Обязан побеждать

Владимир Нестеренко, 2020

Этот роман повествует о малоизвестных страницах героической борьбы наших хорошо подготовленных разведчиков-диверсантов с немецкими захватчиками в первые месяцы Великой Отечественной войны. Образы главных героев – лейтенанта Белухина и санинструктора Котомкиной – собирательные, а события основаны на реальных фактах. Разведчик, минёр, снайпер Белухин, оказавшись в тылу врага, запасается оружием и боеприпасами, сколачивает отряд, взрывает поезда и склады, отбивает натиск карателей, спасает и защищает местных жителей. У него сложилась отработанная, сберегающая личный состав тактика боевых действий: удар, манёвр, удар.

Глава 4

Майор Семён Никудышнов после перевязки шёл ходко, опираясь на суковатую палку. Нелепая фамилия, по семейному преданию, досталась от злоязычного помещика его прадеду, и Сене она не нравилась. Напротив, он считал себя смышлёным парнем и очень любил свою персону, безгранично веря в удачу, как в неизбежный летний дождь, орошающий ниву, на которой в результате созреет хороший урожай.

В тот роковой день прорыва обороны он получил предписание явиться в штаб армии для работы в особом отделе. Но командир дивизии бросил его на передовую с ротой новобранцев для подкрепления 117-го полка.

— Поможешь отбить атаку, вернешься и отправляйся по предписанию, — приказал комдив.

Вяло ответив «есть», майор возглавил подкрепление, оставшись жутко недовольным тем, как комдив затыкает дыры высокой персоной, какой считал себя Семён. Новое назначение — это очередная удача — повышение в должности и в скором будущем в звании, а ему всего лишь неполные три десятка лет. Он всегда гордился тем, что вышел из самых батрацких низов. В отрочестве голодовал и унижал себя попрошайничеством. В стране свирепствовала Гражданская война. Парнишка подался в красноармейцы, не взяли — мал ростом, годами не вышел, сопляк, словом. Тогда ему исполнилось всего четырнадцать. Отец, вернувшийся с германской войны инвалидом, беспробудно пил и промотал своё хозяйство, оставшееся от деда. Дед был и вправду никудышный хозяин. Сеня слышал, как на хуторе его называли несусветным лодырем. Земельный клин после реформы крепостничества дед имел солидный, трудись только, зарабатывай на жизнь, собирай понемногу казну, покупай тягло — паши, сей, выходи в люди. Не вышел. Любил больно «репу» почесать на завалинке, власть материть да запивать хулу бражкой.

Семён гораздо позднее понял вину деда и отца за потерю хозяйства, а тогда не задумывался: почему одни живут справно, другие — впроголодь. Злоба на сытных да удачливых мужиков вызрела в нем с малолетства, а вместе со злобой унаследовал он от деда и отца ловко языком молоть, неуёмную зависть да праздность.

В хождениях по хуторам, голодая и попрошайничая, он наткнулся на мельницу, чудом не разграбленную ни белыми ни красными. Мельник Иван Ухватов умел ладить и со старой, и с новой властью. Средних лет ладный мужчина и крепкий хозяин нуждался в рабочих руках: он и два его сына не успевали управляться с хозяйством. Нанять некого. Одни мужики были забриты белыми, другие — красными. Старшему сыну Мите тогда стукнуло шестнадцать, Грише на год меньше. Гибкие пока что сыновья, особливо Гришаня. От тяжелой рабочей нагрузки стараются не гнуться ребята, но отец видел — прогибаются спины, но терпят, не стонут. Иван по возможности щадил их, не загонял, как лошадь иной всадник, убегая от погони. Потому мельник на просьбу оголодавшего Сеньки — подхарчиться работой, откликнулся с охотой. Стал обучать его ремеслу мельника, но скоро понял, что мальчишка делом не больно-то интересуется, все поручения выполняет спустя рукава. Огорчился, но прогонять не стал, пожалел, мол, виновата его молодость, со временем войдёт во вкус работы, и леность незаметно истает, как первый снег. Оказалось, напрасно надеялся. Целый год с понуканиями протолокся Сенька у мельника. Кое-чему научился, больно полюбились поездки на конях по разным крестьянским делам. Особенно в районное село, где жизнь кипела и куда стекались хлебные потоки сначала продразверстки, потом продналога под жестким контролем красноармейского отряда с комиссаром Дронским. Ходил тот в щеголеватой кожанке, блестящих сапогах и с маузером в деревянной коробке, внушительно висящей на хромовой портупее. Сеня ухватисто брал вожжи, кнут и сноровисто правил коренником и пристяжной лошадью, если поклажа бывала солидной. Ему нравилась власть над животными, скорая езда, то, как сыпал перцем на холки коренника звучные удары плетью. Мельник иной раз покрутит головой, мол, не в меру горячит парнишка коней, крякнет, а то и скажет:

— Щади, Сеня, конев, больше щёлкай плёткой, а не бей. Они и так несут скороходно.

Сеня унимал свою прыть неохотно, а ему хотелось озоровать, гнать сытых лошадей во всю их мощь. Однажды по осени, приехав в село Благодатское, мельник ушёл в контору, а Сеня остался сторожить бричку с мешками муки, часть предназначенной для гашения продналога, который заменил продразверстку, часть для продажи в частную пекарню. Вдруг возле его брички закрутились конные красноармейцы. Парнишка с пугливым интересом в глазах уставился на комиссара. Тот весело окликнул его:

— Никак, батрак Ухватова к нам пожаловал?

— Он самый.

— А что ж спужался?

— Я не спужался, я кожанкой да маузером залюбовался, — смело ответил Сеня.

— Нравится?

— Ещё бы!

— Я вижу, ты парнишка смышленый. Будешь нам активно помогать — и ты такой кожан оденешь.

— Я таким людям завсегда рад услужить. Только как помогать?

— Наблюдай за Ухватовым. Куда этот эксплуататор хлеб от счетной комиссии прячет? Не сбирается ли власть обмануть с продналогом? Заметишь, услышишь что-то, сообщи. Глядишь, в почете у меня будешь.

На крыльце конторы показался Иван Ухватов и красноармейцы, гикнув, отвалили.

Подошёл Иван, хмуро спросил:

— Что за интерес у комиссара к тебе?

— Спросил, кому муку мельник привёз? Продналог гасить, — ответил я.

— Молодец! Правь лошадей к амбару, — сказал мельник, усаживаясь на бричку.

С тех пор у Сени ушки на макушке. Любой разговор между сыновьями старался подслушать. Только кроме дела мельник ничего постороннего не говорил. Но однажды до ушей Сени долетело. Под вечер, уставшие от молотьбы снопов, Ухватовы собрались в амбаре, сбрасывая с плеч на штабель мешки с зерном. Сеня был послан в конюшню, задать лошадям в торбы овса.

— Утречком кум со старой заимки проездом был. Грит, недобор зерна у комиссара. Побора жди, как годом раньше. Сказал и уехал, — молвил Ухватов старший.

— А у нас амбар едва ли не под потолок зерном забит — ноне колос тяжёл, — отозвался Митя.

— Придётся в лесу излишки прятать. Оставим только норму на едока, а налог мы покрыли полностью, — решил мельник.

— Увезти и спрятать могём зараз, только глаза посторонние есть.

— Я уж не раз каялся, что взял, окаянного, на свою голову. Отправлю его в район, а сами ночью — в лес.

— Всё равно опасно, тятя. Батрак наш всюду шнырит. Увидит — ополовинился амбар, донесёт.

— Вроде не должен. Считай, от голодухи его спасли. Сыт, обут, одет, да ещё хлебом отовариваем. Где бы он столько заработал?

— Всё так, тятя, лодырь несусветный он. А у лодыря — душа продажная. Душонка Иуды, — донесся до Сени приглушенный расстоянием ехидный голос Мити, который чаще всего толкал в шею зазевавшегося, медлительного батрака.

— Ну погоди, ты у меня попляшешь, — сквозь зубы прошипел Сеня, — укушу — взвоешь!

Чтобы ускорить дело, Сеня назавтра давай отпрашиваться у мельника погостить дня три у родной тётки, которая учительствовала в Благодатском.

— Не время сейчас по гостям разъезжать, Семён, — сурово отказал хозяин.

— Пусть идет, — вступился неожиданно Митя, — с него как с козла молока.

— Батраку трудовой отпуск положен, — поддержал брата Гриша.

— Ну коль артель согласна — отпускаю. Только лошадь не дам. Гнедая вот-вот ожеребится, а лишней кобылы нет.

— Какая печаль, пятнадцать верст я к обеду покрою. А то какой мужик на телеге подберёт. Скоро ить к вам хлеб молоть потянутся, тогда вовсе не время гулять.

На том и решили. Сеня собрал в котомку перекусить да и отвалил.

На обеде жена Ивана, миловидная, скорая на руку и дела по дому, не увидев за столом парня, спросила:

— Сеня-то где, забастовку объявил?

— Как в воду глядишь — выпросился у меня к тётке на три дня погостить.

— В страдное-то время! — удивилась Матрёна. — Никак что-то вы затеяли?

— Угадала, седня ночью излишки зерна умыкнём в лес.

Матрена ахнула, хлопнула в ладоши, да умолкла, понимая, что муж решился на опасную меру неспроста.

Как стемнело, Ухватовы погрузили мешки с мукой, зерном на две брички, ушли в лес. Вернулись ушомканные трудным и опасным делом только к обеду. Сыновья взялись распрягать коней, а Иван — в дом. Глядь, а чертушка Никудышнов тут как тут. Вышел из лесу, видно, шибко торопился: пот на лице, дышит неровно, и вопросик жареный подбросил молодым Ухватовым:

— Откель славные мукомолы вернулись?

Гриша от неожиданности язык проглотил, а Митя, характером покрепче, озлился.

— Кабы тебя черт по ухабам не носил, не совал бы нос не в свои дела.

— Ты вроде на три дня у тяти отпрашивался, а прибёг раньше. Почему? — спросил Гриша.

— Тётка сама голодует, прогнала. Правда, букварь вот дала. Грит, учись, в люди выйдешь при новой власти. Я смышленый, выйду, читать уже могу. Интерес у меня к вам: куда на двух подводах бегали? След свежий от старой заимки виден.

Заледенило в груди у Мити, руки так и тянутся к Сениной харе. Кулаком бы проехаться. Сдержался.

— Через неё и ходили в заготконтору. Последние пуды в счет продналога отвезли, — торопливо сказал Иван, появляясь на крыльце дома.

— Не пойму я вас, чего бы вам перед батраком шапку ломать? Видишь, хозяин, книгу в моих руках — либо лампу давай вечером, либо днём два часа уделяй для учебы.

— Будет с тебя. Ты и без того на работе едва шевелишься, жаль выгнать тебя с хозяйства не могу, — осерчал Иван.

— Смотри, хозяин, как бы жалковать не пришлось, — скривив губы, отбил удар Никудышнов и направился в дом, где хозяйка налаживала обед, оставив Ухватовых гадать: что же будет теперь, по какой причине батрак незвано явился?

Опасение беды оправдалось через два дня. С утра сырое облако дыхнуло мелкими каплями — мукосеем. Ухватовы на двух бричках вывозили последние ячменные снопы с поля для обмолота. Только минули ворота, направляясь к клуне, за ними трое лихих кавалеристов в кубанках с красной звездой влетели во двор и — прямиком к амбару. На нём два крепких замка ворота сторожат. В лихом человеке в кожане Иван признал комиссара, с поклоном к нему отвалил от бричек. Тот, как чучело, на приветствие не ответил, приказал:

— Отпирай, хозяин, амбар! Желаю взглянуть на твои хлебные запасы.

— Пошто так, у семьи к продналогу уваженье, под самую маковку ссыпали. Вот квитанции.

— Ты квитанции мне в харю не суй, отпирай амбар. Не то я сам твои замки отстрелю из маузера.

— Счас, сердешный, ключ заел. — Комиссар с кривой улыбкой смотрел, как трясутся руки у мельника. — Ноне замки пошто-то с браком пошли.

— А раньше добрые были? Что ж ты ранешними не запасся?

— Не нашто запас содержать, а старые поистерлись.

Мельник с трудом справился с замками, искоса поглядывая то на комиссара, то на сынов, что разгружали в клуне подводы, распахнул одну створку ворот.

— Гляди-ка, правду сорока на хвосте принесла. Опустел амбар тёмной ноченькой. Только вот сорока недоглядела — куды мука с зерном перекочевали? Может, ты сам мне скажешь? Или на крайние севера пойдёшь отдыхать?

— Севера мне ни к чему. Я продналог выполнил сполна. Квитанции тебе, сердешный, показывал. Намедни несколько пудов отвез на старую заимку, рассчитался мукой с шорником за новую упряжь.

— Ага, знать сорока правду про старую заимку мне толдычила.

— Правду, коль у неё на хвосте язык Никудышнова.

— Ты мне Никудышнова не трошь, я его к себе в отряд беру. Смышленый парень. А коль на севера не хошь, то завтра же две подводы зерна отправь на заготпункт.

— Твоя воля, за тобой власть стоит. Отправлю, коль тако дело выходит, — сказал мельник дрожащим голосом, полыхая на комиссара огнём ненависти.

— Ну вот и славно! Рассчитай Никудышнова подчистую, коня ему дай в дорогу.

— Коня дам в счет заработка, — едва не с радостью ответил Иван. — Я ему, горемышному, помочь собирался, коли дело свое заведёт. Да вижу — не крестьянин он. Не любит хлеборобить, пот проливать на ниве не станет.

— Парнишка — пролетарий, служба у нас ему будет милей. Выполняй мою команду, мельник, насчет зерна и Семёна! — сказал комиссар, направляя лошадь на выход. — Нам недосуг. Парень нас догонит.