Неточные совпадения
— Встань! — сказала ласково государыня. — Если так тебе хочется иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Принесите ему сей же
час башмаки самые дорогие, с
золотом! Право, мне очень нравится это простодушие! Вот вам, — продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан с
большими перламутровыми пуговицами, показывал, что он не принадлежал к числу придворных, — предмет, достойный остроумного пера вашего!
У закостеневшего на заводской работе Овсянникова была всего единственная слабость, именно эти
золотые часы. Если кто хотел найти доступ в его канцелярское сердце, стоило только завести речь об его
часах и с
большею или меньшею ловкостью похвалить их. Эту слабость многие знали и пользовались ею самым бессовестным образом. На именинах, когда Овсянников выпивал лишнюю рюмку, он бросал их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое проделал он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
Джемма сидела на скамейке, близ дорожки, и из
большой корзины, наполненной вишнями, отбирала самые спелые на тарелку. Солнце стояло низко — был уже седьмой
час вечера — и в широких косых лучах, которыми оно затопляло весь маленький садик г-жи Розелли, было
больше багрянца, чем
золота. Изредка, чуть слышно и словно не спеша, перешептывались листья, да отрывисто жужжали, перелетывая с цветка на соседний цветок, запоздалые пчелы, да где-то ворковала горлинка — однообразно и неутомимо.
Это были скучнейшие, но всегда многолюдные вечера с ужинами, на которых, кроме трех-четырех ораторов, гости,
большею частию московские педагоги, сидели, уставя в молчании «брады свои» в тарелки, и терпеливо слушали, как по
часу, стоя с бокалами в руках, разливались В.А. Гольцев на всевозможные модные тогда либеральные темы, Н.Н. Златовратский о «
золотых сердцах народа», а сам Д.И. Тихомиров, бия себя кулаками в грудь и потрясая огромной седой бородищей, вопиял...
Хотя
часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их
большие золотые крышки. Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что можно побыть немного. Угрюмо шел он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины, крыжовника.
На другой день, в восемь
часов утра, явился каретник-немец, а в десять окончилась конференция, в которой с
большою отчетливостью и подробностью заказана была четвероместная карета, кузов мордоре-фонсе [темно-коричневого цвета с металлическим оттенком (от фр. mordore fonce).], гербы
золотые, сукно пунцовое, басон коклико, парадные козлы о трех чехлах.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у графини по делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились
большие столовые
часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом
золотой конь с брильянтовыми глазами, а на коне сидел
золотой всадник, который всякий раз, когда
часы били, взмахивал шашкой направо и налево.
Человек с бакенбардами сунул руки в карманы, расставил ноги и стал похож на открытые ножницы. Рыжий вынул
золотые часы,
большие, как маятник стенных
часов, поглядел на них, в небо и вдоль палубы, потом начал свистать, раскачивая
часы и притопывая ногою.
На этом маленьком теле — много
больших вещей: велик
золотой перстень с камеей на безымянном пальце левой руки, велик
золотой, с двумя рубинами, жетон на конце черной ленты, заменяющей цепочку
часов, а в синем галстуке слишком крупен опал, несчастливый камень.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел
час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию
большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор
золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Бурмистров привык, чтобы его желания исполнялись сразу, он нахмурил темные брови, глубоко вздохнул и тот
час выпустил воздух через ноздри — звук был такой, как будто зашипела вода, выплеснутая на горячие уголья. Потом молча, движениями рук и колена, посадил кривого в угол, на стул, сел рядом с ним, а на стол положил свою
большую жилистую руку в
золотой шерсти. И молча же уставил в лицо Тиунова ожидающий, строгий взгляд.
Анна Петровна (смеется). Врешь,
больше! У него и цепочка есть! Скажите! Это
золотая цепочка? Позвольте узнать, который
час?
Алые краски заката давно погасли. Тихий, прохладный июльский вечер уже сплел над садом прозрачную паутину своих грустных сумерек. В окнах
большого здания засветились огни. И Бог знает почему, напомнили эти освещенные окна института другие далекие огни Милице Петрович:
золотые огни белградских домов и крепости, и огромного дома скупщины, отраженные черными в вечерний поздний
час водами Дуная.
Полковник пил вино. На столе стояли бутылки. Адъютант писал в
большой тетради, а перед ним лежала груда
золотых колец, браслетов,
часов, серебряных ложек. Входили казаки с красными лицами и клали на стол драгоценности.
Он отошел к столу и снял с себя
часы на длинной и массивной цепочке с жетонами, двумя стальными ключами и
золотым карандашом. На столе лежал уже его бумажник. Тася посмотрела в ту сторону и заметила, что бумажник отдулся. Она сейчас догадалась, что брат играл и приехал с
большим выигрышем.
В громадном, роскошном доме князей Гариных, на набережной реки Фонтанки, царила какая-то тягостная атмосфера. Несмотря на то, что это был разгар сезона 187* года, солидному швейцару, видимо из заслуженных гвардейцев, с достоинством носившему княжескую ливрею и треуголку, привычно и величественно опиравшемуся на булаву, с блестевшим, как
золото, медным шаром, — было отдано строгое приказание: никого не принимать. Было воскресенье, четвертый
час дня — визитные
часы петербургского
большого света.
Я помню дом наш деревянный,
Кусты сирени вкруг него,
Подъезд, три комнаты простые
С балконом на широкий двор,
Портретов рамы
золотые,
Разнохарактерный узор
Причудливых изображений
На белом фоне потолков —
Счастливый плод воображенья
Оригинальных маляров,
Лампадку перед образами,
Большой диван и круглый стол,
На нём
часы, стакан с цветами.
Маленькие
золотые часики сблизились с
большими серебряными
часами, и обе головы склонились над ними. Но, вероятно, кроме
часов, сблизилось что-нибудь другое, потому что слишком уж долго не определялся настоящий
час.