Искупление

Олег Рой, 2012

Что общего между холеным мужчиной, владельцем одной из самых крутых строительных компаний, респектабельным любимцем женщин и благотворительных организаций, и девочкой-попрошайкой, подбирающей остатки пищи на задворках «Макдоналдса»? Правильно – незащищенность перед ударами судьбы. Сегодня Станислав Шаповалов – на недосягаемой для простых смертных высоте. Завтра – вычеркнут из списка живых. Сегодня Танечка Кузнецова – на дне жизни. Но ее дно окажется нечаянной радостью, небывалым счастьем для Стаса.

Оглавление

Глава третья

За восемь дней до Нового года

Некоторое время Стас неподвижно лежал на грязном разбитом асфальте, кое-где припорошенном тонким слоем подтаявшего снега. Холода он не чувствовал. С тех пор как там, за газетным киоском, пуля впилась в него и ожгла своим горячим мучительным поцелуем, прошло уже немало времени, но только сейчас он по-настоящему ощутил боль. Боль, становящуюся с каждым мгновением все сильнее. От нее кружилась голова и плыло перед глазами кроваво-красное марево. В этом тумане сам Стас не мог понять, открыты у него глаза или закрыты. Шок, заставивший его мчаться на бешеной скорости по Тверской, не обращая внимания на рану, постепенно проходил, и теперь Стас чувствовал себя совершенно измотанным и обессиленным настолько, что трудно было даже пошевелиться. Наверное, он все-таки потерял сознание, но, видимо, не полностью, поскольку не отключился, а находился словно бы в бреду. То ему представлялось, что он все еще бежит по темному, перечеркнутому косыми тенями, страшному своей тишиной и безлюдностью переулку-тоннелю, то чудилось, что он снова пытается пролезть в щель ограды и забор сдавливает его ребра своими деревянными ребрами… То вдруг отчетливо, точно наяву, вставал перед глазами его преследователь, который с этим жутким, нечеловеческим выражением лица вскидывал уродливый удлиненный пистолет, а Стас, оцепенев от ужаса, не мог отвести взгляда от черного дальнозоркого зрачка ствола. Снова и снова звучал в его ушах еле слышный щелчок выстрела, казавшийся Стасу оглушительным взрывом, и снова он резко дергался, пытаясь уйти в сторону от летящего навстречу маленького свинцового сгустка смерти.

Должно быть, в какой-то момент Стас вздрогнул не только мысленно, потому что забор вдруг покачнулся, и несколько капель талой воды стекло прямо за шиворот. Ледяная струйка, скользнувшая по спине, ненадолго привела Стаса в чувство. Во всяком случае, впервые за это время в голове пронеслась более или менее связная мысль — похоже, он все-таки сумел оторваться от своего кошмарного преследователя. Это осознание приободрило и придало сил. Однако следом за первой мыслью тут же пришла и вторая — о том, что ни в коем случае нельзя оставаться здесь и продолжать валяться у забора. Во-первых, потеряв сознание, он может просто-напросто замерзнуть, ведь на дворе пусть и теплый, но все равно декабрь. А во-вторых, весьма вероятно, что убийца продолжает его искать. Что если он начнет прочесывать этот переулок, догадается заглянуть через забор и увидит его? Нет, нужно заставить себя подняться и обязательно найти более подходящее место для укрытия. Хотя бы спрятаться в развалинах особняка.

Стас попробовал подняться на ноги, но это удалось не сразу. Голова сильно кружилась, принять вертикальное положение было очень тяжело. Его тут же повело, он снова повалился на бок и сумел справиться с собой лишь после нескольких мучительных попыток, каждая из которых давалась с огромным трудом. Наконец он все-таки встал, держась за забор, сделал вперед шаг, потом другой. После этого шаткую опору пришлось выпустить из рук, и такая потеря оказалась критической, Стас покачнулся и упал на четвереньки. Опять поднялся не сразу, с массой усилий. Еще один шаг, снова падение… На третий раз он сообразил, что вставать на ноги, собственно, и необязательно, можно продвигаться к своей цели — зияющему чернотой дверному проему в стене дома — и на карачках. Что он и сделал. На четвереньках, а то и вовсе ползком Стас кое-как добрался до особняка, ценой неимоверных стараний вскарабкался на то, что когда-то было крыльцом, и оказался внутри. Это путешествие, за время которого нужно было преодолеть всего каких-то несколько метров, отняло у него не менее получаса и абсолютно все силы. Упав на пороге дома, он отключился, на этот раз уже полностью, провалившись в беспросветную мглу, где не было ни мыслей, ни ощущений, ни кошмаров.

Трудно сказать, как долго Стас был в забытьи. Но явно мог бы проваляться вот так без чувств и гораздо дольше, если бы его вдруг не потрясли за руку, и звонкий голос не произнес бы над самым ухом:

— Эй! Ты чего тут разлегся?

Стас услышал этот голос, но он донесся до него, словно через толстый слой ваты. Не то что ответить, но даже осознать, о чем его спрашивают и его ли вообще спрашивают, он был не в силах. Да и не было у него совсем никакого желания как-то реагировать на этот голос. Сейчас хотелось только одного — снова впасть в утешительное забытье, где нет этой жуткой боли в плече и вообще ничто не тревожит…

Однако, судя по всему, оставлять в покое его не собирались. Стас чувствовал, что его трясут все сильнее, а голос продолжает звучать:

— Вот ведь нашелся тут пьянчуга на мою голову! Вставай! Поднимайся сейчас же! Я кому говорю?!

И так как он продолжал лежать без движения, то в голосе через некоторое время появились испуганные нотки:

— Эй, ты жив вообще? Что с тобой?

Наконец Стасу удалось собраться с силами, он застонал и открыл глаза.

Постепенно к нему возвращались ощущения, одно неприятнее другого — боль, холод, невероятная усталость и мерзкий, почему-то отдающий железом, солоноватый привкус во рту. Потом включилось обоняние, и Стас в полной мере смог оценить, чем «благоухает» вход в заброшенный старый дом. Зрение же из всех пяти известных человеческих чувств вернулось к нему последним. Понадобилось некоторое время, прежде чем он сумел разглядеть в тусклом отблеске уличного освещения того, кто так настойчиво тормошил его. Почти сразу Стас понял, что перед ним ребенок, девочка лет десяти, максимум двенадцати. То, что это именно девочка, можно было догадаться лишь по тому, что из-под рваной грязной курточки неопределенного цвета торчало нечто, напоминающее юбку или платье — трикотажный подол в полосочку со спущенными в нескольких местах петлями. Остальные части наряда склонившего над ним ребенка выглядели еще более удручающе: на голову натянуто несколько вязаных шапочек, выглядывающих одна из-под другой, на ногах толстенные, собравшиеся в гармошку рейтузы и старые, подвязанные веревкой сапоги со сломанной «молнией», которые явно были на много размеров больше, чем требовалось их хозяйке. Шея этого жалкого и в то же время очень энергичного, судя по голосу, существа несколько раз была обмотана почти до самого рта грязным шарфом. В руках девочка сжимала толстую палку, на конце которой торчало несколько кривых ржавых гвоздей. Палка напоминала когтистую лапу свирепого крупного животного, ведущего отнюдь не вегетарианский образ жизни. В таком виде и с этим своим «оружием» выглядела девчушка весьма забавно, чтобы не сказать — комически, но Стасу сейчас было не до смеха. Сознание постепенно возвращалось к нему, но вместе с ним возвращались жуткая боль и чувство полного бессилия.

— Ты живой? — настойчиво повторила девочка.

— Пока живой… — выдавил из себя Стас. — Но это временно…

Подавив стон, он попытался поднять руку и морщась от боли, слегка шевельнул ею. Вроде рука двигалась, значит, кость не задета. «Что ж, первая хорошая новость за сегодняшний день», — пронеслось у него в голове.

Девочка тем временем не сводила с него больших светлых глаз, в которых испуг сменялся отчаянной решимостью.

— Тогда убирайся отсюда! Это мой дом! — она шагнула к нему и замахнулась палкой. Решимость явно победила страх, и девочка отважилась на активные действия. Похоже, она была настроена защищать свое убежище всеми имеющимися у нее силами.

— Уходи! — палка-лапа со свистом пронеслась возле его головы, перед глазами пролетели ржавые гвозди. — А то сейчас как дам!

«И ведь даст… — снова мелькнуло в голове у Стаса. — Для нее, беспризорницы, родившейся и выросшей на помойке, это в порядке вещей… А я сейчас даже постоять за себя не в силах…» Ситуация показалась ему столь нелепой, что Стас, несмотря на всю ее безысходность, чуть не рассмеялся: подумать только, маленькая бомжиха, пигалица от горшка два вершка, собирается побить палкой с гвоздями его, здорового мужика! Его, миллионера, владельца одной из самых известных московских строительных компаний, нищая девчонка гонит его, как какого-то жалкого бродягу…

— Тихо, тихо! — Стас предостерегающе поднял здоровую руку. — Уймись. Не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто еще немного побуду здесь…

— Нет! — девочка снова взмахнула своим оружием. — Уходи! Нечего тебе тут делать!

Стас невольно вздохнул, и колыхание грудной клетки тотчас отозвалось усилением боли в левом плече.

— Ну, хорошо, хорошо… — примирительно сказал он. — Я уйду, если ты так настаиваешь… Сейчас уйду.

В этот раз вставать было еще тяжелее, чем в прошлый. Опираясь на здоровую руку, Стас кое-как приподнялся, но тут же с громким стоном опять свалился на грязный пол.

Внимательно наблюдая за ним, девочка опустила палку и сперва чуть отступила назад, а потом вдруг подошла ближе, заглянула ему за спину и принялась что-то там рассматривать.

— Это кровь! — испуганно воскликнула она. — Так много!.. Ты что — упал, разбился? Или подрался?

— Я ранен, — неохотно признался Стас.

— Ранен? — Девочка еще больше заволновалась.

— Да… Надеюсь, несильно, — Стас пытался говорить бодрым голосом, но это получалось у него весьма неважно.

— Так надо милицию вызвать! — тут же выдала девочка.

Будь на месте Стаса другой человек, менее погруженный в свои проблемы, он, возможно, удивился бы этой фразе, столь неуместной в устах маленькой бомжихи. Так, наверное, мог бы сказать благополучный ребенок, воспитанный в семье законопослушных граждан и с детства приученный к мысли, что добрые дяди милиционеры бдительно охраняют его покой и безопасность — но никак не беспризорница, для которой стражи порядка обычно представляют реальную угрозу. Однако Станиславу в тот момент было совершенно не до подобных тонкостей. И потому он торопливо проговорил:

— Нет-нет! Ни в коем случае!.. Никакой полиции…

— Тогда тебе нужно к врачу, — предложила маленькая собеседница. Но Стас отверг и эту идею.

— Я не могу, — он помотал головой. — Меня ищут… Мне надо спрятаться…

И замолчал на полуслове. В самом деле, не рассказывать же этой пигалице об ОМОНе и киллере… В том, что человек, стрелявший в него на Тверской, был профессиональным убийцей, которому его, Стаса, специально заказали, он уже не сомневался.

Некоторое время девочка молча смотрела на него. И если бы в этот момент рядом нашелся какой-нибудь досужий наблюдатель, которому пришла бы охота приглядеться к выражению лица маленькой бездомной, то он сразу понял бы, что в ней борются два мотива — стремление помочь попавшему в беду человеку и нежелание ввязываться в непонятную ей и, возможно, опасную историю. Уж старый вяз, например, точно бы это понял. Но ему не было видно, что происходит внутри дома.

Стас тем временем все-таки сумел подняться на ноги. Вертикальное положение далось ему с трудом, его шатало, и стоять удавалось лишь благодаря остаткам дверного косяка, в который он вцепился здоровой рукой.

— Мне надо идти… — проговорил Стас. И остался на месте.

— А есть куда? — хмуро поинтересовалась девочка.

— Что?..

— Я спрашиваю, тебе есть куда пойти? Где спрятаться?

— Не знаю, — честно отвечал он. — Наверное, нет…

Она еще немного помолчала, затем, приняв решение, тряхнула головой, увенчанной серией безобразных шапочек.

— Ладно. Идем со мной.

— Куда? — не понял он.

— В дом, разумеется. Там тебя вряд ли найдут…

На тот момент Стасу было уже почти все равно, куда идти. Ему хотелось только одного — упасть куда-нибудь и лежать без движения в каком-нибудь темном углу, где никто бы его не трогал. И потому он послушно поплелся вслед за девочкой, даже не особенно задумываясь над тем, куда, собственно, и зачем идет. Хуже все равно уже не будет… Вернее, поплелся — это слишком громко сказано. Начал он с того, что буквально пополз вдоль стены, держась за нее и еле передвигая ноги. Но далеко продвинуться подобным образом было нельзя, и настал момент, потребовавший от Стаса немалого мужества и неимоверных усилий — нужно было от этой стены оторваться. Как ни странно, но после первых шагов без опоры, давшихся с огромным трудом, передвигаться стало уже чуть легче. Потихоньку шагая вперед, Стас даже ни разу не упал, хотя постоянно был на грани этого, голова кружилась столь сильно, точно он не менее часа провел на каком-нибудь вертящемся аттракционе в Диснейленде.

От входа они сразу попали в черневший углами вестибюль. Глаза смутно различали обломки мебели, горы мусора, куски обвалившейся лепнины и широкую мраморную лестницу в глубине холла. Стас почему-то решил, что сейчас придется идти по лестнице наверх, но его провожатая не стала подниматься, а ушла вбок, в темный, заставленный всяким барахлом коридор, потом повернула в другой, еще более тесный и захламленный, затем пересекла большую и узкую, как пенал, комнату.

Девчонка так бойко и уверенно двигалась по развалинам похожего на лабиринт особняка, что сразу становилось понятно — она чувствует себя тут хозяйкой. «Маленькая хозяйка большого дома». Эта фраза почему-то всплыла в памяти, и Стас никак не мог вспомнить, откуда она. Кажется, из Джека Лондона… Ну да, конечно же. «The Little Lady of the Big House». Он читал этот роман и по-русски, и по-английски.

— Сюда! — командовала его провожатая. — Не споткнись, тут какая-то штука из пола торчит… Теперь налево. Осторожно, там дыра в полу…

С трудом держась на ногах, Стас пытался не отставать от нее, а про себя решил, что вряд ли сумеет выбраться отсюда без посторонней помощи. Они повернули еще раз, и еще, потом девочка открыла каким-то чудом сохранившуюся здесь дверь, и Стас почувствовал, как в лицо ему дохнуло тепло. Конечно, теплом это дуновение можно было назвать только с большой натяжкой. Но все же, по сравнению с промозглой сыростью улицы, это все-таки было тепло.

Стас прислонился к стене и осмотрелся, насколько это позволяла царящая здесь темнота, лишь слегка рассеиваемая удаленным светом улицы — фонарей и окон домов в переулке. Комната была небольшой, в два окна. Стекло в одном из них почти полностью цело, другое оказалось забито фанерой, а из щелей торчало какое-то тряпье. Для того чтобы прогреть помещение, таких предосторожностей, конечно, явно было недостаточно, но, по крайней мере, они защищали комнату от ветра и сквозняка — а это уже немаловажно.

— Это мой дом, — с какой-то даже гордостью в голосе заявила девочка.

— И сколько вас тут живет? — вяло поинтересовался Стас.

— Кого это «вас»? — тут же с вызовом переспросила она.

Слово «бомжей» уже готово было сорваться с его языка, но Станислав в последний момент сдержался.

— Ну, я ж не знаю, с кем ты живешь… — замялся он.

— А ни с кем, — прозвучал неожиданный ответ. — Я одна.

Заявлено это было не без гордости.

— То есть как это? — Он так удивился, что даже забыл на миг о горящем адским огнем плече, слабости и головокружении. — Я думал, что все… ну… те, у кого нет дома… живут группами. Так же легче…

— А мне вот легче одной, — очень по-взрослому отрезала девочка.

Поняв, что тема эта ей неприятна, Стас замолчал, прислонился спиной к стене и принялся рассматривать помещение, в котором оказался волею судеб. Батарей под окнами не было, обломки труб отопления сиротливо торчали из стены, точно культя инвалида. Зато в комнате имелся камин, небольшой, порядком ободранный, но, похоже, исправный. Не сходя с места, Стас глянул в его зияющую пасть и увидел стоящий на кирпичах старый, дочерна закопченный чайник.

— Чуть попозже можно будет зажечь камин, — сообщила девочка, заметив его взгляд. — И воды вскипятить. Но так рано нельзя, а то Толян заметит дым, и тогда мне не поздоровится. Лучше немного потерпеть. Сейчас я зажгу свечку.

— Ты что, разжигаешь камин? — удивился Стас.

— А как я, по-твоему, греюсь? Одними этими шапками, что ли? — усмехнулась девочка. — И воду надо как-то кипятить.

— А это не опасно? Камин ведь старый? Наверное, неисправный… Можно ведь и угореть или устроить пожар, — продолжал сомневаться он.

— Да пока вроде все обходилось, — отвечала его собеседница. — Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить, — она постучала костяшками пальцев по стоявшему у стены древнему столу. Такие столы Стас видел только в советских фильмах середины прошлого века, они были неотъемлемой деталью интерьера каждой конторы во времена, когда еще никому не приходило в голову употреблять слово «офис» по отношению к отечественной действительности. — Камин все-таки греет, только коптит слегка.

— А кто такой Толян? — спросил Стас, с удовлетворением констатируя, что понемногу начинает согреваться. Во всяком случае, чувства озноба, которое навалилось на него на улице, уже не было. Только вот раненое плечо не давало ни на секунду забыть о себе.

— Местный дворник, — ответила девочка с такой неприязнью, что у нее даже голосок зазвенел от ненависти. — Мерзейший тип.

Порывшись под столом, она извлекла огарок церковной свечки и зажгла ее, ловко укрепив на крышке стоявшего тут же поблизости небольшого допотопного сейфа. Судя по многочисленным следам расплавленного воска на его поверхности, играть роль канделябра сейфу было явно не впервой. Нельзя сказать, чтобы от одной маленькой свечечки в комнате стало намного светлее, но все же глаза уже начали привыкать к темноте, и Стас сумел получше рассмотреть помещение, в котором находился. Кроме стола и сейфа здесь имелось и еще кое-что, что могло претендовать на гордое звание мебели — колченогий стул с остатками разодранной в клочья матерчатой обивки и матрас на деревянном каркасе, служивший, очевидно, в лучшие свои времена основанием дивана. Впрочем, судя по всему, он и теперь употреблялся по тому же назначению, так как сверху него было постелено ватное одеяло, все в прорехах и пятнах, а с одного края лежал тугой тряпичный узелок, который, как догадался Стас, хозяйка дома использовала как подушку.

— Садись, — радушно пригласила девочка.

Стас с опаской поглядел на стул, потом на «кровать», наконец решился опустился на край матраса и, привалившись к стене, вытянул ноги и закрыл глаза. После долгого утомительного перехода по коридорам это могло бы показаться блаженством — если б не боль в плече. Неловко повернувшись, он застонал так громко, что девочка даже вздрогнула.

— Давай я осмотрю твою рану, — предложила она после небольшой паузы.

— Зачем? — усмехнулся Стас. — Не думаю, что ты разбираешься в медицине…

— Ты думаешь, что будет гораздо лучше умереть здесь от потери или заражения крови? — тут же парировала девочка. — Я, конечно, не врач, но перевязать рану сумею.

От этих простых слов Стасу вдруг стало неловко. И правда, зачем он, как это сейчас называется, наехал на девчонку? Да, она бомжиха, она грязная и оборванная, и вид ее вызывает чувство брезгливости… Но она подобрала его, можно сказать, на улице, раненого, истекающего кровью, привела в более или менее теплое место, готова дать приют и оказать помощь… А он позволяет себе язвить в ее адрес.

— Знаешь, я буду тебе очень признателен, если ты это сделаешь, — проговорил Стас, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно более миролюбиво.

Он размотал шарф, снял сильно пропитавшиеся кровью пальто и пиджак. Раздевался Стас со всеми возможными предосторожностями, но все равно каждое движение еще больше усиливало и без того резкую боль, так что вскоре, увидев его мучения, девочка принялась помогать ему. В четыре руки (или, точнее, в три с половиной, потому что левая рука Стаса шевелилась еле-еле) стало не в пример легче. Но когда дело дошло до рубашки, раненый и его добровольная помощница столкнулись с неразрешимой проблемой. Тонкая хлопковая ткань из белоснежной стала бурой и так сильно прилипла к плечу, что оторвать ее не представлялось возможным. После нескольких попыток, причинивших Стасу невыносимые страдания, девочка отказалась от этой затеи и, снова порывшись под столом, извлекла на свет божий небольшой кухонный нож, у которого отсутствовала одна из пластиковых накладок на рукоятке, и принялась кромсать им ткань вокруг раны. Нож никак нельзя было назвать острым, резать пришлось долго, но наконец старания «сестры милосердия» увенчались успехом. Бережно собрав из стоявшего в камине чайника остатки воды, девочка промыла рану.

— Посмотри, не осталась ли там пуля, — морщась, попросил Стас. — Если осталась, ее обязательно нужно вытащить…

— Пуля? — снова перепугалась девочка. — В тебя стреляли?

— Нет, блин, я сам ее себе туда засунул! — он сорвался было на крик, но заставил себя сдержаться невероятным усилием воли.

— Я ничего такого не вижу…

— Ладно, давай я сам…

Толком рассмотреть что-то при таком освещении было и впрямь невозможно, и он, чуть не воя от боли, заставил себя ощупать рану здоровой рукой. К счастью, пуля и вправду не обнаружилась. Стас был не слишком силен в медицине, но все же осмелился предположить, что его рана не слишком опасна. Кость, похоже, не задета. Очевидно, пуля прошла по краю, повредив лишь кожу и мышцу, а раз так, значит, еще можно жить. После этого открытия Стасу даже стало полегче, и они приступили к перевязке.

Тем же самым ножом девочка при содействии Стаса, который помогал ей здоровой рукой, отрезала полу его рубашки, которую решено было использовать вместо бинта. Опасения раненого оказались напрасны — девчонка довольно успешно справлялась с перевязкой.

— Кстати, если кому интересно, меня зовут Таня, — сообщила она, обматывая его плечо самодельным бинтом. — А тебя?

— Станислав Михайл… — начал было он, но тут же оборвал сам себя. — Стас. А тебе сколько лет, Таня?

— Летом исполнилось двенадцать.

— А где твои родители? — задал он вполне естественный для подобной ситуации вопрос.

— Умерли, — коротко отвечала девочка.

— Что, оба? И папа, и мама?

— Да, и бабушка тоже. Ну вот и все, — удовлетворенно заметила Таня, завязав узел на обрывке рубашки. — Давай помогу тебе одеться, а то замерзнешь.

Он принялся натягивать с ее помощью пиджак и пальто. Влезать в грязную и мокрую, перепачканную кровью и еще бог знает чем одежду было крайне неприятно, но из двух зол пришлось выбрать наименьшее. Лучше быть одетым хоть так, чем сидеть голышом в неотапливаемой комнате. Закончив мучительный процесс облачения, застегнув пуговицы, замотавшись в шарф и как можно глубже упрятав руки в карманы, совершенно обессиленный Стас прислонился спиной к стене и закрыл глаза. После перевязки боль в плече немного утихла, во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.

— Ты как? — осторожно поинтересовалась Таня. Голос ее был полон сочувствия.

— Спасибо, благодаря тебе намного лучше, — отвечал он. — Вот только пить очень хочется.

Его давно уже мучила жажда, но не было случая сообщить об этом.

— Сейчас. Вот, возьми, — проговорила она после небольшой паузы.

Неохотно разлепив веки, Стас увидел, что девочка протягивает ему полулитровую пластиковую бутылку, заполненную примерно на треть каким-то фруктовым напитком ядовито-кислотного цвета.

— Может, дашь мне просто обычной воды? — поморщился Стас, который никогда в жизни не пил никакой сладкой газировки, включая пепси, колу и прочее. Не враг же он своему здоровью! — Хотя бы из-под крана?

— Извините, ваше величество, водопроводными кранами мой дворец не оборудован, — сердито отшутилась Таня. И тут же добавила, уже без ехидства в голосе:

— Вообще-то, вода — это самый большой дефицит. Еду еще можно найти, а вот питьевую воду только покупать приходится. Взять-то негде… В смысле, можно взять из трубы, тут неподалеку, но ее пить нельзя, она ржавая. Только если в камине вскипятить…

Скривившись, Стас сделал глоток приторно-сладкой газировки. Жажды это не утолило, наоборот, еще больше захотелось пить. Он глотнул еще и еще, но понял, что никогда не напьется этой бурдой, и отнял от губ бутылку.

Таня, очевидно, неправильно его поняла, потому что поспешила его заверить:

— Да ты пей, пей, не жалей. Я эту бутылку не покупала, я ее на улице нашла…

Не сдержавшись, Стас смачно выплюнул газировку прямо на пол и с трудом подавил рвотный рефлекс. Таня с сожалением поглядела на него:

— Надо же, какой ты брезгливый… Только зачем плеваться-то было, продукт переводить? Не хочешь — оставил бы мне…

— Извини, — буркнул Стас, снова откидываясь назад и прислоняясь к стене. Ему снова стало хуже, голова закружилась, темная комната поплыла перед глазами. Уже плохо контролируя себя, Стас завалился на бок и снова впал в тревожное забытье, полное смутных пугающих видений. Несколько раз он словно бы выныривал из этого вязкого мутного омута и вновь проваливался в него, так и не успев осознать, что происходит. В какой-то из моментов частичного прояснения, очнувшись, но снова не полностью, Стас вдруг ощутил, что стало намного теплее, услышал тихое потрескивание и уловил запах гари, показавшийся ему самым приятным из всех ароматов на свете. Он поплотнее завернулся в свое пальто и вновь отключился. Кошмары больше не тревожили его, обморок превратился в крепкий сон — тяжелый, вязкий, но зато без всяких мучительных сновидений.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я