Прости, я притворялся

Елена Трифоненко, 2020

Платон был готов на многое ради благополучия семьи. Но когда мама попросила его испортить жизнь одной провинциальной простушке, растерялся. Теперь он перед выбором: собственные моральные принципы или жизнь отца и счастье брата. Раздираемый противоречиями, Платон едет в Сочи. Он хочет ближе узнать девушку, чью жизнь следует уничтожить.

Глава 3. Платон

Стоило мне заикнуться об отпуске — отец буквально расцвел. Месяца три назад, под давлением нашего семейного доктора, он начал посещать мозгоправа и немного поехал кукухой на теме отдыха. Теперь регулярно сыплет фразами вроде: «Всех денег не заработать» и «Работа не волк».

Еще зимой отец был другим. Если в офисе скапливалось много нерешенных вопросов, папа мог остаться на рабочем месте на всю ночь. Если случалось что-то экстренное в филиалах — отправлялся туда немедленно. Его рвение всегда меня заражало, мотивировало, а теперь оно, кажется, в прошлом.

Нет, так-то я не против, что отец немного сбавил обороты: у него и возраст уже не тот, и здоровье хромает. Вот только зачем он пытается навязать свой новый уклад другим? Отца уже несет! Недавно он перевел часть сотрудников на удаленку, а начальников отделов теперь штрафует за переработки их подчиненных. Мои рацпредложения отец вообще игнорирует, мои дела тайно передает другим. Передает людям, которые с этими делами не справляются. Жесть просто! Еще пару месяцев в таком стиле — и конкуренты втопчут нас в землю.

И вот сейчас, когда мне лучше бы сидеть в Москве безвылазно и за спиной отца все же раздавать криворуким работникам люлей, я должен все бросить и мчаться в Сочи. И все из-за какой-то провинциалки, возомнившей себя Золушкой. Нелепая ситуация…

Я так кипел внутри, что мой последний рабочий день прошел как в тумане.

Перед тем, как отправиться домой, я, скрипя зубами, передал дела заместителю и наказал звонить мне ежедневно утром и вечером. А еще попросил скидывать всю текущую отчетность на мою почту. Пока я распинался, заместитель поглядывал на меня, как хулиганистый пес, выжидающий, когда хозяин наконец свалит. На его губах гуляла мерзкая расслабленная улыбочка.

И как я мог нанять себе этого идиота? Где были мои глаза? Хотя сейчас уже все равно ничего не изменить — придется опираться на то, что есть.

— В любой критической ситуации сразу звони мне! — напоследок распорядился я. — Я всегда буду на связи.

— Да ладно вам, Платон Александрович, — заместитель довольно бездарно изобразил приступ подобострастия. — Все будет в порядке. Отдыхайте с удовольствием.

От того, как мерзко забегали его глазенки, на душе у меня стало совсем паршиво. Я даже подумал, что немного погорячился, заявив матери, что запугивать девушек не этично. Если ваше семейное дело катится в тартарары, иногда можно и забыть об этичности. В конце концов, время — деньги, и иногда лучше прибегнуть к тому решению, которое это самое время экономит.

Еще на работе я купил билет в Сочи и забронировал себе гостиницу. С билетом, кстати повезло: Матвей завтра вылетит в Иркутск, а я в это же время покину Москву.

Идей, как все уладить, у меня не было. Приехав домой, я стал опять шерстить присланные матерью ссылки, надеясь обнаружить хоть какую-нибудь зацепку. Мне кровь из носу надо было подобраться к Пальме поближе, изучить ее. Тогда я сразу соображу, как отвадить глупую девицу от своего брата.

Соблазнять эту клушу я по-прежнему не хотел. Во-первых, не приемлю беспорядочных половых связей, во-вторых, меня не привлекают деревенские замухрышки.

Примерно через час увлеченного изучения аккаунтов Пальмы (нет, ну до чего дурацкая фамилия, брр!), я выяснил, что эта девица дает частные уроки живописи и рисунка. В груди сразу ёкнуло: вот оно, вот дорожка в логово «врага».

Рядом с объявлением об уроках Пальма указала свой номер телефона — весьма кстати. Я тут же этот номер набрал. Пришлось секунд двадцать слушать гудки, но потом на звонок все же ответили.

— Алло! — долетевший из динамика голос показался невероятно грустным.

На мгновение я даже растерялся, но потом все же взял себя в руки, заговорил подчеркнуто деловито:

— Здравствуйте, я по объявлению. Мне нужна Мия Пальма.

— Это я.

— Вы еще даете уроки рисования?

— Да, конечно.

— Я бы хотел начать заниматься у вас завтра.

Повисла пауза. Девушка, кажется, даже что-то уронила. Спустя несколько секунд она уточнила с плохо скрываемым смущением:

— Простите, когда вы хотите начать заниматься?

— Завтра. У меня тут выдался внеплановый отпуск, и мне бы хотелось посвятить его рисованию. Я, кстати, доплачу вам за срочность. Как насчет того, чтобы учить меня за двойную цену?

Она тихо рассмеялась, сказала:

— Ну что вы! Вам не потребуется платить больше. Я просто удивилась вашей решительности: обычно на мои уроки записываются загодя. Подождите пару секунд, я найду органайзер и выберем время. — Раздался шорох листочков. — В одиннадцать утра вам будет удобно?

— Да.

— Значит, договорились. Жду вас завтра в одиннадцать у себя. Адрес знаете?

Я сказал, что не знаю, и она тут же продиктовала мне улицу и дом. А после попросила:

— Захватите, пожалуйста, фото своих работ. Мне бы хотелось оценить ваш уровень.

От ее предложения меня перекорежило. Какие к черту работы? С детства ненавижу рисовать: на мой взгляд, это довольно бессмысленное, утомительное занятие. Но, естественно, мыслями своими я делиться не стал, сказал:

— У меня нет никаких рисунков: я только-только увлекся рисованием.

Пальма продолжила упорствовать:

— Везите любые наброски. Не надо стесняться. Я, как педагог, должна понять, с чего нам лучше начать занятия, определить ваши сильные и слабые стороны.

Я быстренько с ней распрощался. Отложив телефон, закрыл глаза и зачем-то прокрутил состоявшийся разговор в голове еще раз.

У Пальмы, оказывается, приятный голос. Мягкий и добрый. Интересно, вживую она звучит так же обезоруживающе?

Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь. И какого спрашивается черта? Вот только симпатии к своей потенциальной жертве мне и не хватало.

Вздохнув, я стер с губ дурацкую улыбку и начал паковать чемодан.

***

Мой полет в Сочи прошел нормально, да и от аэропорта до отеля я добрался без происшествий. Единственное, что напрягло — болтовня попавшегося мне таксиста. Пропеченный южным солнцем паренек не смолкал ни на секунду. Пару раз я открытым текстом попросил его заткнуться и дать мне подремать в дороге, но он эти просьбы нагло проигнорировал.

А ведь я не сомкнул глаз этой ночью. Бессонница — мой бич с детства, она часто нападет на меня перед важными мероприятиями. И хоть я не считал встречу с провинциальной пассией брата такой уж ответственной, все равно, видимо, был на взводе и не мог спать.

Даже в самолете я чувствовал бодрость, но стоило ступить на южную землю — мозги сразу стали ватными. Теперь я то и дело клевал носом. Наверное, это из-за жары. В Сочи она оказалась куда сильней, чем я ожидал: несмотря на ранний час, воздух напоминал густое, разогретое облако.

Заселившись в отель, я, первым делом, принял ледяной душ. Сразу стал бодрей, но ненадолго. Стоило немного перекусить — меня опять потянуло в сон. Глаза слипались со страшной силой, но времени отдыхать не было, потому я просто выпил три чашки эспрессо, после чего двинул к Пальме — пешком.

Она жила недалеко от моего отеля, и я был уверен, что попаду к ней довольно быстро. Однако пройти к нужному месту оказалось непросто. Да еще, как назло, у моего телефона сдохла батарея, и карты, которыми я собирался воспользоваться, стали недоступны. Расспрашивать снующих повсюду туристов я не рискнул, положился на интуицию. И совершенно напрасно.

Улочки в этой части Сочи располагались хаотично и то и дело заканчивались тупиками. А еще номера домам явно присваивал какой-то сумасшедший, лишенный всякой логики. Я изрядно попетлял, пока набрел на дом Пальмы, и хорошо так опоздал на урок.

Участок Пальмы огораживал высокий кованый забор. Я подошел к калитке и поискал звонок. Тот нашелся справа — под листьями плюща. Я собрался нажать на кнопку, но в этот момент внутри все резко похолодело. Я вдруг подумал: а что если Мия меня знает? Матвей вполне мог показать ей фотографии семьи. Мой брат, конечно, не слишком словоохотлив, но, может, Пальме как раз подробно рассказал о всех своих родственниках.

Мозги у меня заскрипели. Я стал напряженно прикидывать, как бы так невзначай вызнать, известно ли обо мне моей будущей училке. И в этот момент откуда-то сверху раздалось:

— Что же вы стоите? Заходите, калитка не заперта.

Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Чуть погодя огляделся, но не увидел поблизости людей. Домик Пальмы располагался в глубине участка, голос явно шел не оттуда. Но голос был ее, в этом сомнений у меня не было.

— Я на дереве, — словно прочитав мои мысли, пояснил голос.

Я задрал голову. У калитки действительно имелось раскидистое дерево, усыпанное странными красными и черными ягодами. Дерево это вдруг затряслось, и через несколько секунд с него не то соскочила, не то свалилась худенькая девушка.

— Ай! — пискнула она чуть слышно. — Поцарапалась.

Я невольно усмехнулся и тут же вошел во двор. Отступать все равно было некуда.

Девушка вышла на тропинку, ведущую к дому, и уставилась на меня с добродушным любопытством.

— Вы на урок, да? Я почему-то решила, что вы не придете.

Она была жутко растрепанной и вся в фиолетовых пятнах. А еще держала в руках прозрачный пакет с теми самыми ягодами, что росли на дереве.

— Извините, что опоздал, — пробормотал я. — Я немного заплутал, пока искал ваш дом. Меня зовут Роман.

Я впился взглядом в ее лицо. Моя маленькая ложь не стерла с него и капли добродушия. Значит ли это, что Мия меня не знает? Ох, хоть бы так и было — мне не нужны проблемы.

— Я рада, что вы все же пришли, — сказала Пальма и вдруг посмотрела на меня с вызовом. — А меня зовут Мия Филипповна.

Мне стало смешно. Девчонка выглядела ровесницей Матвея, а значит, на пять-шесть лет младше меня. К тому же и на порядок ниже, смотрит снизу вверх, но ждет, что буду называть ее по имени-отчеству.

Я прислонился к забору и, сложив руки на груди, лениво предложил:

— А можно для меня просто Мия?

На несколько секунд повисла пауза, а потом Пальма замотала головой.

— Нет, — твердо сказала она. — Мне нравится, когда ученики обращаются по имени-отчеству. Мне так комфортней.

Своей подчеркнутой серьезностью она напомнила мне маленькую девочку, нарядившуюся в мамины платье и туфли, и возомнившую себя взрослой. Но я все же не стал спорить. На «ты» мы можем и чуть позже перейти.

— Что вы собирали? — без всякого перехода спросил я.

— Тутовник. — Она раскрыла пакет и показала свой «улов». — Будете?

Пальцы у нее тоже были фиолетовыми. Видимо, от этого самого тутовника.

— Угощайтесь! — Мия сделала шаг ко мне.

Не знаю почему, но сердце у меня пропустило удар. Наверное, недосып и эспрессо дали о себе знать.

Я отделился от забора и заглянул в пакет, спросил:

— А разве ягоды не следует мыть перед тем, как предложить их гостям?

Она рассмеялась, вынула из пакета пару продолговатых черных корябушек и тут же отправила их в рот. Прямо вместе с крохотными зелеными веточками.

— М-м-м! — напоказ причмокнула Пальма. — С микробами просто умопомрачительно вкусно.

Я скривился, но невольно задержал взгляд на ее лице. На нем тоже имелось несколько фиолетовых пятнышек. А еще губы… губы Мии по краям стали синими от сока. Просто удивительная замарашка! И, главное, ни капли не смущается.

— Не пугайтесь вы так: я не умру от холеры! — Пальма чуть наклонила голову на бок и прищурилась. — У вас в столице так не принято, верно?

Я, кажется, перестал дышать. Она сказала «в столице» — мне не послышалось? Но я же не говорил, откуда приеду…

— Откуда вы знаете, что я из Москвы?

— Угадала, да? — Мия расплылась в довольной улыбке. — Считайте, что вас выдала нездоровая бледность и снобистское выражение лица.

Она даже нос задрала кверху от гордости за свою сообразительность, а я как-то сразу расслабился.

— Хм… — протянул я, сверля ее взглядом. — Кажется, родители забыли рассказать вам, что называть человека снобом — дурной тон.

— Извините. — Она даже не попыталась изобразить чувство вины. — Я не хотела вас обидеть. Присядьте пока вот тут, на скамье. Я помою для вас ягоды и приведу себя в порядок, а потом мы начнем занятие.

Она пошла к дому, а я невольно проводил ее взглядом. Сзади девчонка была очень даже ничего: ноги длинные, попка красивая. Хотя, надо признать, спереди Пальма мне тоже понравилась. Если на фото она казалась обычной, то в жизни производила другое впечатление. В ней однозначно было что-то цепляющее, какая-то изюминка. Но в чем именно она заключалась, понять я пока не мог.

Когда Мия скрылась в доме, я присел, куда мне велели, и огляделся. Участок показался мне небольшим, но уютным: повсюду цвели какие-то кусты, у крыльца росли пальмы. Вдоль тропинки, ведущей к крыльцу, пестрели розы. В общем, сад вполне годился для журнальной фотографии, а вот дом был совершенно непримечательным и, кажется, старым. Хотя точно оценить его состояние я не смог: домишко слишком плотно оплели разнообразные лианы.

— Заскучали? — Пальма вернулась во двор минут через десять. Бриджи и майку, в которой она свалилась с дерева, сменил сарафан — простой такой, в цветочек. В нем только семечками на базаре торговать, но… мне он почему-то понравился.

— Держите! — Пальма всунула мне в руки чашку с собранными ягодами. — Ешьте спокойно: я вымыла их в хлорке и подержала под кварцевой лампой.

— Весьма любезно с вашей стороны, — хмыкнул я, скользнул взглядом по ее пальцам. — А руки вы, видимо, мыть не стали?

Она развернула ко мне ладони, на которых по-прежнему, виднелись фиолетовые пятна, и притворно вздохнула.

— Не отмываются.

Я невольно отметил про себя, что у Пальмы короткие ногти. Я сто лет не видел таких. В моем окружении все девушки с длинными, наращенными ногтями, и Вика не исключение. Каждую неделю она ходит в салон, что-то там со своими руками делает, а потом требует у меня на этот счет комплиментов. Я обычно не вижу никаких изменений, но никогда не признаюсь. Мода есть мода. Интересно, почему Пальма-то от нее отстает? У нее что, настолько плохо с деньгами, что даже на маникюр не хватает?

— Неужели тутовник по-прежнему не внушает вам доверия? — спросила Мия, по-своему истолковав мою задумчивость.

Я кивнул.

— Не внушает. Раньше мы с ним не встречались.

— Правда? — Ее глаза удивленно распахнулись. — Значит, вам повезло. Это же классно — пробовать новое!

Я подцепил одну черную корябушку из чашки и отправил в рот. Пальма замерла, уставилась на меня с горячим нетерпением.

— Ну?

— Вкусно! — улыбнулся я, и она чуть не запрыгала на радостях.

Она, вообще, как-то не умела скрывать эмоций, держать лицо.

Я съел еще несколько ягод, после чего Пальма повела меня за дом. Там, в тени виноградных лоз, обнаружилось еще одно крылечко. Мы поднялись на него, и Мия, привстав на цыпочки, стала шарить рукой по наличнику над дверью.

— Что вы делаете? — не понял я.

— Ищу ключ.

Доска под ее ногой жалобно скрипнула.

А дом и правда стар, — подумал я, — крыльцо рассохлось, а дверь, кажется, застала революцию. Мама права: Пальма — нищебродка и явно нуждается в деньгах, а значит, посвящать ее в свои тайны крайне нежелательно.

Мия наконец нашла ключ и отперла замок; распахнув дверь, застыла рядом с гостеприимной улыбкой.

— Добро пожаловать в мою мастерскую.

Я с сомнением шагнул через порог этой хибары. Воображение рисовало грязь, облупленную штукатурку и рваный линолеум. Но мастерская оказалась довольно уютной и светлой. Почти все пространство комнаты заполняли стулья и мольберты. Стены и потолок были выкрашены в белый, на стенах висели картины — какие-то пейзажи.

— Выбирайте себе место, — предложила Пальма, и я плюхнулся на первый же стул.

— Показывайте! — Она присела рядом.

— Что? — не понял я.

— Свои работы.

— Я же говорил по телефону: у меня их нет.

— Ну перестаньте! Не надо меня стесняться, — Ее лицо выражало крайнюю степень заинтересованности. Должно быть, Пальма и в самом деле верила в то, что я непризнанный гений, которому только робость мешает озарить свет своим талантом. Ну и дуреха!

— Я не обманываю, — буркнул я с раздражением. — Последний раз я рисовал в школе и получил трояк.

Последнее говорить явно не стоило — Мия вдруг переменилась в лице и даже чуть отодвинулась. Кажется, она заподозрила меня в чем-то нехорошем. Интересно, кстати, в чем?

Откинувшись на спинку стула, я одарил Пальму самой обворожительной из своих улыбок.

— Зачем вы записались на урок? — холодно поинтересовалась она в ответ.

Действительно, зачем? Мне следовало бы продумать легенду, а я этим не озаботился: слишком торопился. Ну ничего, сейчас что-нибудь сочиню.

— Понимаете… — начал я, оглядываясь по сторонам в поисках идей. — Иногда нужно пробовать в отпуске что-то новое, иначе жизнь превратится в день сурка.

— Чтобы развлечься, вам лучше прыгнуть с парашютом или полетать на воздушном шаре, — сухо заметила она. — Рисование не даст вам острых ощущений.

— Я похож на искателя острых ощущений? — искренне удивился я.

Она добросовестно задумалась, а меня вдруг осенило. Женщины — существа крайне жалостливые, значит, на это и надо давить.

— Ладно, отвечу вам честно, — я на тон понизил голос, чтобы звучать убедительней. — Уроки рисования мне выписал психотерапевт.

— В каком смысле?

— В прямом. На последнем приеме мой психотерапевт вдруг вскочил и говорит мне: Платон… — Уже брякнув собственное имя, я осекся. Господи, какой же я идиот! Я же представился Романом. Романом!

В столь дурацкую ситуацию попадать мне еще не доводилось, и я понятия не имел, как выкручиваться. Мозг предательски вырубился, ладони похолодели.

— Так что там Платон? — сама того не ведая, подсказала выход Мия. — Что умное он сказал о вашей проблеме?

— Он сказал, что искусство лечит душу.

— А вашу душу нужно лечить?

— Да.

— От чего же? — В ее глазах заплясали смешинки. — От несчастной любви?

— Почти, — кивнул я. — От несчастной любви к работе.

— Никогда таких диагнозов не слышала.

— Значит, вам повезло.

Она придвинулась обратно и уставилась на меня требовательно.

— И что же вы замолчали? Я жду подробностей.

В ее любопытстве было что-то ребячливое. Я специально выдержал небольшую паузу, чтобы еще сильней его подогреть.

— Подробности не очень интересны, — задумчиво произнес я. — Пашу как вол, а повышение опять пролетело мимо меня.

— Время от времени это бывает у всех.

— Ага, но со мной такое уже третий год подряд.

Она посмотрела на меня с искренним сочувствием, а я поспешил еще больше ее разжалобить:

— Я понимаю, что из меня посредственный ученик, но очень прошу не выгонять. Мне, как воздух, нужна перезагрузка. Кстати, предложение о двойной оплате все еще в силе.

Она не ответила. Кажется, прикидывала что-то там у себя в голове.

— Понимаю, — грустно улыбнулся я. — Вы, наверное, планировали посвятить лето своему творчеству, а тут меня принесло.

— Вовсе нет.

— Ну мне-то можете не врать! Я не дурак — понимаю, что учить всяких бездарей — сомнительное удовольствие. Вы явно грезите совсем о другом — о выставках.

Пальма рассмеялась.

— Вы ошибаетесь! Ни о каких выставках я не грежу. У каждого свое призвание: кто-то создает шедевры, а кому-то нравится учить. Я из последних.

«Очень жаль!» — мысленно констатировал я. Ведь, если бы Пальма мечтала о выставках, можно было бы под видом мецената увезти ее в Петербург. Матвей бы поскучал немного сначала, а потом, глядишь, и переключился бы на новую провинциалку.

— Хорошо, я буду вас учить! — наконец согласилась Мия. — Мне даже интересно, что из вас получится. А начнем мы, пожалуй, с небольшого натюрморта.

Она встала со стула и подошла к столику в конце комнаты, выставила на него из шкафа кувшин, кружку с отколотым краем, потом положила рядом с ними пару пластиковых яблок. Я, сам того не заметив, вдруг залюбовался простотой ее движений. Пальма держалась совершенно бесхитростно, по-домашнему, а мне это было в диковину. Я привык, что девушки рядом со мной строят из себя этаких избалованных кошечек: прогибают поясницы, оглаживают себя по бедрам.

Мия вдруг обернулась и посмотрела в упор. Я этого совершенно не ожидал и смутился, как какой-нибудь прыщавый подросток.

— Готовы? — спокойно спросила она, совершенно проигнорировав мою реакцию.

— Наверное.

Она снова подсела ко мне и начала говорить что-то о композиции. Я изо всех сил пытался слушать внимательно, но все объяснения словно летели мимо меня. А все из-за колхозного сарафанчика Пальмы. Он чуть задрался, и я не мог не коситься на открывшиеся моему глазу девичьи колени. Думать вдобавок мешало то, что от Мии очень вкусно пахло — ветром и морем — меня так и подмывало придвинуться к ней поближе, но, конечно, я запретил себе это делать.

— Все понятно? — закончив объяснять, спросила Мия.

— Да вроде, — буркнул я, пряча взгляд. В моей голове, к сожалению, не отложилось ни слова.

— Значит, принимайтесь за дело. — Она закрепила на моем мольберте большой лист, а после вручила мне несколько карандашей и ластик.

Черт! Неужели следующий час моей жизни пройдет настолько бездарно — за дурацким рисованием? Просто пытка какая-то!

Я отставил чашку с тутовником на соседний стул и попытался изобразить воодушевление.

Пальма зачем-то встала за моей спиной. У меня даже в затылке потяжелело от ее пристального взгляда. Я выждал немного, а потом возмутился:

— Я не могу работать, когда вы смотрите.

— Мне надо оценить, как вы держите карандаш.

— Не поверите — я держу его рукой, — хмыкнул я. — Как все нормальные люди.

Она и не подумала отойти. Дабы поскорей удовлетворить ее любопытство, я начал корябать на листе кувшин.

— Подождите! — почти сразу остановила Мия. — Карандаш вы все-таки держите неправильно.

— Господи, вы серьезно?

— А вы разве сами не видите, что размазываете набросок ладонью?

Я пожал плечами. Сказать по правде, плевать мне было, что там и где размазывается, — мне просто хотелось быстрей покончить с дурацким натюрмортом.

Пальма забрала у меня карандаш и показала, как следовало его держать. Способ был какой-то странный и неестественный. Я попытался повторить, но не особо получилось. Тогда Пальма сама вложила карандаш мне в руку.

— Вот так.

Ее пальцы обхватили мои, и с организмом произошло что-то непонятное — по венам будто электричество потекло.

— Мне неудобно, — тихо проговорил я.

Пальма отпрянула и почему-то смутилась, сказала:

— Это только поначалу, потом привыкнете.

Она наконец отошла — к окну — и минут на двадцать обо мне словно забыла.

Мысленно чертыхаясь, я кое-как нарисовал кружку, кувшин и принялся за яблоки. Одно из них решительно отказывалось помещаться на листе — я несколько раз его стирал, чтобы переделать, потому бумага в одном месте протерлась до дырки. Устав бороться за совершенство, я нарисовал чертово яблоко в два раза меньше первого, а потом с чувством исполненного долга откинулся на спинку стула.

— А чем раскрашивать? — сухо спросил я. — Цветные карандаши дадите, как в садике?

— Не надо раскрашивать. — Мия встрепенулась. — Вся работа должна быть выполнена простым карандашом.

Она снова подошла и уставилась на мой рисунок. Ее лицо надо было видеть — оно вытянулось и даже чуток побледнело.

— Для первого раза неплохо! — поспешил успокоить я. Мне не улыбалось рисовать яблоки и кувшин еще раз.

Пальма взглянула на меня скептически.

— А, по-моему, вы не слишком-то старались, — пробурчала она.

— Что? — У меня дыхание перехватило от возмущения. — Я не слишком старался? Да я выложился на все сто. У меня даже руку сводит уже от вашего странного способа держать карандаш.

— Серьезно? — Она прищурилась. — Вы этим способом не пользовались — я обратила внимание.

Вот же стерва! Подсматривала, оказывается. Я втянул голову в плечи и изобразил тяжелое раскаяние.

— Вы слишком многого хотите от простого экономиста, — напомнил я.

— Ладно, вы правы! — Взгляд Мии тут же смягчился. — Надо уметь довольствоваться малым.

Она подсела ко мне и, забрав карандаш, почти полностью переделала мой набросок. Попутно, правда, вещала про какие-то эллипсы и показывала, как карандашом измерять пропорции. Я кивал и улыбался. И снова украдкой разглядывал ее ноги, как какой-нибудь озабоченный подросток.

Покончив с наброском, Пальма велела мне заштриховать рисунок.

В этот раз я не торопился. Корябал карандашом по листу и украдкой наблюдал за своей учительницей. Она села за стол и тоже что-то рисовала. Серьезная такая, сосредоточенная.

Надо ее разговорить, — решил я. Если я лучше узнаю Пальму, у меня будет больше шансов придумать, как отвадить ее от брата.

— А вы одна живете? — спросил я со скучающим видом.

Она подняла на меня удивленный, недоверчивый взгляд.

— Почему вы спрашиваете?

— Хочу навести на вас бандитов, — не слишком удачно пошутил я. — Но вдруг у вас в мужьях чемпион по стрельбе — мне будет неудобно перед ребятами за такую подставу.

Пальма все же оценила шутку, улыбнулась.

— Бандиты не найдут у нас дома ничего ценного, — сказала она.

— Почему? Вы все заработанное жертвуете на благотворительность? Или пропиваете?

Она неожиданно стала красной как помидор. Я даже немного оторопел от того, что с первого захода попал в больное место. И само собой, поспешил уточнить:

— У родителей проблемы с алкоголем?

Ее глаза потемнели. Пальме явно было неприятно развивать тему, но она не стала лукавить, призналась:

— У отца проблемы, но мы не бедствуем, нет. Просто живем скромно.

«Да я уже заметил!» — чуть было не брякнул я, но в последний момент сдержался. Вместо этого спросил:

— У папы — проблемы с алкоголем, а у мамы, наверное, проблемы с папой?

Мия еще больше напряглась, украдкой вздохнула.

— Нет. Мама умерла. От рака.

Мне показалось, что в ее глазах блеснули слезы. Наверное, она потеряла мать совсем не давно — рана от потери еще не затянулась. Я подумал, что надо сказать Мии что-нибудь ободряющее, но слова не шли на ум. Я просто таращился на нее как заколдованный.

Она вдруг смутилась и тут же поднялась из-за стола.

— Извините, мне надо отойти ненадолго. Вы работайте пока! Я вернусь и посмотрю, что получилось.

Конец ознакомительного фрагмента.