Шестерка Атласа

Оливи Блейк, 2020

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЛЕКСАНДРИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО. Раз в десять лет только шесть самых талантливых магов могут заслужить место в самом известном тайном обществе – Александрийском. Избранные получат власть и престиж, о которых и мечтать не могли. Но какую цену им придется заплатить за честь быть членом этого общества? У каждого из новобранцев есть причины принять приглашение и бороться за место. Даже если это означает стать ближе, чем они могли себе представить, к своим опасным врагам. Даже если это означает быть преданными самыми, как казалось, надежными союзниками. Даже если это означает, что не все они переживут испытания…

Часть I. Оружие

Либби

Пять часов назад

В тот же день, когда Либби повстречала Николаса Феррера де Варону, она по совпадению поняла, что слово «бешенство» — прежде она никогда им не пользовалась — это единственное мыслимое средство описать чувство, что она испытывает рядом с ним. Тогда же Либби нечаянно подожгла вековые портьеры в кабинете профессора Брикенридж, декана по делам студентов, из-за чего поступление в Нью-Йоркский университет магических искусств и вечная ненависть к Нико сплелись тугим узлом в ее памяти. После этого любые попытки сдерживать себя были тщетны.

Сегодняшний день обещал стать не похожим ни на один предыдущий — если не считать белого каления, — ведь учеба закончится, а значит, дорожки Либби и Нико наконец разойдутся. Больше они не встретятся, разве что случайно. В конце-то концов, Манхэттен не маленький, тут много кому удается избегать друг друга, и теперь Либби с Нико де Вароной работать не придется. Утром она едва не пела от радости, но ее парень Эзра списал это на другие актуальные события: курс она окончила (в паре с Нико, но лучше не думать об этом) с наивысшим баллом, а еще ей предстояло произнести речь на выпускном. Любое признание дорого, однако больше всего Либби манила новизна будущего.

Либби не могла нарадоваться рассвету более простой, лучшей, а главное — лишенной присутствия Нико де Вароны жизни.

— Роудс, — произнес Нико, занимая соседнее с Либби место на сцене.

Он словно покатал, как мраморный шарик, ее имя на языке и шутя потянул носом. Из-за его обласканных солнцем ямочек на щеках и очаровательно неправильной формы носа (на самом деле просто сломанного носа) некоторые легко закрывали глаза на непримечательный рост и бесчисленные недостатки характера. Либби же видела в Нико де Вароне хорошую наследственность и слишком большую для любого мужчины самонадеянность.

— Гм, странно… Это не от тебя дымом тянет?

Очень смешно. Обхохочешься.

— Осторожнее, Варона. Ты ведь знаешь, что этот зал стоит прямо над разломом?

— Еще бы. Мне же с ним работать предстоит, — вслух подумал он. — Жаль, кстати, что ты не получила стипендию.

Он явно пытался разозлить ее, поэтому Либби вместо ответа демонстративно уставилась в толпу. Она еще никогда не видела в зале столько народа: выпускники и их близкие заполняли ряды до самой галерки и пеной вхлестывались в вестибюль.

Даже издалека Либби разглядела папин приличный блейзер, купленный лет, наверное, двадцать назад, еще на свадьбу, который он надевал на всякое мало-мальски формальное мероприятие. Папа с мамой сидели в среднем ряду, в двух местах от центра, и при виде них Либби на мгновение ощутила безграничную любовь. Она, конечно же, просила не беспокоиться и не приходить, мол, стесняюсь и всякое такое… Однако папа пришел, не забыв надеть блейзер; мама же накрасила губы. А рядом с ними находилось…

Пустое кресло. Либби успела заметить его, а через мгновение увидела девочку в кедах с высокими берцами. Кривясь от презрения к истеблишменту в лице собравшихся, та ловко протиснулась мимо чьей-то бабушки с тростью. Вовремя, ничего не скажешь. Мозг отказывался увязывать эти два элемента: ураган апатии (ходячее противоречие в платье-бюстье) и пустое кресло рядом с родителями. У Либби поплыло перед глазами, и на секунду она испугалась, что на нее напала внезапная слепота. А возможно, Либби просто заплакала.

Уф, нет, ни то ни другое. Начать хотя бы с того, что Кэтрин, будь она еще жива, было бы далеко не шестнадцать. Подумать только, а ведь Либби обогнала старшую сестру. Она все еще не понимала такую мудреную математику, однако это не помешал о давней, смертельной ране зарубцеваться.

Впрочем, не успела Либби снова удариться в хандру с самобичеванием, как в проходе появилась еще одна знакомая фигура: виновато качнув гривой непослушных кудрей, она опустилась в свободное кресло. Эзра — надевший свой последний уцелевший свитер, который Либби еще не успела на неделе постирать, — заполнил дыру на месте Кэтрин. Он передал ее отцу программу, а матери — салфетку. Коротко поболтал с ними о чем-то и устремил взгляд на сцену. При виде Либби его глаза зажглись, и он одними губами произнес «привет».

Старая боль от потери сгладилась, сменившись облегчением. Кэтрин это не понравилось бы, как и платье Либби. Да и стрижка, наверное, тоже.

«Привет», — так же, одними губами, шепнула в ответ Либби, а Эзра изобразил знакомую кривую улыбку. Он постоянно что-нибудь перекусывал, но оставался худым, если не сказать тощим, и на первый взгляд казался ниже, чем был на самом деле. Он двигался с кошачьей грацией, и Либби нравилось это его изящество, тихая поступь, внушавшая спокойствие.

К несчастью, Нико проследил за ее взглядом, и уголок его рта насмешливо дернулся.

— А, вот и Фаулер. Явился все-таки.

Либби, которая позволила себе на миг роскошь забыть о Нико, вскинулась:

— Ты что-то имеешь против?

— Нет, просто думал, что ты уже подняла планочку, Роудс.

Не ведись, не ведись, не ведись…

— Эзру, кстати, недавно повысили, — спокойно ответила Либби.

— Он что-то научился делать?

— Нет, он… — Либби заставила себя замолчать, стиснув кулак и мысленно сосчитав до трех. — Он теперь проект-менеджер.

— Господи боже, — сухо произнес Нико, — как впечатляет.

Он улыбнулся при виде ее злобного взгляда, и она в ответ бесстрастно заметила:

— У тебя галстук сбился.

Нико машинально дернулся поправить его, а Либби добавила:

— Гидеон за тобой не поухаживал?

— Он просто… — Нико осекся, и Либби мысленно поздравила себя. — Очень смешно, Роудс.

— Что смешно?

— Гидеон — моя нянька, оборжаться. Это что-то новенькое и свежее.

— Типа насмешки над Эзрой — это новый виток эволюции.

— Я же не виноват, что над его серостью можно угорать вечно, — ответил Нико, и, если бы не тот факт, что они сейчас сидели перед всем курсом, преподавателями и прочими школьными работниками, Либби, не стала бы сдерживаться и дала своей магии выход.

Жаль, но поджог нижнего белья на Нико де Вароне сочли бы неприемлемым поведением.

«Последний день, — напомнила себе Либби. — Сегодня последний день с Нико. Пусть несет что угодно, это ничего не изменит».

— Как твоя речь? — спросил Нико, и Либби закатила глаза.

— Стану я обсуждать ее с тобой.

— Почему бы и нет? Я же знаю, у тебя боязнь сцены.

— Нет у меня… — Вдох. Ладно, два, на всякий случай. — Сцена меня не пугает, — намного ровнее произнесла Либби, — а если бы и пугала, чем бы ты мне помог?

— О, так ты решила, что я помощь предлагаю? — спросил Нико. — Извини, но нет.

— Все еще дуешься, что не тебе доверили выступление?

— Я тебя умоляю, — хмыкнув, прошептал Нико. — Мы же оба в курсе, что никто не тратил время на такую ерунду, как выборы оратора для прощальной речи. И потом, половина наших уже накидалась, — заметил он.

Либби знала, что так и есть, но правоту Нико признавать не хотела. К тому же тема была больная: он сколько угодно мог изображать равнодушие, но проигрывать Либби не любил. Даже в мелочах.

Либби знала это, потому что сама на его месте переживала бы то же.

— О-о-о? — задорно протянула она. — Если всем было пофиг, как же я победила?

— Так ты единственная и голосовала, Роудс. Ты, похоже, меня даже не слушаешь…

— Роудс, — угрожающе зашипела декан Брикенридж, проносясь мимо, тогда как церемония шла полным ходом, — Варона. Неужели так сложно посидеть тихо один час?

— Профессор, — ответили они хором, выдавив улыбки, а Нико суетливо потянулся поправить галстук.

— Это вовсе не сложно, — заверила декана Либби, понимая, что даже Нико не станет дурить и согласится. — Все хорошо.

Брикенридж выгнула бровь.

— Значит, утро задалось?

— Утро просто чудесное, — сказал Нико, нацепив одну из самых своих очаровательных улыбок.

Это-то и раздражало больше всего: с кем угодно, кроме Либби, он мог вести себя по-человечески, не вынося мозг. Нико де Варона был любимчиком преподавателей; сокурсники же хотели походить на него, встречаться с ним или просто дружить.

Только сильно отстранившись от вражды и позволив себе небывалую щедрость открытого суждения, Либби поняла, как такое возможно. Нико был невероятно, просто несправедливо симпатичен, и, несмотря на ум и одаренность самой Либби, сокурсники и преподы предпочитали ей Нико. Он обладал каким-то особенным даром вроде касания Мидаса: Нико умел совершенно без усилий превращать бредятину в золото; это было даже не навык ом, а машинальным действием, которое Либби, такой одаренный студент, не сумела освоить. Умение Нико легко очаровывать окружающих не поддавалось изучению, такое изящество не было предметом точных наук.

А еще у него была кошмарная способность убеждать людей, будто он знает, о чем говорит. Порой, может, это так и было, но уж точно не всегда.

Впрочем, самый страшный грех Нико совершил, уведя у Либби работу мечты. Просто сама Либби в этом ни за что не призналась бы. Попасть в крупнейшую на Манхэттене венчурную компанию — это вам не баран чихнул. Либби искала бы средства для инновационных медитских технологий, выбирая из целого портфеля невероятных идей с огромным потенциалом для роста и общественного капитала. Пришла пора действовать: мир перенаселен, ресурсы истощены… как никогда актуальны альтернативные источники энергии. Со временем Либби смогла бы изменить саму структуру развития медитов: выбрать тот или иной стартап, пересмотреть прогрессию глобальной экономики, и за это ей хорошо платили бы. Однако стипендия НУМИ уплыла к Нико, а без нее было никак.

Декан Брикенридж заняла свое место, Нико притворился паинькой, и Либби задумалась о светлом будущем, когда она наконец перестанет соперничать с ним. Целых четыре года Нико был неотъемлемой частью ее жизни, словно некий надоедливый рудиментарный орган. Медиты-физики, повелевающие стихиями, были редким явлением; на свете таких жило лишь двое. Долгих четыре года Нико с Либби обоих запихивали на все уроки, зато в итоге они развили мастерство, граничившее разве что с их взаимной неприязнью.

Для Нико, который привык получать желаемое, Либби стала настоящей занозой. Она нашла его самоуверенным и заносчивым с первого же момента знакомства и с ходу ему об этом сообщила. А ведь больше всего на свете Нико де Варона ненавидел, если кто-то не влюблялся в него с первого взгляда. Должно быть, Либби нанесла ему первую в жизни травму. Всю ночь, поди, потом не спал, терзаемый мыслью, что на свете есть женщина, которая его не боготворит. Для Либби, однако, все было куда сложнее: она считала Нико козлом по многим статьям, к тому же он казался несносным, классическим напоминанием обо всем, чего ее жизнь лишила.

Нико происходил из семьи видных медитов, учился в частном порядке, не покидая роскошного дворца (как Либби думала) в Гаване с самого детства. Либби, уроженка Питтсбурга, в чьей мещанской родословной не было даже простых колдунов, вообще думала поступать в Колумбийский, пока в ее жизни не появился НУМИ в лице Брикенридж. Она совсем не знала о базовых принципах медитов, начала с самых низов магической теории, и вкалывать ей приходилось вдвое усерднее прочих — и лишь за тем, чтобы от нее отмахивались со словами: «Да, молодец, Либби… а теперь ты, Нико, что покажешь?»

Нико де Варона никогда бы не понял, на что это похоже, в бесчисленный раз подумала Либби. Нико был красив, умен, очарователен, богат, а Либби… Да, она сильная, не слабее Нико, а со временем так и вовсе имела шанс превзойти его, с таким-то превосходным чувством самодисциплины. Однако четыре года преподы оценивали их студенческие достижения с поправкой на Нико. Если бы не он, Либби освоила бы программу махом и, наверное, даже нашла ее скучной. Ей не сыскалось бы равных — не то что соперников. Да был ли ей кто-то рóвней, кроме Нико?

Нет. Она еще не встречала физиков столь же сильных, как они с Нико. Ему достаточно было слегка утратить выдержку, и землю уже начинало трясти, а на то, чтобы вызвать хотя бы такие легкие толчки, у среднего медита ушло бы часа четыре. Сотворение же хоть чего-то из пустоты казалось и вовсе геркулесовым подвигом. Точно так же искорка огня в исполнении Либби стала бы более чем достойным поводом получить полную стипендию НУМИ и прибыльную работу на полную ставку после учебы. Перед силой Нико и Либби благоговели бы, ее превозносили бы, даже случись им проявить себя порознь, что, собственно, и светило им впервые за последние годы. Теперь, когда никто не будет сравнивать Либби с Нико, она сможет, наконец, встать в полный рост, не загоняя себя при этом до полусмерти.

Эта мысль вызвала у Либби какое-то странное ощущение, похожее на тоску, но все же она сгорала от нетерпения.

Ощутив под ногами легкую дрожь, Либби оглянулась и заметила, что Нико забылся в мыслях.

— Эй! — Она ткнула его локтем в бок. — Перестань.

Нико ответил ей скучающим взглядом.

— А что сразу я, Роудс? Я же тебя в лесных пожарах не обвиняю.

Либби закатила глаза.

— Я умею отличать обычные подземные толчки от твоих истерик.

— Осторожнее, — предупредил Нико, стреляя взглядом в сторону Эзры и родителей Либби. — Ты же не хочешь, чтобы Фаулер увидел, как мы снова ссоримся? А то еще не так о тебе подумает.

Он что, снова за свое?

— Ты ведь понимаешь, что твое помешательство на моем парне — это сущее ребячество, Варона? Это ниже тебя.

— Разве я дно уже не пробил? — небрежно ответил Нико, а Брикенридж метнула в них предостерегающий взгляд с другого конца сцены.

— Просто перестань, — пробормотала Либби.

Нико и Эзра ненавидели друг друга два года, что учились в НУМИ, пока Эзра не выпустился, и это стало отдельной темой для противостояния Нико и Либби. Нико не знал тягот жизни, и потому борьба за жизнь Эзры ничего для него не значила. Либби с Эзрой знали, что такое потеря: он еще в детстве лишился матери, оставшись бездомным сиротой, тогда как Нико, наверное, в жизни и тоста не спалил.

— Напомню, кстати, что вам с Эзрой больше не придется пересекаться. Нам, — запоздало поправилась она, — не придется больше пересекаться.

— Только не надо делать из этого трагедию, Роудс.

Либби бросила на него злой взгляд, а он посмотрел на нее, улыбнувшись краешком губ.

— Нет дыма без огня, — пробормотал Нико, и Либби снова ощутила прилив ненависти.

— Варона, ты можешь просто…

–…с радостью представляю вам выпускницу, которая подготовила речь, Элизабет Роудс! — раздался голос ведущего, и Либби подняла взгляд, осознав, что весь зал сейчас взирает прямо на нее. Эзра слегка хмурился, а значит, увидел, как она цапается с Нико.

Либби выдавила улыбку, встала с места и, проходя мимо Нико, пнула его в лодыжку.

— Постарайся волосы не теребить, — шепотом напутствовал Нико; и, уж конечно, специально — чтобы Либби снова зациклилась на своей челке, которая все две минуты выступления так и норовила упасть на глаза.

Умение достать было одной из малых магических способностей Нико. Сама речь удалась (вроде бы), хотя, когда Либби закончила, ей до жути хотелось снова дать Нико по лодыжке. Вместо этого она упала на свое место и вновь подумала, какая прекрасная жизнь наступит, стоит подождать еще минут двадцать; и тогда — прощай, Нико. Навеки.

— Молодцы, вы двое, — кисло сказала декан Брикенридж, пожимая им руки, когда ребята покидали сцену. — Целая церемония без единого инцидента. Впечатляет.

— Да, мы умеем впечатлить, — согласился Нико таким тоном, за который Либби захотелось дать ему леща. А вот Брикенридж гулко рассмеялась и, с улыбкой покачав головой, отправилась потом в противоположную сторону. Либби и Нико спустились со сцены.

Слившись с толпой выпускников и гостей, Либби остановилась и попыталась придумать что-нибудь этакое — да поужасней: прощальное, разрушительное напутствие-проклятие. Что потом будет преследовать Нико, даже когда она уйдет из его жизни.

Однако вместо этого Либби протянула ему руку, решив не вести себя как ребенок.

Быть воспитанной.

И так далее.

— В общем… это… удачи, — сказала Либби, и Нико с сомнением взглянул на ее ладонь.

— И это все, Роудс? — спросил он, поджав губы. — Брось, ты можешь лучше. Я знаю, ты же прощание в дýше репетировала.

Боже, как он ее бесит.

— Забей, — сказала Либби и, развернувшись, направилась к проходу, который вел к дверям. — Не увидимся, Варона.

— Уже лучше, — крикнул он ей вслед, добавив небрежные аплодисменты. — Бра-во, Элизабет…

Она вихрем развернулась, сжимая кулак.

— А ты что скажешь на прощание?

— Ну, вряд ли теперь есть смысл говорить, — сказал Нико, изображая улыбку, которая больше напоминала самодовольную усмешку. — Или дать тебе самой угадать? Ну, знаешь, — добавил он, делая шаг навстречу, — чтобы было чем занять мозги во время монотонной жизни с Фаулером.

— Ты реально уникум, — огрызнулась она. — Дергать за косички — это не секси, Варона. Пройдет лет десять, а ты так и останешься один, и Гидеон будет выбирать за тебя галстуки. Я ни разу о тебе не вспомню, уж поверь.

— А на тебе лет через десять будут висеть три маленьких Фаулера, — отозвался Нико, — и ты вдруг подумаешь, какого хрена стало с твоей карьерой, пока твой серый муж будет требовать ужина.

Ну вот, опять оно.

Бешенство.

— Даже если я больше тебя никогда не увижу, Варона, — тихо закипая, сказала Либби, — все равно этого мало…

— Прошу прощения, — произнес рядом мужской голос, и Либби с Нико одновременно обернулись.

— Чего? — хором зло спросили они, и незнакомец, кем бы он ни был, улыбнулся.

Перед ними стоял темнокожий мужчина с гладко выбритой, поблескивающей головой. На вид Либби могла дать ему больше сорока. Он замер посреди редеющей толпы выпускников, и весь его вид — от одежды (сплошной твид в клеточку) до манер — откровенно выдавал в нем британца. А еще он был очень высок.

И пришелся чрезвычайно не ко времени.

— Николас Феррер де Варона и Элизабет Роудс? — спросил незнакомец. — Могу ли я сделать вам предложение?

— У нас уже есть работа, — раздраженно бросила Либби, не дожидаясь, пока Нико ответит в своей неизменно аристократической манере. — Но самое главное, вы нас перебили.

— Да, я заметил, — насмешливо заметил мужчина. — И тем не менее, боюсь, я стеснен во времени. Поэтому если и делаю предложение, то выбираю поистине лучших.

— И кого из нас двоих? — спросил Нико, с излишним чванством выдержав злобный взгляд Либби, а после обернувшись к незнакомцу, который ждал, повесив на предплечье зонтик. — Если, конечно, это не…

— Вы оба, — сказал мужчина, а Нико с Либби обменялись пылающими взглядами, которыми как бы говорили друг другу «Или же один из нас», чем только подтвердили его выбор.

Мужчина пожал плечами, а Либби, хоть и не заинтересовалась, слегка нахмурилась.

— Кто из вас преуспеет, определять вам, не мне.

— Преуспеет? — невольно переспросила она. — Что это значит?

— Место есть для одного. Всего отобрано шестеро. Лучших со всего света.

— Со всего света? — с сомнением переспросила Либби. — Мне кажется, вы преувеличиваете.

Мужчина склонил голову.

— С удовольствием раскрою наши критерии. В настоящее время в мире живет примерно десять миллиардов человек, не так ли? — спросил он, и Либби с Нико, слегка обескураженные, осторожно кивнули. — Девять с половиной миллиардов, если быть совсем точным, из которых лишь часть наделена магическими способностями. Пять миллионов — плюс-минус — тех, кого можно классифицировать как колдунов и ведьм. Разумеется, только шесть процентов из них дотягивает до уровня медитов, годных для обучения по университетской программе в учреждениях, которые разбросаны по всему земному шару. Из них только десять процентов подходят для обучения в лучших университетах вроде этого, — сказал он, жестом руки окидывая баннеры НУМИ. — Разумеется, совсем малая доля — один процент, а то и менее, — попадает в поле зрения нашего отборочного комитета. Большинство отсеивается еще на старте. Остается три сотни человек. Из этих трех сотен только десять процентов обладает необходимыми качествами: специальность, академическая успеваемость, черты характера и прочая.

Тридцать человек. Нико самодовольно взглянул на Либби, будто знал: она наверняка сейчас прикидывает в уме цифры. А она в ответ посмотрела на него с презрением, словно понимала, что он — нет.

— А потом, конечно же, начинается самое интересное, подлинный отбор, — продолжал мужчина так, будто у него в распоряжении была уйма времени, что предполагал его шитый по мерке твидовый костюм. — У кого из студентов самая редкая магия? Самый пытливый ум? Подавляющее большинство ваших одаренных сокурсников отправится служить магической экономике в качестве счетоводов, инвесторов, юристов по магическому праву, — просветил он. — Может, среди них найдутся редкие счастливчики, которые создадут нечто особенное, но лишь тридцать человек действительно достойны считаться феноменальными, и, конечно, только для шестерых поистине особенных откроется дверь.

Незнакомец слегка улыбнулся.

— К концу года, разумеется, из нее выйдут пятеро, но до этого момента еще надо дожить.

Либби, которая все еще была потрясена критериями отбора, уступила Нико первое слово.

— Думаете, что лучше нас с Роудс всего четверо?

— Я думаю, что в мире всего шесть обладателей равно уникального таланта, — уточнил мужчина с таким видом, будто повторял нечто, сказанное ранее и известное, — к числу которых вы можете или не можете относиться.

— Так нам, значит, соревноваться друг с другом, — кисло заметила Либби, бросая взгляд на Нико, — снова?

— И другими четырьмя, — подтвердил незнакомец, протягивая им карточку. — Атлас Блэйкли, — представился он, а Либби присмотрелась к визитке: «Атлас Блэйкли, Хранитель». — Как я уже сказал, я бы хотел сделать вам предложение.

— А что вы, собственно, храните? — спросил Нико, и Атлас Блэйкли искренне улыбнулся ему.

— Будет лучше, если я расскажу все всем сразу, — ответил он. — Прошу простить, но разъяснять пришлось бы очень многое, а предложение остается действительным еще несколько часов.

Либби, которая почти никогда не позволяла импульсам взять над собой верх, сохраняла настороженный настрой и недоверие.

— Вы даже не скажете, что предлагаете? — спросила она Атласа, найдя его тактику вербовки чрезмерно скрытной. — Так с какой нам стати вообще соглашаться?

— Что ж, это решать совсем не мне, не так ли? — Атлас пожал плечами. — Как бы там ни было, я вас предупредил: время поджимает, — напомнил он, взяв зонтик в руку, в то время как от толпы осталось всего несколько человек, да и те уже двигались по проходу. — Временные зоны — дело хитрое. Кого из вас мне ждать? — спросил он, со значением переводя взгляд с одного на другого.

Либби нахмурилась.

— Вы же говорили, что это нам решать?

— О, в конечном счете все и правда обстоит так. — Атлас кивнул. — Я лишь предположил — глядя, как рьяно оба вы стремитесь разойтись, — что приглашение примет только один.

Либби схлестнулась взглядом с Нико. Оба ощетинились.

— Ну, Роудс? — тихим, издевательским тоном произнес Нико. — Сама скажешь ему, что я лучше, или это сделать мне?

— Либс, — окликнул ее подбежавший Эзра. Заметив его всклокоченную шевелюру, Либби попыталась придать лицу беззаботное выражение, сделала вид, будто с ней не происходит то, что обычно случается в присутствии Нико (а именно неизбежная потеря терпения). — Ну что, пошли? Твоя мама ждет снару…

— О, привет, Фаулер, — сказал Нико, надменно улыбаясь. — Проект-менеджер, значит?

Либби внутренне вздрогнула. В его устах название новой должности Эзры звучало как оскорбление, хотя для любого медита это было престижным местом. Но ведь Нико де Варона не «любой медит». Он же собирался стать кем-то больше, кем-то… заметным.

Он был одним из шестерки лучших на свете. На всем белом свете.

И она тоже.

Но ради чего это?

Либби моргнула, выныривая из раздумий и видя, что Нико все еще говорит:

–…взял и перебил. Фаулер. Может, дашь нам минутку?

Эзра нахмурился и настороженно перевел взгляд на Либби.

— У тебя…

–…все нормально, — успокоила она его. — Просто… погоди секунду, ладно? Секунду, — повторила она, отводя его в сторонку, снова обернулась к Атласу… и запоздало сообразила, что Эзра его не видит.

— Ну так что, Николас? — выжидательно спросил Атлас.

— О, можно просто Нико. — Варона сунул визитку в карман и с напыщенным, довольным видом протянул ему правую руку. — Когда мы с вами встретимся, мистер Блэйкли?

О нет.

О нет!

— Прошу, зови те меня Атлас, Нико. Можете переместиться при помощи этой карточки сегодня во второй половине дня, — ответил Атлас и обернулся к Либби. — Что касается вас, мисс Роудс, то должен сказать, что я разочарован, — произнес он, тогда как ее разум протестующе вспыхнул, — но как бы то ни было, был рад…

— Я тоже приду, — поспешно сказала Либби, и, к ее ярости, губы Нико тронула снисходительная улыбка; он будто ждал этого решения, но в то же время удивился. — Это же просто встреча, так? — спросила она, обращаясь одновременно к Нико и Атласу, а себе говоря, что вопрос чисто риторический. — Я могу согласиться или отказаться после того, как вы все объясните, правда?

— Разумеется, — склонив голову, подтвердил Атлас. — Значит, жду вас обоих вечером.

— И вот еще что, — остановила его Либби, бросив быстрый взгляд на Эзру, который смотрел на нее и Нико из-под насупленных бровей. Волосы у него выглядели особенно растрепанными, словно он сам взъерошил их от возбуждения. — Мой парень вас не видит, так? — А когда Атлас подтвердил ее догадку, кивнув, она поспешила спросить: — Тогда чем мы занимаемся для него?

— О, думаю, его разум сам заполняет пробелы подходящими образами, — сказал Атлас, и Либби слегка побледнела, догадавшись, что это может быть. — Итак, до вечера, — добавил Атлас, скрываясь из виду.

Нико трясло от беззвучного хохота.

— Чего ржешь? — зашипела Либби, и Нико, взяв себя в руки, пожал плечами и подмигнул Эзре.

— Думаю, скоро сама узнаешь. Увидимся, Роудс, — сказал он, отвесив пафосный поклон, а Либби осталась гадать, не пахнет ли дымом.

Рэйна

Четыре часа назад

Когда Рэйна Мори родилась, неподалеку в деревеньке полыхал пожар. Непривычные к такому бедствию, селяне особенно остро тогда осознали, что смертны. Для Токио, эпицентра развития как магических, так и смертных технологий, пожар был очень примитивной и архаичной формой несчастья, и гибель от простого неистового пламени вызывала у его жителей некий суеверный или религиозный ужас. Порой во сне Рэйна чувствовала запах дыма и, проснувшись, свешивалась с края постели, надсадно кашляла, пока следы едкого запаха не выветривались из легких.

Врачи сразу поняли, что она медит высшего калибра, превосходящий по силе даже ведьм, которые и без того встречались редко. В высотке больницы естественной жизни было не очень много, но и та, что имелась — декоративные растения по углам, букеты цветов от близких, — тянулась к ее младенческому тельцу, словно нервные маленькие детки, жаждущие тепла и бегущие от смерти.

Бабушка Рэйны называла ее рождение чудом, говоря, мол, вместе с Рэйной вздохнул облегченно весь мир, цепляясь за дар жизни, который она принесла. Рэйна же, напротив, считала это началом бесконечно долгих испытаний.

По идее, ярлык натуралиста — не такое уж наказание, каким он стал для нее. В стране было немало других натуралистов, многие рождались в деревне и выбирали работу в крупных сельскохозяйственных компаниях; им прилично платили за помощь в растущем производстве соевых бобов или очистке воды. То, что Рэйна оказалась в их числе, или то, что ее вообще назвали натуралистом, казалось неправильным. Прочие медиты обращались к природе, и, если просили вежливо, учтиво или властно, она их одаривала. В случае же с Рэйной она больше походила на капризного брата или сестру, или неизлечимого родственника-наркомана, который вечно приходил незвано и чего-то требовал. Рэйна же такую родню по большей части вообще игнорировала, мол, давай без меня как-нибудь.

Зачем еще рождаться чьей-то внебрачной дочерью, как не за тем, чтобы научиться перекраивать свою родословную, стирая себя из нее? Рэйна родилась с умением становиться глухой.

Поступать в школу в Осаке смысла она не видела, разве только чтобы убраться из Токио. Токийский магический университет был очень даже хорош, просто Рэйну не грела мысль застрять в одном месте. Она упорно искала сведения о судьбах вроде ее — когда ты не совсем спаситель, просто тебя тяготит забота о многих, — и большую часть ответов находила в мифах. В них колдуны или боги, принятые за колдунов, переживали похожее, а порой добивались того, к чему она стремилась: побега на острова, по полгода в Подземном царстве, вынужденное превращение врага в нечто немое. Учителя́ увещевали ее практиковать магию природы, заниматься ботаникой и гербологией, сосредоточить усилия на деталях растительной жизни, но Рэйне хотелось классики. Литературы и, самое главное, свободы, которую даровали размышления о том, что не смотрело на тебя со слепой жаждой хлорофилла. Когда Токио всучил стипендию, прямо-таки умоляя продолжить обучаться у ведущих натуралистов, Рэйна вместо этого приняла приглашение Осаки и ее более свободный список предметов.

Не великий побег, но уж что есть.

Она окончила Магический институт Осаки и устроилась официанткой в кафе с чайной комнатой близ эпицентра магии в городе. Самое лучшее в этой работе было то, что способности избавляли почти от всей беготни и оставалось полно времени на чтение и творчество. Рэйна, которую хотело взять с руками и ногами множество фирм (даже конкурирующих компаний из Китая, Соединенных Штатов и Японии), сразу же после выпуска постаралась как можно дальше убраться от необъятных просторов полей, где и земля, и ее обитатели высосали бы ее досуха. В кафе растений не было, а то, что под ее руками порой гнулась деревянная мебель и на обнаженных годичных кольцах вдруг, подобно мольбе, возникало ее имя, — так и фиг с ним.

Это, однако, не значило, что Рэйну не искали. Сегодня вот пришел высокий темнокожий мужчина в тренчкоте «Берберри».

К своей чести, он не походил на обычного злодея-капиталиста. Скорее на Шерлока Холмса. Он вошел, сел за столик и выложил перед собой три семечка в ожидании, когда Рэйна со вздохом встанет и подойдет.

Больше в кафе никого не было. Видимо, заботами незнакомца.

— Заставьте их вырасти, — совершенно не к месту предложил он.

Говорил мужчина со сдержанным токийским акцентом, и Рэйне сразу стало ясно: во-первых, он точно знал, кто она такая, или, по крайней мере, откуда родом. И во-вторых, это был не его родной язык. Рэйна взглянула на незнакомца пустым взглядом.

— Я не заставлю их расти, — сказала она по-английски. — Они сами.

Это его не смутило — он, такой чопорный, будто ждал, что она скажет нечто подобное, и произнес с роскошным британским акцентом:

— Думаете, это никак с вами не связано?

Она знала, какого ответа он ждет, но решила, что ничего он не получит, как и другие до него.

— Вам от меня что-то нужно, — заметила Рэйна и глухо добавила: — Всем что-то нужно.

— Нужно, — согласился мужчина. — Кофе, пожалуйста.

— Отлично. — Она махнула рукой себе за спину. — Минуты две подождите. Еще что-нибудь?

— Да, — сказал мужчина. — Когда вы злитесь, получается лучше? Или когда грустите?

Так значит, не кофе ему нужен.

— Не понимаю, о чем вы.

— Есть ведь и другие натуралисты. — Он смерил ее долгим, изучающим взглядом. — С какой стати мне выбирать вас?

— Ни с какой, — ответила Рэйна. — Я официантка, а не натуралист.

Тут одно из семян раскрылось, впиваясь корешками в деревянную столешницу.

— Есть дар, а есть талант, — произнес мужчина. — Как бы вы назвали это?

— Никак. — Проклюнулся второй росток. — Наверно, проклятье.

— Гм. — Мужчина взглянул на семена, а потом на Рэйну. — Что читаете?

Она и забыла, что под мышкой у нее зажата книга.

— Перевод рукописи Цирцеи, греческой ведьмы.

Мужчина коротко улыбнулся.

— Это ведь давно утерянная рукопись, не так ли?

— Люди прочитали, — ответила Рэйна. — И записали суть.

— То есть она такая же надежная, как Новый Завет, — подытожил незнакомец.

Рэйна пожала плечами.

— Что есть, то и читаю.

— А если я скажу, что можно изучить оригинал?

Третье семя подскочило и, срикошетив от потолка, упало на пол и там проросло.

Некоторое время ни Рэйна, ни гость не двигались.

— Его не существует, — прочистив горло, заявила наконец Рэйна. — Вы сами сказали.

— Нет, я подчеркнуто сказал, что он давно утерян, — возразил мужчина, глядя, как тоненькие волокна жадно расползаются по поверхности семени у него ног. — Просто не каждому дано его прочесть.

Рэйна поджала губы. Подкуп странный, конечно, но и прежде ей предлагали всякое. Однако раз у всего есть цена…

— Ну и что мне надо будет делать? — раздраженно поинтересовалась она. — Пообещать вам взамен восемь лет урожайности? Повысить процент годового дохода? Нет уж, благодарю.

Она развернулась, но тут у нее под ногами что-то щелкнуло. Из-под пола пробились крошечные зеленые побеги и щупальцами поползли к ее ногам.

— Что скажете, — нейтральным тоном произнес незнакомец, — о плате в виде трех ответов?

Рэйна резко обернулась, но он даже не моргнул. Видно, умел прекрасно манипулировать людьми.

— Отчего так происходит? — спросил он. И Рэйна, будь у нее выбор, не стала бы отвечать.

— Не знаю. — Она выжидательно выгнула бровь и вздохнула. — Ладно, оно… меня использует. Забирает силы, мысли, эмоции. Если можно взять больше сил, оно берет. Мне почти всегда удается это сдерживать, но если потерять контроль над мыслями…

— Что с вами в это время происходит? Нет, погодите, я выражусь точнее, — поправился гость, видимо, вспомнив обещание задать всего три вопроса. — Оно вас иссушает?

Рэйна выпятила челюсть.

— Порой кое-что дает взамен, но вообще да.

— Понятно. И последний вопрос: что происходит, когда вы пытаетесь сами его использовать?

— Я же сказала, что не пользуюсь им.

Мужчина откинулся на спинку стула и указал на два семени на столе: одно еще худо-бедно пыталось выпустить корни, тогда как второе лежало раскрытое и пустое. Намек она поняла: попробуй и посмотри, что будет.

Рэйна прикинула в уме возможные исходы.

— Кто вы такой? — спросила она, оторвав взгляд от семени.

— Атлас Блэйкли, Хранитель.

— И что же вы храните?

— Был бы рад рассказать, — ответил Атлас, — но дело в том, что это знание не для всех. Технически я пока не могу вас пригласить, поскольку в списке есть еще один шестой кандидат.

Рэйна нахмурилась.

— Что это значит?

— Это значит, что приглашение получат только шестеро, — просто объяснил Атлас. — Ваши преподаватели из Института Осаки, похоже, думают, что вы мое предложение отклоните, а это делает ваше положение… — Он умолк. — Что ж, буду откровенен: единодушия нет, мисс Мори. У меня есть ровно двадцать минут на то, чтобы убедить остальных членов совета сделать вас нашим шестым кандидатом.

— Кто сказал, что оно мне надо?

Атлас пожал плечами.

— Может, и не надо, — допустил он. — И если так, я оповещу другого кандидата, что место — за ним. Это странник, юноша, очень умный, хорошо обученный. Возможно, даже лучше вашего. — Он многозначительно помолчал. — Обладает очень редким даром, но, как мне кажется, ваши способности значительно полезнее.

Рэйна ничего не сказала, а росточек, что обвился вокруг ее ноги, издал обиженный вздох и слегка увял, чувствуя ее опасения.

— Ну что ж, — произнес Атлас, вставая из-за стола, и Рэйна вздрогнула.

— Постойте. — Она сглотнула. — Покажите мне рукопись.

Атлас выгнул бровь.

— Вы же сказали, что я просто должна дать три ответа, — напомнила Рэйна, и уголки его губ чуть приподнялись в знак одобрения.

— А ведь правда, сказал.

Взмах руки — и между ними в воздухе повисла книга в переплете ручной работы. Обложка осторожно приподнялась, открывая содержимое: написанные от руки строчки мелких символов, смесь древнегреческого и псевдоиероглифических рун.

— Про какое заклинание вы читали? — спросил Атлас, когда Рэйна потянулась к страницам. — Прошу прощения, — произнес он и жестом руки отодвинул книгу от нее на несколько дюймов, — вам нельзя ее касаться. Ее из архивов-то вынимать запрещено, однако я все же надеюсь, что вы докажете результативность моих усилий. Так про какое заклинание вы читали?

— Я, э-э… Укрывающие чары. — Рэйна вчитывалась в рукопись, но понимала от силы половину. В Осаке руны преподавали на базовом уровне. В Токио программа была получше, но опять-таки пришлось бы платить. — Те, которые Цирцея применила для сокрытия острова.

Атлас кивнул, страницы книги сами собой перевернулись, и Рэйна увидела голое изображение Ээи; но часть с письмом кто-то вырвал. Это было грубое, незавершенное заклятие, но Рэйна и такого не могла освоить в пределах базовой медитской теории. Чары иллюзии в Осаке преподавали только иллюзионистам, а она в их число не входила.

— О-о-о, — протянула Рэйна.

Атлас улыбнулся.

— Пятнадцать минут, — напомнил он ей и заставил книгу исчезнуть.

Выходит, и тут не без подвоха. Таких увещеваний Рэйна никогда не любила, но логическая часть ее понимала, что зазывать ее никогда не перестанут. Она была колодцем силы, хранилищем за тяжелыми дверьми, и либо люди найдут способ взломать их, либо ей придется время от времени открываться. Но только перед достойным просителем.

Она закрыла глаза.

«Можно?» — спросили семена тоненькими голосками на своем языке, который ощущался как покалывание на коже. Они напоминали детей: «Мам, ну можно-можно-можно?»

Рэйна вздохнула.

«Растите, — велела она на их же языке. Она не знала, как воспринимают ее ростки, но, видимо, они все прекрасно понимали. — Берите что вам надо, — ворчливо добавила Рэйна, — только растите».

И она всем нутром ощутила облегчение, услышав: «Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».

Когда она снова открыла глаза, семечко у ее ног, оказалось, выпустило множество тоненьких веточек, поднявшихся к потолку и распространившихся по нему, как сыпь. То, которое лежало на столе, сломало крышку надвое и покрыло ее, словно мох — ствол бесплодного дерева. Последнее, расколотое, задрожало и лопнуло пышным, красочным побегом, принявшим форму лозы, а уже на ней набухли плоды. Те зрели и наливались с астрономической скоростью.

И вот когда яблоки округлились, тяжелые и соблазнительно спелые, Рэйна выдохнула, расслабила плечи и в ожидании взглянула на гостя.

— А, — произнес Атлас, поерзав на стуле. Растения распустились так, чтобы не мешать ему сидеть с удобством, но, оказавшись между навесом из веточек и плотным ковром из корней, он уже не мог пошевелить ногами или встать. — Выходит, это и дар, и талант.

Рэйна и сама знала себе цену, а потому не стала комментировать.

— Какие еще у вас есть книги?

— Я пока еще не расширял свое предложение, мисс Мори, — ответил Атлас.

— Я нужна вам, — сказала Рэйна, вздернув подбородок. — Никто больше так не умеет.

— Верно, но вы не знаете остальных кандидатов из списка, — сказал Атлас. — У нас есть два физика, лучше которых не встречалось вот уже несколько поколений, уникальный иллюзионист, телепат несравненной силы, эмпат, способный приманить многотысячную толпу…

— Неважно, кто еще у вас есть. — Рэйна выпятила челюсть. — Я вам все равно нужна.

Атлас подумал над ее словами.

— Да, — сказал он потом. — Да, все верно.

«Ха-ха-ха, — рассмеялись растения. — Ха-ха, мама победила».

— Хватит, — прошептала Рэйна веточкам, что спустились и одобрительно потрепали ее по макушке. Атлас же встал и, посмеиваясь, протянул ей карточку.

— Возьмите, — сказал он, — и где-то часа через четыре вас по ней перенесет в нужное место.

— Для чего? — спросила Рэйна, и Атлас пожал плечами.

— Я бы предпочел не повторяться, — ответил он. — Всего наилучшего, Рэйна Мори. Это еще не последнее ваше испытание.

Сказав это, он исчез, а Рэйна зло посмотрела на пустое место.

Меньше всего ей нужно было, чтобы кафе обросло растениями, да еще и заказанный кофе остался стынуть на стойке.

Тристан

Три часа назад

— Нет, — произнес Тристан, когда открылась дверь. — Только не сейчас, нет.

— Друг, — простонал Рупеш, — ты здесь уже вечность торчишь.

— Да, — согласился Тристан, — работаю. Уму непостижимо, правда?

— Едва ли, — пробормотал Рупеш, падая в свободное кресло по другую сторону от стола. — Ты же будущий сын и наследник, Трис. Зачем тебе упахиваться, если ты и так все получишь?

— Во-первых, компания — это тебе не королевство, — пробормотал Тристан, не отрываясь от цифр, и взмахом руки переставил их. Оценка пошла слегка вкривь, и он подогнал льготную ставку, понимая, что осторожному совету инвесторов захочется взглянуть на процентный диапазон пошире. — Да и была бы тут монархия, я все равно не наследник. Просто…

— Помолвлен с дочерью босса, — подсказал, выгнув бровь, Рупеш. — Пора бы уже дату свадьбы назначить, знаешь ли, а то с помолвки уже два месяца прошло. Уверен, Иден сгорает от нетерпения.

Так и есть, а еще все более открыто намекает на это с каждым днем.

— Я был занят, — сдержанно произнес Тристан. — И вообще, именно на это у меня времени и нет. Уходи, — сказал он, указав на дверь. — Мне перед уходом нужно провести еще минимум три оценки.

Близился ежегодный семейный отпуск Уэссексов, и Тристану, как обычно, предстояло сопровождать Иден. Четвертый раз он готовился явиться на отдых в качестве плюс одного старшей дочери семьи Уэссекс. Нет нужды говорить, что это было его самым нелюбимым занятием: следить за каждым своим жестом, за языком… Маска благопристойности так утомляла. Хотя все это бесконечное притворство окупалось доступом к несравненной идиллии Уэссексов. Безупречное поведение Тристана сильно расстраивало Иден, которая только и ждала, когда же он лопухнется за семейным ужином. Она бы салют устроила, но для Тристана даже микропроявление агрессии могло стоить места, где его считал наследником тот, кто и отцом-то ему не был.

Тристан подумывал убедить Иден дать ему свою фамилию; надеялся, что так удастся сделать последний шаг и определить свою судьбу.

— Ты ездишь с ними в отпуск, — напомнил Рупеш, выгибая темную густую бровь. — Ты уже часть их семьи.

— Нет, не часть.

Пока еще нет. Тристан помассировал висок и снова взглянул на цифры. Эта сделка требовала внимания, не говоря уже о том, что представленная магическая инфраструктура кишела проблемами. И все же выгоду проект сулил куда большую, чем любое из тринадцати медитских предложений, оцененных за прошедший день. Джеймсу Уэссексу он понравится, и даже если возмутятся остальные члены совета, они помнят, чье имя красуется на фасаде здания.

Тристан поместил проект в папку с пометкой «может быть», добавив:

— Я не просто унаследую эту компанию, Руп. Ради нее я должен трудиться. Чего и тебе не помешало бы, — посоветовал он, поднимая взгляд и поправляя очки для защиты от синего света. Рупеш закатил глаза.

— Ну так давай, заканчивай, — предложил он. — Иден уже весь день постит фоточки с приготовлениями.

Иден Уэссекс, дочь миллиардера инвестора Джеймса Уэссекса, была красавицей, наследницей и, следовательно, готовым продуктом, способным добывать деньги буквально из воздуха благодаря внешности и влиянию. Тристан лично посоветовал совету «Уэссекс» подумать над вложением в «Молнию», магический аналог социальной сети для смертных. С тех пор Иден стала лицом компании.

— Верно, спасибо, — сказал Тристан, прочистив горло. Пока они тут болтали, она наверняка прислала ему кучу сообщений. — Скоро закончу. У тебя все?

— Ты же знаешь, пока ты не закончишь, я домой не пойду. — Рупеш подмигнул. — Не могу же я просто взять и уйти раньше золотого мальчика, а?

— Ну ладно, как хочешь, тебе же хуже, — сказал Тристан, указав на дверь. Еще два предложения, подумал он, глядя на бумаги. Или ладно уж, одно. Второе так и так было неподходящим. — Топай отсюда, Руп. И сделай что-нибудь с пятном от кофе.

— Чего? — спросил, опуская взгляд на грудь, Рупеш, а Тристан оторвался от папки.

— У тебя иллюзии протухли, — заметил он, указав на отметину на кончике галстука Рупеша. — Нельзя потратить пять сотен фунтов на дизайнерский ремень, а потом скрывать грязь на вещах чарами с помойки. — Впрочем, это было именно в духе Рупеша. Некоторых заботит только то, что видят окружающие, а Рупеш не догадывался, как хорошо Тристан видит его — буквально насквозь.

— Боже, ну ты и зануда! — закатив глаза, пожаловался Рупеш. — Всем плевать, выдохлись у меня чары или нет.

— Если бы ты еще про все знал… — Тристан решил, что этого намека хватит. Рупеш Абкари родился богатым наследником и в богатстве, скорее всего, умрет.

Как же ему повезло.

— Я тебя и раньше не любил, а теперь вообще ненавижу, приятель, — осклабившись, произнес Рупеш. — Ладно, в общем, сворачивайся, Трис. Сделай всем одолжение: оттянись там на берегу моря, чтобы мы здесь могли выдохнуть, ладно?

— Постараюсь, — заверил его Тристан. Дверь закрылась, и наконец-то он снова остался один.

Он отбросил одно предложение в сторону и взялся за другое, более перспективное. Цифры показались надежными, да и вложить требовалось не такие крупные средства, а значит…

Дверь открылась, и Тристан застонал:

— Последний раз, Рупеш…

— Это не Рупеш, — ответил ему низкий голос, и Тристан, оторвавшись от монитора, присмотрелся к чужаку. Это был высокий темнокожий мужчина в непримечательном твидовом костюме. Встав на пороге, он оглядел сводчатый потолок кабинета.

— Ну что ж, — произнес незнакомец, входя и позволяя доводчику закрыть дверь. — Высоко же, смотрю, ты поднялся.

Высоко, без сомнений. Новый понтовый кабинет с окнами на север, в которые видно слоистое лондонское небо, — трофей, пришедший с последним назначением. Однако всякий, кто знал, где этот подъем начинался, был для Тристана проблемой. И вот он, помрачнев, приготовился к падению.

— Если вы… — сцепив зубы, Тристан не дал вырваться наружу слову «друг», — … партнер моего отца…

— Не совсем так, — успокоил его мужчина. — Хотя все мы в некоторой степени знаем Эдриана Кейна, ведь так?

Мы. Усилием воли Тристан не дал себе скривиться.

— Если вы хотите поговорить с Кейном… — сказал он. Да, у него на столе все еще стояла табличка с этим именем, но местные сотрудники вряд ли уловили бы связь. Богатые не обращают внимания на дерьмо под ногами, главное — время от времени убирать его и не показывать. — …Я вам ничем не смогу помочь.

— А я ни о чем и не прошу, — ответил мужчина и вопросительно посмотрел на пустое кресло перед столом — присесть Тристан ему не предложил. — Хотя, — продолжил незнакомец, — мне очень интересно, как же ты встал на этот вот самый путь. Ведь ты, в конце концов, был наследником другой, пусть и иного рода империи, разве нет? — спросил он, но Тристан ничего не ответил. — Ума не приложу, как это единственный сын Кейна решил увести состояние Уэссекса.

Не то чтобы это кого-то касалось, но еще когда Тристан учился в универе, они с отцом в двустороннем порядке оборвали всякие связи — едва стало ясно, что Эдриан Кейн считает Тристана чем-то вроде бестолкового инструмента в руках богатеев: в лучшем случае забавной зверушкой, в худшем — рабом у алтаря их пороков. Может, это и так, но, в отличие от отца, Тристан за деревьями разглядел и лес. Эдриан Кейн был человек мерзкий, деспотичный и жадный, Джеймс Уэссекс — ему под стать, но Тристану хватало ума понять, кого из них беда не коснется.

— Не все делается ради денег, — ответил Тристан, нагло соврав. Он всюду искал выгоды, но, когда денег будет много, он наконец забудет об этой истине. Лелея надежду разбогатеть, он и предпочел жить в этом мире. — Если не возражаете…

— Тогда ради чего? — спросил мужчина, и Тристан раздраженно вздохнул.

— Послушайте, не знаю, кто вас сюда впустил, но…

— Ты способен на большее. — Незнакомец чопорно смерил его пристальным взглядом. — Мы же оба знаем, что долго такая радость не продлится.

Не согласен, подумал Тристан. Богатство очень даже долго радует, особенно когда живешь за счет толстосумов.

— Вы меня не знаете, — сказал он. — Имя — это лишь малая часть меня, да и то не самая главная.

— Таких, как ты, на самом деле меньше, чем принято полагать, — возразил мужчина. — Твой отец, может, и считает твои дары мусором, но мне-то лучше видно. Иллюизионистом может быть любой. Головорезом может быть любой. Любой может быть Эдрианом Кейном. — Он плотно сжал губы. — А вот того, что есть у тебя, нет больше ни у кого.

— Это чем же я таким обладаю? — сухо полюбопытствовал Тристан. — Только не говорите, что потенциалом.

— Потенциалом? Едва ли. Для работы здесь — точно. — Мужчина жестом руки обвел роскошный офис. — Клетка милая, но это все равно клетка.

— Кто вы такой? — Этот вопрос следовало задать еще раньше, но Тристан несколько часов подряд работал не разгибая спины под гнетом капитализма. Вот острота ума и притупилась. — Если вы не друг моего отца и не друг Джеймса Уэссекса, а я уверен, что вы пришли не новейший медитский софт втюхивать, — проворчал он, заранее отметая слабое предложение, и незнакомец дернул уголками губ в знак согласия, — не пойму, зачем вы вообще явились.

— Неужели так трудно поверить, что я пришел за тобой, Тристан? — спросил мужчина, и в его голосе послышались смутные нотки насмешки. — Я, знаешь ли, был когда-то на твоем месте.

Тристан откинулся на спинку кресла и обвел рукой офис.

— Сомневаюсь.

— Верно, мне не предстояло через постель войти в богатейшую медитскую семью Лондона, тут я отдаю тебе должное, — посмеиваясь, ответил незнакомец. — Но некогда и я был решительно настроен встать на кое-какой путь. Тот, который казался мне единственным способом достичь успеха, пока однажды кое-кто не сделал мне иное предложение.

Он положил на стол Тристану визитку. На ней было написано просто «Атлас Блэйкли, Хранитель», и она слегка мерцала от наложенной на нее иллюзии.

Тристан хмуро присмотрелся к карточке, распознав чары переноса.

— Куда она приведет? — нейтральным тоном спросил он, и мужчина, Атлас Блэйкли улыбнулся.

— Так ты видишь чары?

— Учитывая обстоятельства, разумно было бы предположить, что карточка зачарована. — Тристан недоверчиво потер лоб. В ящике стола у него громко завибрировал телефон. Должно быть, Иден потеряла его. — Я не дурак, чтобы брать в руки нечто подобное. Меня кое-где ждут, и что бы это ни было…

— Ты видишь иллюзии насквозь, — сказал Атлас, заставив Тристана напрячься от нехорошего предчувствия. Такое о нем было известно не всякому. Не то чтобы Тристан как-то оберегал свою тайну, просто такой талант лучше всего работает, когда другие о нем не знают. — Ты видишь ценность и, что еще лучше, подлог. Тебе ведома истина, вот что делает тебя особенным, Тристан. Можешь до конца жизни гнуть спину и расширять бизнес Джеймса Уэссекса, а можешь быть тем, кто ты есть. Самим собой. — Атлас смерил его твердым взглядом. — Как думаешь, долго ты сможешь скрывать от Джеймса свое истинное происхождение? Акцент — милый штрих, но я за ним угадываю нотки ист-эндского говора. Наследие колдуна из рабочего класса, — мягко намекнул Атлас, — которое тебе не вытравить, простой работяга.

Тристан сжал кулаки под столом и ощетинился.

— Это что, шантаж?

— Нет, — ответил Атлас. — Предложение.

— У меня и так полно возможностей.

— Ты заслуживаешь лучшего, — возразил Атлас. — Большего, чем Джеймс Уэссекс. Определенно больше Иден Уэссекс и намного, намного больше Эдриана Кейна.

Телефон снова завибрировал. Наверное, Иден отправляла Тристану фото своих буферов. Четыре года встречаются, а она все демонстрирует плоды усиливающего заклинания, которое он, вообще-то, видел насквозь. С другой стороны, она ведь не ради него эти снимки делает. Иден нужен был мужчина, который вызывал бы трепет у аудитории таблоидов, который опорочил бы ее имя. А Тристану нужен был социальный капитал того самого имени, которое она сейчас позорила. Поэтому они прекрасно подходили друг другу.

— Вы понятия не имеете, о чем говорите, — сказал Тристан.

— Разве? — спросил Атлас, указав на визитку. — У тебя есть пара часов на то, чтобы принять решение.

— Какое решение? — грубо спросил Тристан, тогда как Атлас уже встал, пожимая плечами.

— Буду рад ответить на твои вопросы, — сказал он, — только не здесь. И не сейчас. Если ты и впредь намерен жить такой жизнью, Тристан, то и смысла дальше нам с тобой говорить нет, ведь так? Однако тебе доступно гораздо больше, чем ты считаешь, надо лишь взять это. — Он искоса взглянул на Тристана. — Гораздо больше, чем то, откуда ты пришел, и, уж конечно, чем то, где ты оказался.

Ему легко говорить, подумал Тристан. Кем бы ни был этот Атлас Блэйкли, рос он точно не в семье поганого тирана, который самым большим разочарованием в жизни считал единственного сына. Это не он положил глаз на Иден Уэссекс пять лет назад на вечеринке, где подрабатывал барменом, решив, что она — лучший, самый легкий и вообще единственный способ чего-то добиться.

Хотя в чем-то Атлас Блэйкли прав. Возможно, где-то и существовал такой мир, в котором лучший друг в офисе не верит, будто может безнаказанно трахать невесту Тристана, не зная, что дешевое противозачаточное заклинание оставляет у него в паху заметный след.

Да и офис-то восхитительно посредственный.

— Что это? — спросил Тристан. — Эта ваша… — Слово как бы съежилось на языке. — Возможность.

— Такая дается раз в жизни, — сказал Атлас, еще больше запутав его. — Ты сам поймешь это, когда все увидишь.

Поймет, это точно. Тристан Кейн мог разглядеть почти что угодно.

— Меня ждут, — сказал он.

У него впереди была жизнь. Состояние.

Атлас кивнул.

— Выбирай с умом, — посоветовал он и, покину в кабинет, словно лучик солнца, исчезающий за серыми лондонскими облаками, прикрыл за собой дверь.

Каллум

Два часа назад

Каллум Нова давно привык получать желаемое. Благодаря своей магической специальности он, не напрягаясь, учился на отлично; главное — держать ее в тайне, что он, в общем-то, и делал.

Его дар походил на своеобразный гипноз. Некоторые бывшие Каллума, оглядываясь, вспоминали нечто вроде прихода, как от наркотиков, с глюками. И если они не держали ухо востро, Каллум мог уболтать их на что угодно. Это здорово упрощало ему жизнь. Порой даже слишком.

Впрочем, это не значило, что Каллум не любил вызовы.

Когда он шесть лет назад окончил университет и вернулся домой из Афин, в его жизни почти ничего не происходило, и это не очень-то радовало. Разумеется, он работал на семейном предприятии, как поступало большинство выпускников-медитов. Основным направлением деятельности семьи Нова, контролировавшей магические информационные средства, была красота, великолепие, а еще иллюзии всех мастей, и самая большая из них — Каллум. Он торговал тщеславием и поднаторел в этом. Даже очень.

Однако убеждать людей в том, во что они и так верят, казалось ему скучным. Каллум обладал очень редкой специальностью, манипулистикой, и еще более редким талантом, намного превосходившим возможности любого среднего колдуна. К тому же он был умен и поэтому желаемого от людей не добивался, а получал все на блюдечке. Вот по чему он вечно искал развлечения; незнакомцу, который появился на пороге, убеждать Каллума почти не пришлось.

— Хранитель, — вслух прочитал Каллум, пристально изучая визитку и закинув ноги на стол. На работу он опоздал на четыре часа, но ни управляющий партнер (сестра), ни владелец бизнеса (отец) о пропущенном совещании ничего не сказали. Он все наверстает во второй половине дня, присев на две минуты (управится-то он и за полторы, просто сперва допьет эспрессо) потолковать с заказчиком полного портфеля высококлассных иллюзий для лондонской Недели моды. — Надеюсь, вы храните нечто интересное, Атлас Блэйкли.

— Так и есть, — сказал тот, поднимаясь на ноги. — Полагаю, мне стоит вас ожидать?

— Полагать опасно, — ответил Каллум, проверяя границы интересов Атласа. Размытые и твердые, они так просто внутрь не пускали. Кем бы этот Атлас Блэйкли ни был, его предупредили об особенных навыках Каллума, а значит, он глубоко копнул, просто чтобы добраться до их истинной природы. По мнению Каллума, любому, кто по собственному желанию делает грязную работу, стоило уделить несколько минут своего внимания. — Кто участвует?

— Еще пятеро.

Хорошее число, подумал Каллум. Вполне эксклюзивно, но статистически один из этих пятерых еще мог ему понравиться.

— Кто самый интересный?

— Это все субъективно, — ответил Атлас.

— Значит, я?

Атлас невесело улыбнулся.

— Вы не безынтересны, мистер Нова, хотя, подозреваю, впервые окажетесь в одной комнате с группой столь же редких индивидуумов, как и вы сами.

— Интригует, — сказал Каллум, убирая ноги со стола и подаваясь вперед. — Но мне хотелось бы узнать о них побольше.

Атлас выгнул бровь.

— Не о самой возможности, мистер Нова?

— Захочу — и она будет моя, — пожал плечами Каллум. — Я могу подождать и решить позже. Игроки всегда интереснее самой игры, знаете ли. Точнее, игра приобретает иной окрас в зависимости от участников, — поправился он.

Атлас улыбнулся одними уголками рта.

— Нико де Варона, — сказал он.

— Ни разу не слышал. Что умеет?

— Он физик. Способен подчинять себе физические силы, равно как вы — чужие намерения.

— Скукота. — Каллум откинулся на спинку кресла. — Но думаю, попытку ему дать можно. Кто еще?

— Либби Роудс, тоже физик. Не видел, чтобы кто-то еще так воздействовал на окружающую среду. Равно как Рэйна Мори, натуралист, воздействует на землю, которая лично предлагает ей свои плоды.

— Натуралистов — как грязи, — ответил Каллум, хотя и признал про себя, что ему стало любопытно. — Кто еще?

— Тристан Кейн. Видит иллюзии насквозь.

Редкий дар. Очень редкий, хоть и не особенно полезный.

— И?

— Париса Камали. — Это имя Атлас произнес нерешительно. — О ее специальности я бы предпочел умолчать.

— Вот как? — Каллум заломил бровь. — А про меня вы им рассказали?

— О вас и не спрашивали.

Каллум прочистил горло.

— У вас привычка составлять психопрофиль всякого встречного? — равнодушно спросил он, но Атлас не ответил. — С другой стороны, если человек не замечает, как на него воздействуют, то и возмущаться не станет, так?

— Думаю, мы с вами в некоторых смыслах противоположны, мистер Нова, — сказал Атлас. — Я знаю, что хотят слышать люди, а вы заставляете их хотеть слушать то, что знаете вы.

— Может, я от природы такой интересный? — беспечно предположил Каллум, и Атлас басовито рассмеялся.

— Знаете, для человека, который так четко знает себе цену, вы, похоже, забываете, что под слоем природного таланта в вас живет большая скука, — сказал Атлас, и Каллум встревоженно моргнул. — Это еще не значит, что есть свободное место, но…

— Свободное место? — вскинулся Каллум. — Занятный у вас метод вербовки.

— Не свободное место, — повторил Атлас, — но кое-что определенно незавершенное. — Он встал. — Спасибо огромное за уделенное мне время, мистер Нова, — сказал он, — ведь пока мы с вами тут беседовали, вы наверняка могли провернуть уйму дел. Как думаете, сколько времени вам потребовалось бы на то, чтобы развязать войну? Или же завершить? — Он помолчал, но Каллум не ответил. — Пять минут? Или, быть может, десять? Быстро ли вы сможете кого-нибудь убить? Спасти жизнь? Я восхищаюсь тем, чего вы не сделали, — признал Атлас, склонив голову и выжидающе глядя на него, — и мне очень интересно, почему вы этого не сделали.

— Вмешиваться в дела мира — так и с ума сойти недолго, — раздраженно сказал Каллум. — Для того чтобы быть мной, требуется определенный уровень сдержанности.

— Сдержанности, — повторил Атлас, — или отсутствия воображения?

Каллуму хватило самообладания, чтобы не вытаращиться на него.

— Лучше бы это стоило моего времени.

Он не сказал: четыре минуты и тридцать пять секунд. Вот за сколько он управился бы.

Ему показалось, что Атлас Блэйкли, Хранитель, заманивает его куда-то, но сопротивляться этому не стоит.

— Я мог бы ответить то же самое, — сказал Атлас, учтиво кивнув на прощание.

Париса

Час назад

Она сидела в баре, в любимом черном платье, потягивая мартини. Она всегда приходила сюда одна. Какое-то время еще брала с собой подружек, но в конце концов пришла к выводу, что они создают много шума, действуют разрушительно и частенько ревнуют, чего Париса уже не терпела. Когда-то, еще в Парижском универе, у нее имелись одна или две подружки, да и в Тегеране она сблизилась с братом и сестрой, но с тех пор определилась: в одиночку работать куда эффективнее. Для нее это было логично. Люди, которые выстраиваются в очередь поглазеть на «Мону Лизу», обычно не знают названий соседних картин, и это совершенно нормально.

Определений тому, чем занималась Париса, нашлось бы множество, и большинство людей этого не одобрило бы. Само собой, она не придавала большого значения мнению окружающих. Она была умна и талантлива, но главное — если верить тем, кто когда-либо с ней встречался, — прекрасна. А то, что досталось тебе в результате случайного сочетания генов, а не упорного труд а, ни идеализировать, ни порицать, по ее мнению, не стоило. Свою внешность она не презирала, но и не любила. Просто пользовалась ею, как любым другим инструментом вроде молотка или лопаты. К тому же о чужом неодобрении даже не думала. Те же дамочки, которые осудили бы Парису, млели при виде ее бриллиантов, туфель и грудей — своих, не искусственных и даже не улучшенных иллюзией. Парису эти женщины могли называть как угодно, зато она хотя бы была настоящей. Живой, хоть и живущей за счет ложных обещаний.

В самом деле, нет никого опаснее женщины, которая точно знает себе цену.

Париса наблюдала за группой зрелых мужчин в углу: одетые в дорогие костюмы, они обсуждали какое-то дело. Некоторое время она прислушивалась к теме беседы. В конце концов, не все же сводится к сексу, порой инсайдерскую инфу раздобыть проще, а Париса, как человек умный, несла много угроз. Но разговор ей быстро наскучил, поскольку бизнес-идея была в корне несостоятельной. А вот сами мужчины показались ей любопытными. Один поигрывал обручальным кольцом и в мыслях ругался с женой. Скучно. Второй явно сох по первому, и это показалось Парисе интересным, хоть и не сулило пользы. Последний был привлекательным и, возможно, богатым (надо оценить его лучше), а на месте обручального кольца у него светлела полоска бледной кожи. Париса села поудобнее, изящно закинув ногу на ногу.

Мужчина, мельком заметив это движение, поднял взгляд.

Что ж, он определенно испытывал желание.

Париса отвернулась, поняв, что в ближайшее время мужчина не покинет собеседников. Она предпочла занять мысли кем-то иным. Может, той богатой женщиной в дальнем углу, которая того и гляди разревется? Нет, уж больно депрессивная. Оставался бармен, он определенно умело работал руками… которыми в мыслях уже водил по ее бедрам. Он довольно точно представлял себе ее формы, хотя сама она от этой связи ничего не выиграла бы. Ну, кончила бы, и что с того? Оргазм она и наедине с собой могла получить, не вдаваясь в ребячество и не трахая барменов. Если кто-то хотел войти в жизнь Парисы, ему предстояло платить деньгами, силой или магией. Ничего другого она не принимала.

Она подалась в сторону темнокожего мужчины в твидовом костюме, сидевшего у края стойки, и вслушалась в тишину у него в голове. Странное дело, она не заметила, как он вошел. Значит, это медит или хотя бы колдун. Занятно. Глядя, как он поигрывает визитной карточкой, постукивая ею о стойку, Париса прищурилась и прочитала: «Атлас Блэйкли, Хранитель». Хранитель чего?

Беда умных девушек: они от природы любопытны. Париса отвернулась от бизнесменов, решив заняться Атласом Блэйкли. Изменила позу, давая понять, что заинтересована им.

Настроилась на его разум и увидела там… шестерых. Нет, пятерых. Пятерых человек без лиц и одаренных феноменальной магией. Ах, он, значит, точно медит, и они, видимо, тоже. С одним из пятерых он чувствовал родство. Другой стал призом, который этот мужчина, Атлас, недавно завоевал и немного этим кичился. Еще двое шли парой; они ненавидели гоняться друг за другом, словно звезды на орбите, но, как ни печально, больше ничего не умели. Очередной стоял под вопросом, в нем ощущалась неопределенность, как на краю узкого карниза. Последний был… ответом, будто эхо, но почему, Париса разобрать не могла. Она попыталась разглядеть лица пятерки, но ничего не вышло; они то появлялись, то исчезали, маня ее.

Париса огляделась и немного прогулялась по его мыслям. Они напоминали экспонаты в музее, словно бы он специально для нее расставил их в том порядке, в каком ей стоило их просмотреть. Пять обрамленных туманных портретов, а потом — зеркало. Париса взглянула на саму себя и испуганно вздрогнула.

Мужчина у края стойки встал. Приблизился к Парисе, задержавшись, чтобы положить перед ней карточку, и ушел. Он не сказал и не объяснил ничего, но Париса уже знала, зачем он оставил ей визитку — ей хватило времени, проведенного у него в голове. И вот сейчас она осознала: это он сам ее впустил. «Через час, — сообщал мысленно Атлас, — карточка перенесет тебя кое-куда. В одно важное место». Кем бы ни был этот человек, место это играло для него главную роль. Тут все скрывал туман, и Париса решила, что сама все додумала, но инстинктивно поняла: это приглашение важнее мужчины, обсуждавшего дела. Он недавно носил костюм в ателье, перешивать, но заказал его не сам. Одежда вообще была не нова и принадлежала не ему. Вердикт: мужчина при всем желании не мог позволить себе костюм получше, хотя встреча того стоила.

Париса обреченно вздохнула и взяла со стойки визитку.

Час спустя она уже сидела в одной комнате с Атласом Блэйкли и пятеркой людей, туманные портреты которых видела у него в голове, хотя сами Атлас с Парисой при этом не обменялись ни словом, вежливым ли, грубым. Интерьер комнаты был предельно приятным: современный и минималистский, с длинным кожаным диваном и набором стульев с высокими спинками. Кроме Парисы присело только двое. Она следила за симпатичным мальчиком-латиносом — определенно, он все еще мальчик, да к тому же помешанный на девочке подле нее, — который нашел ее прекрасной, и мысленно улыбнулась, четко зная: она могла бы съесть его живьем, а он даже не рыпнулся бы. Денек-другой с ним, наверное, можно позабавиться, однако эта встреча, что бы они ни сулила, была куда интереснее. Внезапно комната и все в ней показалось Парисе гораздо более важным.

Африканер-блондин показался ей интересным. Возможно, чересчур симпатичным. Волосы у него были чересчур золотистые, одежда — чересчур красиво пошита по мерке, лицо — чересчур поразительное. Он глазел на темнокожего британца, Тристана, с невероятной заинтересованностью, а возможно, даже с некоторым голодом. Славно, удовлетворенно подумала Париса. Мужчины вроде него ей не нравились. Такие выкрикивают свое имя, орут о размере своего члена, говорят слова в духе: «О да, детка, как это у тебя получается, у меня еще ни с кем такого не было», в общем, доставляют хлопоты. И ни к чему стоящему отношения с ними не приводит. Богатые люди вроде него кошельков из рук не выпускают, и опыт показывал, что добра от них ждать не стоит.

К тому же все шестеро были равными. Блондин ничего не мог ей предложить, кроме верности, но от таких, как он, легко ее не добиться. Он привык получать свое, и из его мыслей Париса поняла, что хотя бы к этому он прилагал какие-то усилия. Однако Париса Камали никогда ничьей власти не признавала и признавать не собиралась.

От парнишки-латиноса, видимо, тоже ничего получить не удалось бы. Он явно был богат и явно не урод («Николас», — довольная, подумала Париса, вертя в голове его имя; она словно нашептывала его, уткнувшись мальчику в смуглую шею, на дюйм ниже мочки уха), однако легкие победы ему надоели. Такие не во вкусе Парисы. Девицу, на которой он зациклился — большие наивные глаза, детская челка, — Париса сразу списала со счетов, хотя она и прежде встречалась с девушками и не брезговала ими. Большую часть прошлого месяца она, по сути, провела с богатенькой смертной наследницей, которая и купила ей этот наряд, эти сапожки, эту сумочку. Если заглянуть людям в самое нутро — Париса любила так делать, — то все они одинаковые. Именно этим Париса и занималась: высматривала то, что не предназначено для чужих глаз. Вот только в этом конкретном случае девушка ей попалась совершенно безнадежная. Она встречалась с парнем, который ей, похоже, правда нравился. А еще у нее были добрые намерения, что удручало больше всего. Девушка, Либби, казалась такой правильной, что пользы не сулила никакой. Париса быстро перешла от нее к следующему кандидату.

Рэйна, натуралист с кольцом в носу и короткими, безыскусно, будто по линейке остриженными волосами, похожими на жидкую смолу. Вот ее точно стоило бояться больше остальных. Она излучала исходную силу, а с обладателями таковой, как подсказывал опыт, связаться себе дороже. Париса поместила Рэйну в мысленный ящик с ярлычком «Не беспокоить» и решила пока с ней не пересекаться.

Был еще Тристан, англичанин, понравившийся Парисе с первых же мгновений, как она скрытно проникла в его мысли. Он напоминал человека, у которого выдалось голодное детство — физически и эмоционально. Париса просмотрела детали: ожог на внешней стороне запястья, тонкий шрам на левом виске, неровно сросшийся перелом на пальце, белый рубец на средней костяшке кулака. Кто бы ни задирал Тристана, он всех перерос. В голове у него нарывом зрел гнев, отдающий глухим стуком, как ритм племенного барабана. Тристан явно не понимал, зачем он здесь, но оказавшись тут, намеревался наказать собравшихся и себя с ними. Парисе это нравилось. Она находила это интересным или хотя бы знакомым. Тристан сидел поближе к двери и, совсем как она, подмечал все, что было в комнате не так: иллюзии, при помощи которых остальные скрывали какие-то свои недостатки — от корректора поверх вылезшего на почве стресса прыщика на лбу у Либби до ложных золотистых кончиков Каллумовых волос. Париса мельком подумала, не отмести ли его сразу.

Он был не впечатлен.

Впрочем, при желании Париса заставила бы его изменить свое мнение. Вот только зачем это ей? Какой смысл гоняться за кем-то, на кого невозможно воздействовать? Похоже, выгоднее всего будет закрутить с самим Хранителем, Атласом. Вряд ли ему сильно за сорок, а значит, задача вполне выполнима. Париса уже прикидывала, сколько потребуется времени, чтобы добиться расположения Атласа, когда позади них открылась дверь и все обернулись.

— А, Далтон, — произнес Атлас, и стройный юноша с изящными угловатыми чертами лица кивнул в ответ. Он был на пару лет старше самой Парисы и носил чистенькую, накрахмаленную белую рубашку в тонкую, как пробор в его волосах цвета воронова крыла, полоску.

— Атлас, — низким голосом произнес Далтон и взглянул на Парису.

«Да, — подумала она. — Да, это будешь ты».

Далтон нашел ее прекрасной. Ну и что, так думали все. Он нерешительно отвел взгляд от ее груди. Париса улыбнулась в ответ, отчего мысли Далтона пустились в галоп… и пропали. Он некоторое время молчал, но тут Атлас прочистил горло.

— Знакомьтесь, это Далтон Эллери.

Далтон коротко кивнул и, натянуто улыбнувшись, посмотрел на остальных за спиной у Парисы.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Поздравляю с обретением доступа в Александрийское общество. — Говорил Далтон плавно и елейно, но выглядел как им-то зажатым; его широкие плечи — которые он наверняка долго и упорно накачивал и для которых рубашки приходилось шить по мерке — словно что-то сковывало. Гладко выбритый и ухоженный, он походил на педантичного чистюлю, и Парисе уже не терпелось обласкать губами его изящную шею. — Уверен, вы успели оценить, какая это честь оказаться тут.

— Далтон у нас занимается исследованиями, и еще он член последнего класса посвященных, — пояснил Атлас. — Он будет направлять вас в процессе и поможет переходу в новую жизнь.

Кое-куда Париса могла бы перейти и вовсе без помощи. Она скользнула в подсознание Далтона и осмотрелась там. Станет ли он бегать за ней? Или захочет, чтобы она проявила инициативу? Он что-то заблокировал от нее, ото всех, и Париса удивленно нахмурилась. Защита от телепатии — не то чтобы невидаль, но даже от медита внушительного таланта требует больших усилий. Может, в комнате был еще кто-то, способный прочесть мысли Далтона?

На лице Атласа промелькнула улыбка. Он выгнул бровь, и Париса моргнула.

«О-о-о», — мысленно протянула она, и улыбка Атласа стала шире.

«Возможно, сейчас ты понимаешь, каково это для других людей, — ответил Атлас и осторожно добавил: — Я бы советовал держаться от Далтона подальше, а ему посоветую не приближаться к тебе».

«Он что, слушается ваших распоряжений?» — спросила Париса.

Улыбка Атласа даже не дрогнула.

«Да, и тебе тоже следует».

«А остальные?»

«Я не могу помешать тому, что вы будете делать весь следующий год, но все же есть определенные границы, мисс Камали».

Она улыбнулась, соглашаясь и очищая разум. Защита, нападение… Навыками она не уступала, и в ответ Атлас кивнул.

— Ну что ж, — сказал он. — Обсудим же детали вашего посвящения?