Слепой. Танковая атака

Андрей Воронин, 2014

В российский районный центр поздней ночью невесть откуда прикатывает T-VI, знаменитый в годы Второй мировой войны немецкий танк «тигр». Снеся двумя меткими выстрелами здание местной мэрии и стоявший рядом памятник – не менее знаменитую советскую «тридцатьчетвертку» на бетонном пьедестале, «тигр» бесследно исчезает – и становится важным элементом в решении проблемы, которой вынужден заниматься секретный агент ФСБ.

Оглавление

Из серии: Слепой

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Слепой. Танковая атака предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3

Мир за окном был окрашен в различные — в основном, светлые, основательно разбеленные — оттенки серого. С жемчужно-серого полуденного неба беззвучно и неустанно сыпался густой, липкий снег, покрывая ровным пушистым слоем все, чего касался. Неутомимые дворники-таджики капитулировали примерно час назад, вместе с пластиковыми лопатами и оранжевыми жилетами укрывшись в своих пропахших китайской лапшой и гашишем каморках, и несвоевременный мартовский снегопад не спеша, со вкусом стирал с московских улиц и дворов последние следы их трудовой деятельности. Припаркованные на дворовой стоянке машины буквально на глазах превращались в округлые бесформенные сугробы, электрические провода опасно провисли под тяжестью налипшего на них снега, и наученные горьким опытом прошлой зимы москвичи загодя доставали из ящиков и выкладывали на видные места предусмотрительно припасенные свечи.

— Мыло, говоришь, упало? — с неопределенной интонацией переспросил генерал Потапчук, невидящим взглядом наблюдая за тем, как набирающая силу весенняя метель ткет за окном подвижный, густеющий с каждым мгновением снежный занавес.

— Так точно, — подчеркнуто деловитым тоном добросовестного служаки подтвердил Глеб Сиверов. — Был, знаете ли, такой бородатый анекдот про двух кавказцев в бане.

— Знаю, знаю, — проворчал Федор Филиппович. — Дурацкий анекдот. Плоский, как земная твердь в представлении древнего грека.

— Зато помянут к месту, — возразил Глеб. Он помолчал, дожидаясь ответной реплики, не дождался и нарочито бодро, чтобы не выдать своих опасений, спросил: — Надеюсь, это всё?

— Надежда — наш компас земной, — сообщил генерал. — Но на этот раз твой компас, увы, безбожно врет. Вот, ознакомься.

Извлеченная из потертого матерчатого портфеля тонкая пластиковая папка с негромким шлепком приземлилась на полированную поверхность стола и скользнула по ней к Глебу. Не прикоснувшись к ней, агент по кличке Слепой посмотрел на своего куратора поверх темных солнцезащитных очков и осторожно осведомился:

— Неужели из той же оперы?

— Опера, может, и другая, — сказал Федор Филиппович. — Но манера исполнения должна остаться прежней.

— Взглянуть бы хоть одним глазком на партитуру, — рассеянно обронил Слепой.

— Зачем?

— Не люблю непредсказуемых финалов. А от этих нот, — Сиверов слегка приподнял за уголок пластиковую папку и тут же уронил ее обратно на стол, — за версту разит какой-то тухлятиной. И вообще… Знаете, как-то раз француз, американец и русский попали в кораблекрушение…

— Опять анекдот?

— И притом бородатый. Но — тоже к месту, в тему. Плывут они, стало быть, по морю, вокруг на воде обломки всякие болтаются, и среди них — вот удача! — целый ящик виски. Выпили они бутылку, выпили другую, а в третьей оказался джинн — не тот, который со льдом, а настоящий, арабский. Ну, и, как водится, он им предлагает выполнить их заветные желания…

— Короче, — морщась, потребовал Федор Филиппович.

— Слушаю и повинуюсь… Если коротко, то русский оказался в очереди последним. Товарищи по несчастью уже сидят на новеньких виллах в объятиях знойных красоток и пересчитывают волшебные миллионы, а этот, наш, как обычно, плавает посреди океана в обнимку с пустым ящиком из-под вискаря. Джинн у него спрашивает: чего, мол, тебе надобно, старче? А тот огляделся по сторонам и с такой, знаете ли, обидой, говорит: «Плыли вместе, пили вместе… Всех назад и ящик водки!»

— Глубокое проникновение в загадочную русскую душу, — с кислой миной прокомментировал услышанное Федор Филиппович. — Занятно, я раньше такого и не слыхал… Только не пойму, какое отношение это имеет к… к чему, собственно?

— К ситуации, — ответил Глеб. — И ко мне, лично. Имеет, товарищ генерал, причем самое прямое. Я уже неделю чувствую себя примерно так же, как эти бедняги из анекдота, француз и американец. Только что сидел за столом — в объятиях, по уши в миллионах и так далее, радовался, что все позади, и вдруг — бац! То же море, тот же русский и тот же ящик, но уже без джинна… Уже и не вспомню, сколько лет подряд я так не работал: по фотокарточке, без объяснения причин, без суда и следствия…

— Гордыня взыграла? — то ли спросил, то ли подсказал генерал.

— Если угодно, можете называть это гордыней. Но факты — упрямая вещь. То, чем я сейчас занимаюсь — просто грязная работенка по заметанию на совок оставленного кем-то другим мусора. Это дело для одноразового исполнителя со стороны, а что бывает с одноразовыми исполнителями, мы с вами прекрасно знаем: сделал дело — гуляй смело. Желательно, ногами вперед. Чем я вам так насолил, товарищ генерал?

Федор Филиппович поморщился, как от зубной боли, засунул руку в боковой карман пиджака, замер на мгновение, будто припоминая, что именно собирался оттуда вынуть, и снова положил ладонь на колено — разумеется, пустую. Раньше именно в этом кармане пиджака у него лежали сигареты; потом их сменила круглая жестяная коробочка с монпансье, но и это было уже очень давно, лет пять, а то и все восемь, назад. Глебу эти манипуляции очень не понравились, поскольку свидетельствовали о том, что чувство «дежа вю» здесь испытывает не он один.

— Я сам не знаю, в чем тут соль, — неохотно признался Федор Филиппович. — Просто выполняю приказ, и все.

— Еще того лучше! — воскликнул Слепой. — Их бин зольдат, да? Может, вы даже не заглядываете в эти папочки? А зря! Не боитесь, что однажды заглянете, и… — Порывистым движением придвинув к себе лежащую на столе папку, он вынул оттуда портретную фотографию и, озабоченно хмурясь, вгляделся в черты лица изображенного на ней человека. — Странно, где-то я уже наблюдал эту физиономию… Кто же это, а? Черт, никак не вспомню… — Сунув фотографию на место, он выхватил из папки листок с установочными данными очередного клиента. — Та-а-ак, поглядим, кто тут у нас… Некто Потапчук Федор Фи… ну да, Филиппович. Глядите-ка, товарищ генерал, ваш полный тезка нашелся! И с лица — ну, точная копия!

— Хватит валять дурака, — проворчал генерал. — Помнится, это мы уже проходили.

— Так я ж о том и толкую! Проходили, причем давным-давно. Насилу прошли и вроде, слава богу, забыли, а оно опять тут как тут. Вот я и говорю: всех назад и ящик водки. А вы: плоско, не смешно… Конечно, что уж тут смешного!

— Не думай, что я сам в восторге от этой ситуации, — помолчав, негромко сказал генерал. — И поверь, что я ничего от тебя не скрываю — по крайней мере, ничего, что имело бы отношение к данному конкретному делу. Я действительно не знаю, что это за дело, одно ли оно, или это несколько никак не связанных между собой акций — действительно, как ты говоришь, заметание на совок чужого мусора…

— Очень похоже на то, — рассматривая листок с установочными данными, рассеянно вставил Глеб. — Первый был из министерства тяжелого машиностроения, вчерашний — из министерства строительства, а этот вообще заместитель министра жилищно-коммунального хозяйства в правительстве Москвы. В огороде лебеда, а в Киеве дядька… Такое впечатление, что кто-то в нашем руководстве слегка подвинулся умом, вообразил себя этаким узко специализированным Бэтменом и вознамерился нашими с вами руками извести всех, сколько их есть на Руси, взяточников. Потому что никакой другой связи, кроме взяток и казнокрадства, я между этими чинушами не наблюдаю. Но так ведь никаких патронов не хватит!

— Патронов-то хватит, — возразил генерал, — да где взять столько стрелков?

— Когда последний враг упал, труба победу проиграла. И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало, — грустно продекламировал Сиверов. — Да нет, это, конечно, чепуха. А кто отдал приказ?

— Не скажу.

— Ну вот, — развел руками Глеб, — а говорите, ничего не скрываете…

— Это не имеет значения, — отмахнулся Потапчук. — У меня сложилось совершенно определенное впечатление, что он сам ни черта не знает. Такое, во всяком случае, у него было выражение лица. И тон.

— Тон — это, конечно, да… — Сиверов вздохнул. — Как бы он — уж не знаю, кто он такой, — не выходя из состояния блаженного неведения, нам с вами шеи не посворачивал — просто так, на всякий случай, чтоб лишнего не сболтнули. А что, конкретно, он вам сказал этим своим красноречивым тоном?

— Не сказал, а приказал воздержаться от ненужного любопытства. Мне, лично, приказал.

— Вам, — многозначительно повторил Глеб, как всегда, безошибочно вычленивший ключевую фразу. — Лично.

— Ну да. — Это было сказано вскользь, как о чем-то незначительном и вряд ли стоящем упоминания. — С этим коммунальником надо разобраться как можно быстрее.

— Коммунальников начальник и мочалок командир… — задумчиво проговорил Слепой. — А надо ли торопиться? Для начала хотелось бы все-таки установить, какая между этими троими связь. Ведь должна же она быть! Причем что-то подсказывает, что запрятана эта связь совсем неглубоко — копни разок, и вот она, как на ладони.

— Возможно, — снова беря нейтральный, отстраненный тон, сказал Федор Филиппович. — Только хочу напомнить, что такая самодеятельность, сопряженная с вольной интерпретацией полученных от высшего руководства приказов, может привести к непредсказуемым и крайне неприятным последствиям.

— Как и боевые действия, ведущиеся с завязанными глазами, — добавил Глеб. — Хрен редьки не слаще, вы не находите?

— Никогда не сравнивал, — вставая из кресла, ответил генерал Потапчук. — Терпеть не могу ни того, ни другого. А с этим коммунальным деятелем не тяни. Мне ясно дали понять, что дело не терпит отлагательств. Так прямо и сказали: промедление смерти подобно. Впрочем, что я тебя уговариваю? Для тебя, полагаю, это не составит особенного труда. С твоим опытом, с твоими способностями…

— Да какой опыт, какие способности! — отмахнулся Сиверов. — Какие там тренировки, просто трусы за корягу зацепились… Был еще и такой анекдот — про соревнования на длительность пребывания под водой без акваланга.

— Тьфу на тебя, — не оборачиваясь, сказал направляющийся в сторону выхода генерал.

Спускаясь по лестнице из мансарды старого четырехэтажного дома, под крышей которого агент по кличке Слепой свил себе очередное конспиративное гнездо, Федор Филиппович старался отогнать от себя невеселые мысли и дурные предчувствия. Это задание, от выполнения которого он как человек военный просто не мог отказаться, нравилось ему ничуть не больше, чем Глебу, и он не хуже своего агента знал, чем кончаются такие игры втемную. Сначала ты таскаешь для кого-то каштаны из огня, а потом тебя же и делают крайним. А в делах подобного рода крайний — значит мертвый. Вот и сохраняй после этого бодрое, оптимистическое, деловое настроение…

Его машина стояла у самого подъезда, забравшись двумя колесами на тротуар — когда он приехал, все парковочные места в радиусе ста метров оказались заняты, и ее просто некуда больше было поставить. С низкого серого неба продолжал неслышно и густо сыпаться пушистый, как на Рождество, снег. Федор Филиппович машинально стряхнул его с непокрытой головы, неодобрительно взглянул на сразу сделавшуюся мокрой ладонь и, на ходу натягивая перчатки, подошел к машине.

За те полчаса, что он провел наверху, «мерседес» замело так основательно, словно он простоял тут не одну неделю. Ветровое стекло, как и все прочее, было покрыто сплошным толстым слоем снега, который, как всегда при близких к нулю температурах, словно не знал, как быть: слежаться и смерзнуться или растаять. Придерживая у горла воротник расстегнутого пальто, Федор Филиппович свободной рукой в перчатке сгреб с покатого лобовика сыроватую, слипающуюся массу и плюнул с досады: под снегом обнаружился большой, на добрую половину ветрового стекла, круглый стикер. «Мне на всех наплевать, паркуюсь, где хочу!» — было написано на нем.

— Город дебилов, — перестав, наконец, сдерживаться, с раздражением процедил генерал ФСБ Потапчук. — Столица страны дураков!

Забравшись в остывший, сумрачный из-за залепившего окна снега салон, он вооружился мобильным телефоном и стал звонить в ведомственный гараж: возиться с закрывающей весь обзор наклейкой, прилепленной пешими и явно не обремененными избытком ума и социальной ответственности борцами за дорожную справедливость, не было ни времени, ни желания.

* * *

Узкая извилистая тропка круто поднималась вверх, лепясь к иссеченному глубокими трещинами и разломами, собранному в морщинистые вертикальные складки базальтовому обрыву. На камнях лежал пятнистый подвижный узор света и тени, и, подняв голову, можно было увидеть наброшенную на протянутые поперек ущелья стальные тросы маскировочную сеть. Наверху дул слабый ветерок, сеть лениво колыхалась, и пробивающееся сквозь нее солнце ударяло в глаза короткими слепящими вспышками. Непомерно длинные тросы заметно провисли под собственной тяжестью, что вкупе с относительно свободной сетью при взгляде сверху наверняка добавляло картине правдоподобия, создавая видимость волнистого рельефа.

Снизу доносились лязгающие металлические удары и хриплый рокот мощных дизельных моторов. Оглянувшись через плечо, сержант Камински бросил прощальный взгляд на место своего недолгого и отнюдь не приятного пребывания — пресловутый объект U-8135 «Гнездо орла» или, если воспользоваться более привычным, а главное, точным наименованием, «Крысиная нора». Сержант Камински выполнил задание — по крайней мере, первую его часть, что касалась получения информации о характере и назначении объекта. Что же до второй части, а именно передачи полученных данных командованию, то о ней, судя по всему, следовало поскорее забыть — как, впрочем, и обо всем, что составляло жизнь Тэда Камински с момента рождения и до этого дня.

Если что-то выглядит, как живая лошадь, то это, скорее всего, именно она и есть. Объект, который ударными темпами возводили в горном ущелье пропахшие чесноком и дрянным местным самогоном латинос, выглядел как большой противоатомный бункер в начальной стадии строительства, а значит, вероятнее всего, таковым и являлся — точнее, должен был со временем стать. И вряд ли стоило долго гадать, для кого именно он предназначен. Их драгоценный «команданте», стараниями которого дядюшка Сэм потерял не только контроль над этой страной и ее недрами, но и изрядный кусок недвижимости, приказал долго жить, но что с того? Как говорят русские, свято место пусто не бывает. Король умер, да здравствует король! На смену одному диктатору придет другой — как заведено в этих псевдодемократических пародиях на независимые государства, всенародно и единогласно избранный, — и укромное местечко, где можно спрятаться как от Большого Северного Брата, так и от собственного народа, ему пригодится не меньше, чем предшественнику.

Приходилось признать, что целых три разведывательно-диверсионных группы, укомплектованных отборными морскими пехотинцами, погибли напрасно. Кому есть дело до этого недостроенного бетонного сарая?! Конечно, хорошо, что это именно сарай, а не фабрика по производству оружейного плутония; бесспорно, отрицательный результат — тоже результат, но стоило ли ради него погибать? Подумаешь, стратегически важный объект — бетонная нора, где жирная латиноамериканская крыса рассчитывает отсидеться, когда дядюшка Сэм, устав возиться с Ираком и Афганистаном, пришлет свои бомбардировщики сюда!

И потом: какая разница, что здесь, если Конгресс США все равно этого не узнает? То есть, со временем, конечно, узнает, но не от Тэда Камински, а от кого-то другого — увы, увы…

Подъем стал более пологим, и, посмотрев вперед поверх плеча конвоира, сержант увидел вмурованное в скалу массивное стальное крепление троса. Рядом на камешке, укрывшись от палящего солнца в подвижной тени маскировочной сети, расположился часовой в расстегнутой до пупа рубахе защитного цвета, заляпанных чем-то линялых шортах и широкополой панаме. В зубах у него дымилась самокрутка, на смуглой небритой физиономии застыло выражение ленивой скуки. На стволе торчком прислоненного к камню АК-47 сидела, сложив яркие крылышки, крупная, каких встретишь только в тропиках, бабочка. Идиллическую картину дополняла большая оплетенная фляга, лежащая у часового на коленях.

Передний конвоир приблизился к часовому и о чем-то бойко заговорил с ним по-испански, по ходу разговора непринужденно завладев флягой и сделав несколько богатырских глотков из горлышка. Мутноватая жидкость струйками потекла по подбородку и закапала на грудь, оставляя на оливково-зеленой ткани пропотевшей насквозь солдатской рубахи темные влажные пятна, в воздухе отчетливо запахло брагой. Второй конвоир, вынув из кожаной петли на поясе тяжелое мачете, одним точным движением перерезал веревки, что стягивали за спиной запястья пленника.

— Покури, гринго, — на ломаном английском обратился он к Камински, протягивая ему самодельную сигарету. — Кури не спеша, наслаждайся каждой затяжкой: это твоя последняя сигарета, следующую ты выкуришь уже в аду.

— Я оставлю тебе пару затяжек, — аккуратно, чтобы не просыпать табак, вставляя самокрутку в уголок разбитого, покрывшегося черной коркой свернувшейся крови рта, пообещал Камински. — Поверь, когда ты туда явишься, я буду поджидать тебя прямо у входа.

— Смотри, не обожги пальцы, — предупредил конвоир. — Ждать придется долго, за это время успеет истлеть не одна сигарета!

Посмеиваясь, он высек огонь и поднес пленнику бензиновую зажигалку. Камински вдохнул дым и тяжело закашлялся: в сигарете был вовсе не табак.

— Мировая дурь, — с довольной ухмылкой сообщил конвоир и несильно толкнул его в спину. — Шевелись, гринго, докуришь на ходу.

Камински хотел выбросить сигарету, но передумал. За всю свою жизнь он всего пару раз баловался травкой, так почему бы теперь, перед самым концом, хотя бы частично не наверстать упущенное? Тем более что конвоир не солгал: дурь, действительно, была мировая, высшего качества. Уже после второй затяжки тело стало легким, почти невесомым, голова слегка закружилась, а настроение без видимой причины поднялось настолько, что сержант начал видеть в своем теперешнем плачевном положении некий юмористический аспект. Ну, не смешно ли, в самом деле, затевать возню с палубными вертолетами и пачками гробить сливки морской пехоты только затем, чтобы подсмотреть, как банда латиноамериканских мартышек строит в этой дикой, труднодоступной местности противоатомный погреб для овощей?

Наверху, на гребне пологого отрога лесистого горного хребта, маскировочная сеть уже не заслоняла солнце. Тут было по-настоящему жарко, по спине и бокам, неприятно щекоча кожу, потекли струйки пота. Пройдя сотню шагов, сержант снова обернулся и не увидел ущелья: даже на таком мизерном расстоянии маскировочная сеть почти идеально его скрывала. При очередной затяжке коротенький, подмокший слюной и по́том окурок чувствительно обжег губы. Камински уронил его под ноги, наступив ботинком, и глупо улыбнулся. Он был под кайфом и находил это предосудительное состояние не только приятным, но и весьма своевременным, поскольку оно избавляло от моральных мучений, связанных с приближающейся смертью.

Впереди напоминанием о скором конце показалась жутковатая картина: вбитые в каменистую почву редким частоколом колья с насаженными на них человеческими головами. Их было около десятка; большинство усохло и почернело, мумифицировавшись на здешнем беспощадном солнце, но три или четыре оставались еще достаточно свежими, чтобы различить искаженные предсмертной мукой черты лиц. В одном из этих лиц Камински узнал рыжего Флинстоуна, другое, чернокожее и круглое, кажется, принадлежало Арчеру. Два других были ему незнакомы, но, судя по цвету кожи и коротко остриженных волос, принадлежали не латиноамериканцам.

Отдающее средневековой дикостью жуткое зрелище не произвело на обкурившегося сержанта никакого впечатления, как будто это была промелькнувшая на телевизионном экране картинка или фрагмент мимолетного, мгновенно забывшегося сна. Рыжий Флинстоун дружески подмигнул ему с верхушки испачканного засохшей кровью шеста, и Камински подмигнул в ответ.

Именно это бессмысленное, кощунственное, вызванное наркотическим дурманом действие неожиданно вывело его из состояния прострации. Реальность обрушилась на него со всех сторон, как разом выплеснувшаяся из перевернутого многотонного бака ледяная вода. Маленькое злое солнце яростно палило с пустого, блеклого от жары неба, по всему телу струился пот, от насаженных на колья отрезанных голов сливок морской пехоты невыносимо разило мертвечиной. Густой соленый пот щипал слизистую оболочку глаз, и Камински рассеяно вытер его грязным рукавом рубашки.

— Помолись, если умеешь, — предложил тот из конвоиров, что худо-бедно владел английским, и картинно, с оттяжкой, лязгнул затвором АК-47.

Камински повернулся к своим убийцам спиной. Он вырос в набожной католической семье и, хотя в последние годы почти не посещал церковь, в душе оставался ревностным католиком — таким же, как бы смешно и нелепо это ни прозвучало, как и те два головореза, что через несколько секунд должны были изрешетить его из автоматов. Сержант Камински истово перекрестился и, сложив перед грудью ладони, начал шептать слова молитвы. Воздетый к небу взгляд сразу пришлось опустить — солнце било прямо в глаза, мешая не только смотреть, но и сосредоточиться мыслями на последней покаянной молитве, которую, как подозревал сержант, ему вряд ли было суждено дочитать до конца.

Он опустил глаза и увидел перед собой широкую, подернутую легкой дымкой панораму поросшей густым тропическим лесом гористой местности. Где-то там, за теряющимся в знойном мареве горизонтом, спокойно плескалось Карибское море. В той стороне были Соединенные Штаты, Нью-Йорк и Квинс, где в маленькой квартирке на третьем этаже старого доходного дома его дожидалась матушка. На плите в большой кастрюле медленно остывал бигус, приготовленный на случай неожиданного приезда любимого сына, в духовке, распространяя по всему дому умопомрачительный аромат, поспевали пирожки с телячьими потрохами — излюбленное лакомство Тадеуша Каминского, которое он уже никогда не попробует…

Молитвенно потупив взор, одними губами шепча знакомые с детства слова, сержант Камински посмотрел прямо перед собой. У самых носков его пыльных армейских ботинок каменистая почва обрывалась вниз крутым, поросшим непролазными джунглями косогором. Смыкающиеся друг с другом кроны совсем чуть-чуть не доставали до гребня, сливаясь в сплошную ядовито-зеленую завесу всего в нескольких метрах от края тропы. Слабый порыв ветра коснулся лица, принеся с собой густую, плотную волну нестерпимого смрада, и Камински понял, куда подевались тела людей, чьи головы торчат рядом с ним на шестах. Вскоре ему предстояло составить им компанию, и сержант вдруг подумал: а чего я, собственно, жду — пули в спину?

Он еще раз перекрестился, запрокинул голову, как бы вознося к небесам последнюю мольбу, и, собравшись с духом, внезапно и стремительно метнулся вперед и вниз. Позади раздались почти неслышные за шорохом и перестуком сыплющихся из-под ног мелких камней встревоженные крики, оглушительно простучала длинная автоматная очередь, но сержант уже на полном ходу вломился в заросли. Жесткие и шершавые, как наждачная бумага, листья хлестнули по лицу, острая ветка пробороздила щеку, едва не выколов глаз, но непроницаемый зеленый полог уже сомкнулся над головой, лишив автоматчиков возможности вести прицельный огонь. Уже на третьем шаге Камински оступился, упал и поехал вниз на боку, увлекая за собой клубящуюся, кувыркающуюся, увеличивающуюся с каждой секундой лавину камней, пыли и прелой листвы. Вслед ему наугад густо палили из двух автоматов, свинцовые плети очередей хлестали джунгли вдоль и поперек, сшибая с деревьев листья и ветки. Пули щелкали о камни и стволы, с сочным чмоканьем впивались в мясистые стебли, перерубая их пополам; земля вдруг куда-то исчезла, и, пролетев два или три метра по воздуху, Камински с маху приземлился на что-то мягкое, с неприятным чавкающим звуком подавшееся под его тяжестью.

Лавина потревоженного его головоломным спуском лесного мусора, догнав, осыпала сержанта градом мелкого щебня, сухих веток и листвы, но даже сквозь шум обвала он расслышал слитное, басовитое жужжание разом взметнувшихся в воздух неисчислимых полчищ мух. В ноздри опять ударил невыносимый, густой, как кисель, липкий смрад разложения. Опустив глаза, Камински увидел торчащую из отвратительного черно-коричневого месива человеческую руку со скрюченными пальцами. В другом месте в глаза бросился солдатский ботинок, потом пряжка форменного ремня, рукав с нашивками капрала… Зажав руками рот, чтобы сдержать крик, давясь подступающей к горлу рвотой, сержант Камински с трудом выбрался из страшной кучи и, шатаясь, заковылял вниз по крутому склону.

Сверху дали еще несколько очередей, а потом пальба разом прекратилась — видимо, у стрелков кончились патроны.

— Езус-Мария, — трясущимися губами пробормотал Камински, судорожно перекрестился и скрылся в сельве.

Упустившие пленника конвоиры одинаковым движением забросили за спины курящиеся синеватым пороховым дымком автоматы. Один из них — тот, что говорил по-английски, — достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет, сунул одну в зубы, а остальные протянул коллеге. Сигареты были самые обыкновенные и не содержали в себе ничего, кроме выращенного на местных плантациях табака.

— Надеюсь, мы в него не попали, — сказал он, — иначе капитан спустит с нас три шкуры.

— Если попали, — выковыривая из предложенной пачки сигарету, с ухмылкой отозвался второй конвоир, — то нам достался какой-то уж очень невезучий гринго.

Они закурили, но тут же были вынуждены спрятать сигареты за спину, поскольку капитан Гонсалес, как обычно, был легок на помине.

— Ушел? — спросил он, щурясь из-под козырька кепи на раскинувшееся внизу волнистое море курчавой зелени.

Спрашивать было незачем: колыхание крон и вспархивающие над лесом стайки спугнутых появлением человека птиц отмечали путь беглеца так же ясно, как если бы тот двигался по открытой местности, держа в руках большой, заметный издалека транспарант со своим именем и воинским званием.

— Да, сеньор капитан, — в один голос подтвердили конвоиры.

— Мы сделали для него все, что могли, — добавил тот, что владел английским. — Осталось только дать ему денег на дорогу, но тогда бы он, наверное, удивился, а то и заподозрил бы, что это розыгрыш.

— Что ж, свою увольнительную вы заработали, — сказал капитан Гонсалес. Соседствующее с кокардой у него на лбу полукружье латунных пятиконечных звездочек придавало сеньору капитану некоторое сходство с бутылкой коньяка четырехлетней выдержки, но никому из его подчиненных это сравнение на ум не приходило по той простой причине, что они привыкли обходиться выпивкой попроще. — Надеюсь, генерал Моралес будет доволен. Всем будет спокойнее, если гринго клюнут на его приманку и перестанут, наконец, совать в наши дела свой длинный нос. Передайте Хуанито, чтобы начинал сворачивать лагерь. И дайте команду бульдозеристам, пусть немедленно прекращают этот балаган и возвращаются на объект. Машины уже в пути, через полчаса техника должна быть готова к погрузке.

Оглавление

Из серии: Слепой

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Слепой. Танковая атака предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я