Неточные совпадения
Но
была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей
и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я
не могу решить, к тому же вся
речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая,
и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили
и от себя, вмешиваясь в разговор,
может быть, даже
и от себя поведали
и рассказали что-либо, к тому же
и беспрерывности такой в повествовании сем
быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос
и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя
и не засыпал, а гости
не покидали мест своих.
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою
речь, — что подсудимый, входя в залу, должен
был смотреть на дам, а
не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того,
и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь,
не должен
был так неподвижно смотреть пред собой
и что это действительно
могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен
был смотреть
не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища глазами своего защитника, в помощи которого вся его надежда
и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
Одно
не понравилось
было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в начале
речи,
не то что кланяясь, а как бы стремясь
и летя к своим слушателям, причем нагибался именно как бы половиной своей длинной спины, как будто в середине этой длинной
и тонкой спины его
был устроен такой шалнер, так что она
могла сгибаться чуть
не под прямым углом.
Конечно, в высокоталантливой обвинительной
речи мы услышали все строгий анализ характера
и поступков подсудимого, строгое критическое отношение к делу, а главное, выставлены
были такие психологические глубины для объяснения нам
сути дела, что проникновение в эти глубины
не могло бы вовсе состояться при сколько-нибудь намеренно
и злостно предубежденном отношении к личности подсудимого.
Но в своей горячей
речи уважаемый мой противник (
и противник еще прежде, чем я произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому
не дам защищать подсудимого, я
не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я
и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул
и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен
был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно,
не мог же ведь такой человек
и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек,
и в панталончиках на одной пуговке“, по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
Неточные совпадения
Он прочел письма. Одно
было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо
было продать; но теперь, до примирения с женой,
не могло быть о том
речи. Всего же неприятнее тут
было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою.
И мысль, что он
может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса
будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Левину ясно
было, что Свияжский знает такой ответ на жалобы помещика, который сразу уничтожит весь смысл его
речи, но что по своему положению он
не может сказать этого ответа
и слушает
не без удовольствия комическую
речь помещика.
Эффект, производимый
речами княгини Мягкой, всегда
был одинаков,
и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя
и не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая
не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало,
и пользовалась этим.
Я бы
мог быть ему полезным, потому что у меня
и в Петербурге,
и даже при…» Генерал
речи не оканчивал.
Несмотря на то, что княгиня поцеловала руку бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante, [моя добрая тетушка (фр.).] я заметил, что бабушка
была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь Михайло никак
не мог сам приехать поздравить бабушку, несмотря на сильнейшее желание;
и, отвечая по-русски на французскую
речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова: