый, но уже, наверное, недюжинный.
В нескольких шагах от"
русского"дерева, за маленьким
столом перед кофейней Вебера, сидел красивый мужчина лет под тридцать, среднего роста, сухощавый и смуглый, с мужественным и приятным лицом.
Но вот наконец, послышались очаровательные звуки расставляемых тарелок и стаканов… Еще четверть часа — и на
столе миска, из которой валит пар… Тетенька! простите меня, но я бегу… Я чувствую, что в моей
русской груди дрожит
русское сердце!
На слова Бренко первым молча откликнулся редактор «
Русской мысли» В. М. Лавров, вынув из кармана и положив на
стол три «катерины» — три радужные сторублевки.
Двадцатого февраля 1886 года — юбилей С. А. Юрьева, празднуется в Колонном зале «Эрмитажа». Глаголями стояли сверкающие серебром и цветами
столы в окружении темной зелени лавров и пальм. Я был командирован редакцией «
Русских ведомостей» дать отчет о юбилее, и когда явился, то уже все сидели за
столом. По правую сторону юбиляра сидела Г. Н. Федотова, а по левую — М. Н. Ермолова. Обед был сервирован на сто пятьдесят персон. Здесь были все крупные представители ученой, литературной и артистической Москвы…
Вот посреди комнаты, за
столом, в объятиях пожилого, плечистого брюнета с коротко остриженными волосами, лежит пьяная девчонка, лет тринадцати, с детским лицом, с опухшими красными глазами, и что-то старается выговорить, но не может… Из маленького, хорошенького ротика вылетают бессвязные звуки. Рядом с ними сидит щеголь в
русской поддевке — «кот», продающий свою «кредитную» плечистому брюнету…
Завтра, рано утром,"Старейшая
Русская Пенкоснимательница"будет у тебя на
столе с привитою оспою".
На третий день моего путешествия я опоздал несколько выехать из деревни, в которой господин шульц [староста (Прим. автора.)], ревностный патриот и большой политик, вздумал угощать обеденным
столом в моем единственном лице все
русское войско.
— Нет, вы скажите, почему у
русской революции только и есть похоронный марш? Поэтов у нас столько, что не перевешать, и все первоклассные, а ни одна скотина не догадалась сочинить свою
русскую марсельезу! Почему мы должны довольствоваться объедками со
стола Европы или тянуть свою безграмотную панихиду?
В том месте, где Черная речка впадала в Желтую и черная вода, похожая на чернила, пачкала желтую и боролась с ней, в стороне от дороги стоял духан татарина Кербалая с
русским флагом на крыше и с вывеской, написанной мелом: «Приятный духан»; около него был небольшой садик, обнесенный плетнем, где стояли
столы и скамьи и среди жалкого колючего кустарника возвышался один-единственный кипарис, красивый и темный.