Кошачий эшелон. Повесть-сказка

Ирина Амраху

В основе повести-сказки положена история о кошачьем эшелоне, спасшем блокадный Ленинград от нашествия крыс. Дружба, испытания, мужество, голод, холод, смертельные опасности, неожиданные встречи, и, конечно, чудо – вот с чем сталкиваются герои книги Люся и Максимка, оказавшиеся одни в окружённом фашистами городе. Но именно они оказались в эпицентре борьбы с наводнившими Ленинград крысами и увидели легендарный кошачий эшелон.

Глава пятая. Крысиный штаб

Люди в блокадном Ленинграде пытались выжить или боролись за жизнь и думали, что им грозит опасность только со стороны немцев. Но они ничего не знали пока о другой беде. Да откуда им было догадаться, что под полами их домов разросся целый крысиный город, обитатели которого не голодали и не мёрзли, не страдали и не плакали, не трудились из последних сил и не теряли своих близких… И даже больше — они воровали жалкие кусочки у ленинградцев, какие-нибудь несчастные несколько граммов хлеба или каши, в то время как у самих целые склады еды были припасены.

Эти длиннохвостые жители подземелья не знали, что это такое — отдать последний кусочек хлеба кому-то другому; они не понимали, как это возможно — поднять упавшего с ледяного тротуара, когда сам еле стоишь на ногах. Ведь крысам не дано было понять человеческих поступков. Они всегда поступали с точностью до наоборот. На то они и крысы. Потому они и решили напасть на людей в самый трудный момент их жизни. Давно они копили злобу против них, и вот, наконец, крысиный час на их часах прозвенел.

Крысы приступили к подготовке. Настоящий штаб развернулся недалеко от дома, где жил Максимка, а теперь ещё и Люся. Крысы стекались на совещание со всех сторон Ленинграда, путями, извилистыми и таинственными, известными только им. Они торопились, подстёгиваемые радостными мыслями о скорой победе над ослабевшими людьми. Какая удача — они и не ждали, что им так повезёт.

Крыса-генерал — тощая и необыкновенно длинная крыса в настоящей генеральской форме времён Наполеона, доставшейся ему от предков (которые и тогда, в 1812 году, замышляли о подобном), уже поджидал своих подопечных. Сейчас они вбегали на задних лапках, быстро кланялись, отдавали честь и усаживались за большой прямоугольный стол, покрытый рваной зелёной скатертью. Генерал нервно постукивал обгрызенным карандашом по крышке стола — он ждал своего заместителя и был недоволен его опозданием.

Всё на генерале было чистенькое и выглаженное, и только безобразно обгрызенный карандаш портил весь вид. Что поделаешь — была у генерала одна-единственная слабость — грызть карандаши. Вот и поглощал он их в огромном количестве. Поэтому часто, когда ему нужно было срочно начертить план наступления, карандаша не оказывалось, и генерал просто зверел. И тогда на помощь сразу являлся заместитель — незаменимый Гнус. У того всегда была с собой лишняя коробочка карандашей. Он выкладывал её перед генералом, словно фокусник, и гнев генерала таял, как будто его и не было.

Где брал Гнус в блокадном Ленинграде карандаши — неизвестно. Гнусы всегда находят всякие лазейки. Зачем кому-то знать об этом, когда известны другие вещи, более важные. Например, как художник Иван Билибин при свете оплавившихся свечей, держа в замерзающей руке тонкую кисточку, рисовал былинного героя — могучего богатыря Дюка Степановича, который разбрасывал врагов русской земли направо и налево. В тысяча девятьсот сорок втором году художник умер от истощения…

Когда крысиная банда собралась на своё собрание, они, первым делом, принялись глумится над потерями Ленинграда. Подлость крыс состояла ещё и в том, что каждую смерть они воспринимали как личную победу. Радовала их и смерть художника, у которого Гнус тоже воровал карандаши. Но крысы не понимали одного: остались рисунки художника, в которых жил его непобеждённый дух. И если у человека нет сил, чтобы взять в руки тяжёлое оружие, он может выразить свой протест с помощью кисточки, дирижёрской палочки или слова. Даже если крысы растащат все карандаши мира для своих генералов, у настоящего художника и настоящего человека всегда найдётся, чем ответить. Но крысы ничего такого не знали. Поэтому генерал уверенно заявил:

— Они скоро, это, сдадутся, — он утёр свои длинные усы, косясь. при этом на дверь: совещание уже пятнадцать минут, как шло, а заместитель не появлялся. От этого генерал чувствовал себя не в своей тарелке. — Времени у нас для этого остаётся… ммм… совсем мало.

Никто ничего не понял. Генерал был косноязычен, потому все речи за него произносил заместитель. Но так как его не было на месте, а карандаш был почти полностью обгрызен, всё шло не так, как нужно. Генерал нервничал. Он не знал, как сформулировать свою мысль, которую и так нельзя было назвать блестящей. Он уже собирался отменить совещание, но в это время дверь раскрылась, и перед глазами всех присутствующих предстал сам заместитель. Выглядел он неважнецки.

Обычно Гнус (так звали эту крысу) всегда имел вид подтянутый и молодцеватый. В отличие от своего начальника, он был довольно крупным, можно сказать, одним из самых крупных среди своих сородичей. Гнус носил форму полковника, а отличительным его знаком была тонкая косичка, торчавшая из-под железной каски, которую он снимал только тогда, когда выходил наверх, к людям.

Сегодня всё было наоборот. Видимо, дела у Гнуса находились в плачевном состоянии и, судя по всему, побывал он в какой-то переделке. Косица, прежде всегда аккуратная, оказалась растрёпанной, шинель вываляна в грязи, а на шлеме сбоку зияла глубокая вмятина. К тому же он прихрамывал и был страшно зол. Ему бы в горячую ванну, да в тёплую постель с чашкой свежесваренного какао! А тут совещание. Столько проблем! И лицо нужно сохранить, точнее — морду. Угождать шефу. Строить из себя душку и своего парня.

И это в тот момент, когда всё нутро Гнуса кипит жаждой мщения и бурлит от ненависти! Гнус с отвращением стряхнул с рукава комок прилипшей грязи и вытянулся навытяжку перед генералом. Он стал было докладывать, почему опоздал, но генерал быстро пресёк его объяснения. Он был так рад, что его помощник наконец явился, что не стал отчитывать того за опоздание. Хотя другому на его месте очень сильно досталось бы.

Но Гнус был на особом положении. Тем более что коробка с новенькими грифельными и остро отточенными карандашами уже лежала перед генералом на столе (когда только Гнус успел их вынуть из кармана и положить на стол — неизвестно), и можно было уже начинать их грызть. К генералу мгновенно вернулось благодушное настроение. Он заговорил уже более бодро:

— Времени у нас остаётся мало. А потому час настал. Будем, это, наступать. Вы слышали людские сводки? Ха-ха! Из множества донесений, полученных мною от моих верных подданных, следует, что…

Гнус встрепенулся.

— Позвольте мне, мой генерал.

— Тебе позволено почти всё, наш бесценный друг. — И генерал не удержался и потянул носом в сторону карандашей, которые так приятно пахли. — Говори. Мы слушаем.

Генерал произнёс эти слова очень торопливо, мечтая, чтобы совещание быстрее кончилось, так как теперь мечтал только об одном — сгрызть хотя бы один новый карандашик.

Гнус приосанился и окинул всех грозным взглядом. Он заметил, что кое-кто поглядывал на него насмешливо, а то и ехидно. Это ему не понравилось. «Прищучу, — подумал он. — Скоро всех вас, гадёныши, прищучу. Всех». Внешне он выглядел спокойным, но на самом деле, ярость клокотала в нём.

— Позвольте доложить: всё готово к нашему нашествию. Ленинград ослаблен, истощён, почти повержен. Он погибает от холода и голода. Жители еле ходят. Добавьте сюда бомбёжки и артобстрелы. Мы без излишних усилий станем единственными хозяевами города.

Он говорил это, а перед его глазами всё представала сегодняшняя картина: он вот-вот отнимет у мерзкой девчонки хлеб, а дальше, попугав её вволю, перегрызёт её горло! Как же ему было хорошо в этот момент, как приятно… Он специально оттягивал этот момент. И вот — дооттягивался. Откуда взялся этот дрянной мальчишка?! Палкой в него бросил! Неслыханно! Не испугался, не дрогнул, дубиной сумел бросить. И ведь попал!

Такого унижения давно не испытывал Гнус. Хорошо приложил его дрянной мальчишка, ничего не скажешь. Полчаса пришлось синяк загримировывать, на совещание из-за этого опоздал.

Но не только этот факт мучил Гнуса и заставлял его трястись от злости. Дело было в том, что он испугался. Да-да — он позорно испугался, когда дубина приземлилась на его голову. Если бы не железная каска на голове, не стоять бы ему сейчас перед генералом, не докладывать бодрым голосом о ситуации в городе. Каска только его и спасла. Вон ведь какая вмятина осталась. А так — голову бы снесло.

Но главное не это. Главное — страх, который заставил его сделать лужу, а потом нестись во весь дух, прочь от этого места. По дороге он провалился в какую-то дрянную яму, вымазался весь, с трудом выбрался. И только после этого опомнился.

Да ведь детишки эти уйдут сейчас. Уйдут не отомщённые. Никто не может просто так оскорбить Гнуса и уйти после этого, как ни в чём ни бывало. Вот и пришлось срочно поворачивать назад, терять бесценное время. Но ведь они не могли далеко уйти — эти малолетние хулиганы. Куда им, слабым и голодным. Надо только их выследить.

На этом злобные мыслишки Гнуса прервались, поскольку пора было подводить итог.

— Как видите, всё просто, — закончил Гнус свою речь.

Раздались заслуженные аплодисменты. Обычно крысы так и реагировали на речи Гнуса. Лишь две из них, переглянувшись, криво и насмешливо ухмыльнулись.

— Благодарю вас, друзья, благодарю.

Крыса-генерал проверещал:

— Вот план действий. Он одобрен мною. Сыркин! — это он обратился к маленькому тощему крысёнышу, которого сразу-то и заприметить было непросто среди остальной массы крыс. — Открой карту! Открой, говорят!

Сыркин, испуганно блеснув глазками в сторону Гнуса, подлетел к карте, занавешенной большой занавеской. Он ловко дёрнул за кисточку, и полотно поехало вверх. Открылась огромная и подробная карта Ленинграда, вся утыканная флажками. Он скорее юркнул назад, стремясь проскользнуть незамеченным, но когда пробегал мимо Гнуса, наполовину закрытому трибуной, неожиданно подвергся нападению с его стороны.

Своей лапищей в тяжёлом сапоге Гнус ловко и внезапно придавил хвостишко Сыркина. Гнусу необходимо было хоть кому-нибудь сделать больно, чтобы отомстить за своё поражение и позор. К тому же никто не мог этого заметить — трибуна мешала. От боли крысёнок даже подпрыгнул и, не сдержавшись, громко пискнул. Гнус сразу убрал сапог и принял равнодушный вид. Зато генерал сдвинул косматые брови.

— Рядовой Сыркин! Прекратить визг! Позор какой. Ещё раз повторится такое… это… отправим тебя. Сам знаешь, куда. Таким не место в наших рядах!

— Простите, господин генерал, — писк крысёнка на этот раз был еле слышным.

Но этого уже никто не слышал, о Сыркине на тот момент уже все забыли, обратив горящие недобрым светом глаза на карту. Сыркин, незамеченный, выскользнул за дверь. На секунду он прижал острое ухо к холодной двери. Совещание продолжалось. Крысы обсуждали, как и когда им лучше напасть на ослабленных ленинградцев. Волоча придавленный хвост, Сыркин медленно побрёл по коридору, делаясь всё меньше и незаметнее под сводчатыми арками. Из уголка его блестящего глаза вдруг выкатилась и упала на каменный пол одна-единственная слеза.