Варвара Петровна тотчас же поспешила заметить, что Степан Трофимович вовсе никогда не был критиком, а, напротив, всю жизнь прожил в ее доме. Знаменит же обстоятельствами первоначальной своей карьеры, «слишком известными всему свету», а в самое последнее время — своими трудами по испанской истории; хочет тоже писать о положении теперешних
немецких университетов и, кажется, еще что-то о дрезденской Мадонне. Одним словом, Варвара Петровна не захотела уступить Юлии Михайловне Степана Трофимовича.
— Простите мне, если скажу, что характер ваш, возвышенный, но слишком пылкий, слишком безрасчетный, налагал на меня эту скрытность. Я боялся, чтобы вы, узнав своего тайного корреспондента и помощника, не изменили себе при случае и не потеряли во мне того, чем я хотел быть для вас до конца своего назначения. Могу теперь открыть, что Зуда, с которым я связан был узами дружбы еще на школьной скамейке, в одном из
немецких университетов, был со мною в заговоре.
Неточные совпадения
— Помилуйте, там Бунзен! [Бунзен Роберт (1811–1899) — выдающийся
немецкий ученый, профессор химии в Гейдельбергском
университете.]
Это — учитель
немецкого языка, мой дальний родственник, Игнатий Францевич Лотоцкий. Я еще не поступал и в пансион, когда он приехал в Житомир из Галиции. У него был диплом одного из заграничных
университетов, дававший тогда право преподавания в наших гимназиях. Кто-то у Рыхлинских посмеялся в его присутствии над заграничными дипломами. Лотоцкий встал, куда-то вышел из комнаты, вернулся с дипломом и изорвал его в клочки. Затем уехал в Киев и там выдержал новый экзамен при
университете.
Это вынуждало его состязаться с другими центрами
немецкой культуры, приглашать в свой
университет лучших профессоров, покровительствовать литературе, искусствам и наукам.
Он учился на казенный счет в Московском
университете и, выпущенный лекарем, прежде назначения женился на немке, дочери какого-то провизора; приданое ее, сверх доброй и самоотверженной души, сверх любви, которую она, по
немецкому обычаю, сохранила на всю жизнь, состояло из нескольких платьев, пропитанных запахом розового масла с ребарбаром.
Между слушателями Фукса был один студент, Василий Тимьянский [Тимьянский Василий Ильич (род. в 1791 г.) — впоследствии профессор естественной истории и ботаники Казанского
университета.], который и прежде охотнее всех нас занимался языками, не только французским и
немецким, но и латинским, за что и был он всегда любимцем бывшего у нас в высших классах в гимназии преподавателя этих языков, учителя Эриха.
Блуменбаха, Геттингенского
университета профессора и великобританского надворного советника, с
немецкого на российский язык переведенное истории естественной и гражданской и географии учителями...
Русские в Дерпте, вне студенческой сферы, держались, как всегда и везде — скорее разрозненно. И только в последние два года моего житья несколько семейств из светско-дворянского общества делали у себя приемы и сближались с
немецкими"каксами". Об этом я поговорю особо, когда перейду к итогам тех знакомств и впечатлений, через какие я прошел, как молодой человек, вне
университета.
Нам казалось все более и более диким, что русским студентам в России, в императорском
университете, нельзя жить без подчинения
немецкому «Комману», который не имел никакой правительственной санкции.
Немецкие бурши посадили нас на"Verruf"(по-студенчески есть слово более беспощадное и циническое), и в таком положении мы все дожили до выхода из
университета.
Но в этот же трехлетний период я сделался и публицистом студенческой жизни, летописцем конфликта"Рутении"с
немецким «Комманом». Мои очерки и воззвания разосланы были в другие
университеты; составил я и сообщение для архилиберального тогда «Русского вестника». Катков и Леонтьев сочувственно отнеслись к нашей «истории»; но затруднились напечатать мою статью.
Если б прикинуть Дерптский
университет к германским, он, конечно, оказался бы ниже таких, как Берлинский, Гейдельбергский или Боннский. Но в пределах России он давал все существенное из того, что
немецкая нация вырабатывала на Западе. Самый
немецкий язык вел к расширению умственных горизонтов, позволял знакомиться со множеством научных сочинений, неизвестных тогдашним студентам в России и по заглавиям.
В нем"спонтанно"(выражаясь научно-философским термином) зародилась мысль написать большой роман, где бы была рассказана история этического и умственного развития русского юноши, — с годов гимназии и проведя его через два
университета — один чисто русский, другой — с
немецким языком и культурой.
Теперь остановлюсь на том, что Дерпт мог дать студенту вообще — и немцу или онемеченному чухонцу, и русскому; и такому, кто поступил прямо в этот
университет, и такому, как я, который приехал уже"матерым"русским студентом, хотя и из провинции, но с определенными и притом высшими запросами. Тогда Дерпт еще сохранял свою областную самостоятельность. Он был
немецкий, предназначен для остзейцев, а не для русских, которые составляли в нем ничтожный процент.
Когда я в 1888 году поступил в Дерптский
университет, он был вполне
немецким.
Когда я получил отказ от академии, прием прошений в
университеты был уже закончен, в Московский
университет я попасть не мог. Узнал, что в Дерптский
университет принимают легко, не считаясь с формальностями о сроке и прочем.
Университет был
немецкий. Но
немецкий язык я знал, и предстояла хорошая практика в нем.
В актовом зале
университета — по-немецкому, Aula — происходила торжественная раздача новопринятым студентам матрикулов — удостоверений о принадлежности их к студенчеству.
Русских студентов в Дерптском
университете было сравнительно немного. Преподавание происходило на
немецком языке, и понятно, что наши студенты предпочитали поступать в русские
университеты. Но в Дерптский легко принимали студентов, уволенных из русских
университетов за участие в студенческих волнениях и даже отбывших политическую ссылку. Вот такими-то в большинстве и были русские студенты. Евреев тоже принимали легче, чем в русские
университеты, их было сравнительно много.
СавиньиФридрих Карл (1779–1861) —
немецкий юрист, профессор Берлинского
университета, лекции которого в 1831 г. слушал Н. И. Крылов.