Весенние каникулы Дьявола на Лазурных берегах

Andre Lwow, 2018

Этот роман, является своего рода очередной попыткой раскрыть тёмные стороны многогранной темы «Эволюция образа Дьявола», над осмыслением которой в своё время трудились такие наисветлейшие умы в области литературы, как Джон Мильтон, Иоганн Вольфанг Гёте, Валерий Брюсов и конечно же никем еще непревзойденный Михаил Булгаков.

Глава 3. Первое явление Вольдемара

Ярким средиземноморским солнечным днем, ближе к полудню 21 марта 2005 года, прямо напротив главного входа в собор имени Николая Чудотворца — шедевра архитектуры начала двадцатого века, построенного по приказу святого царя Николая II на улице, в последующем переименованной в его честь, — на одной из чугунных лавочек церковного сада удобно расположился голубоглазый мужчина лет сорока, высокого роста, приятной наружности и без особых примет. Это был Борис — в прошлом бравый лейтенант стройбата вооруженных сил почившего Советского Союза и экс-капрал французского Иностранного легиона. Не обращая внимания на набожных граждан, идущих по дороге к храму, он с удовольствием доедал курицу гриль, провожая ее в последний путь мелкими глотками бельгийского нефильтрованного пива «Гильотина». Он любил посещать этот прекрасный парк при церкви и особенно в обеденное время, так как только здесь на коротко подстриженной зеленой лужайке среди всякой средиземноморской пышной растительности одиноко стояла белая березка, должно быть, привезенная сюда по какому-то случаю из далекой России.

Ненадолго оторвавшись от наивкуснейшей курятины и посмотрев пространным взглядом в сторону церкви, он увидел мужчину высокого роста, средних лет, но уже абсолютно лысого, с раскосыми глазами и явно склонного к анорексии, который в силу каких-то причин не то чтобы шел, но бежал на встречу с Богом, и признал в нем своего знакомого эмигрантского поэта Вадика Кудряво-Малевича.

Поначалу Борис прозвал его Студентом, но потом остановился на прозвище Поэт Бездомный, что чуть позже стало соответствовать реальности. В своем недалеком прошлом Вадик Бездомный, отслужив непонятно каким образом, но все же достойно положенные ему пять лет в Иностранном легионе, поселился на съемной квартире на окраине Ниццы и посвятил себя стихоплетству. Борис, иногда тоже балуясь рифмой, мельком ознакомившись с творчеством Поэта Бездомного, сделал для себя вывод, что тот напрасно валяется на белых простынях и ни о чем другом не думает! Великая страсть к трубке, набитой голландским табаком, а также к глубоководному погружению в стихию слова, взбудораженную гениями Мандельштамом и Бродским, в последующем привели этого Ихтиандра книжных океанов к потере жилплощади за неуплату по счетам. Но судьба была милостива к нему и через охранное агентство «Дьямс» устроила этого бедолагу на должность секретаря к одному олигарху из России, что не так давно прикупил себе шикарную виллу в местечке Танерон.

Это шикарное поместье, когда-то распластавшееся на шестнадцати гектарах хвойного леса и гориг, и по сей день еще стоит на холме в Долине Мимоз между горными хребтами над Каннами, преображаясь день ото дня благодаря стараниям его нового владельца из России. Когда-то оно принадлежало известному еврейскому писателю Мартану Грэю, но тот оставил его по причине того, что, неудачно поселившись в этих красивых местах с неповторимыми горными пейзажами, второй раз в жизни потерял всю свою семью. Во время лесного пожара засушливой осенью 1970 года его вторая молодая жена родом из Голландии и четверо совместно нажитых малолетних детей сгорели заживо в разбушевавшемся огне. Тогда как его первая семья, жена и нескольких детей, а также более ста десяти его родственников были сожжены в годы Второй мировой войны в топках концлагеря Дахау, где особой жестокостью отличался шестнадцатилетний отморозок Йозеф Ратцингер, в последующем благополучно раскаявшийся в грехах глава всех католиков, ставший известным миру под именем Бенедикта XVI. В последующем этот очередной антипапа отрекся от престола по причине коррупции и педофилии, которые и по сей день более чем пышно процветают в стареющем Ватикане.

Но явно не унывающий старый еврей Мартан Грэй вопреки судьбе-злодейке умудрился на старости лет еще пару раз жениться на местных молодухах и вывести с ними новое многочисленное потомство. Однако, если верить словам французской четы, Жуэлю Ленэ и его жене Лидии, что долгое время жили и служили в его поместье, то в гибели второй семьи Мартана Грэя без страшного проклятья никак не обошлось. В частности, они божились, что их хозяин растлил на вилле немало малолеток, и за это ему воздалось. Ну а что касаемо присутствия нечистой силы, то со слов многих свидетелей, проведших хотя бы одну ночь в этом страшном имении, и в частности по рассказам Поэта Бездомного, проведшего там какое-то время:

— Каждую ночь по мрачному парку бродили тени неприкаянных душ, а из старинных каминов выползали страшные черти, которые, по всей видимости, и подтолкнули жену Мартана бежать из их проклятого имения в пламя лесного пожара, спалившего в те дни почти всю округу, но ни с какого бока не затронувшего само это жуткое имение. И хотя жители близлежащей деревни Танерон наградили садовника Жуэля прозвищем Паскудный Енот, а кухарку Лидию титулом Бледная Поганка, я не буду ставить под сомнение их рассказы.

Ну а теперь эту виллу с дорожками в парке, выложенными из мраморных надгробий, собранных Мартаном с разоренных еврейских кладбищ Европы, прибрал к рукам настоящий российский абрек, и Поэт Бездомный недолго был при нем в качестве мальчика на побегушках. Первые шесть месяцев пребывания в имении оказались для Вадима самыми счастливыми в его жизни, так как бывший управляющий, в прошлом выпускник МГИМО, Андрей Руссин, выделил ему небольшой домик и исправно платил сносную зарплату в конверте. Но потом вероломный абрек обвинил честного парня Андрея Руссина в хищении каких-то полутора миллионов американских долларов хозяйских денег, и тот был вынужден податься в бега. Когда на вакантное место в имении «Барон Мюнхгаузен» (LE BARON DE MUNCHHAUSEN) устроился француз Марк Жозеф Тирель (Marc Goseph Tirel), Вадим снова оказался… бездомным! Так как его срочно перевели жить и служить на барские конюшни, где он и отработал совершенно бесплатно больше пяти лет своей жизни. Но по прошествии десяти лет после той, казалось бы, черной полосы в жизни, уже в наши дни Вадим, проживая в условиях крайней бедности, все так же отзывается о своем работодателе с особо подчеркнутым почтением:

— Бывших хозяев не бывает и, несмотря на очередной письменный отказ управляющего поместьем Марка Тиреля, я все еще надеюсь на то, что меня позовут обратно на работу в Танерон и в этот раз за нее будут платить реальные деньги!

Как говорится, надежда умирает последней, но, по всей видимости, та черная пятилетняя полоса в жизни Вадика была не такой уж и черной. Хотя согласно его же душераздирающим рассказам в 2005 году, отмеченном знаком Красного Петуха, он, проживая и плодотворно работая за бесплатно на конюшнях, сильно исхудал да так, что его желудок категорически отказывался переваривать пищу. Из-за чего его разум постоянно пребывал в пограничном состоянии, а измученное тело окончательно дошло до тяжелой степени общей дистрофии, выраженной в полной потере мышечной массы. А потом ко всем этим несчастьям еще добавились визуальные и слуховые галлюцинации со странными свойствами сознания, которые были ему ранее незнакомы. Но в последующем он настолько подружился с ними, что они не уходят от него и по сей день. В последнем телефонном разговоре с Борисом, который произошел жарким летом 22 июня 2018 года, Вадим решил наконец-то обратиться за помощью к психиатрам, чтобы те избавили его от назойливых голосов, поселившихся на постоянное место жительство в его непутев-ой голове. Более того, к ним подселились еще и особые голоса, которые представились ему махатмами и которые иногда его морально унижают, но именно благодаря им произошло его второе перерождение. Особые голоса рекомендовали ему к прочтению работы Вернадского, Тейяра де Шардена, а также Тибетскую Книгу мертвых и ряд ведических и религиозных знаний о душе, духовности и обо всем, что связано с опытами агонии и пороговых состояний с дальнейшим возвращением к обычной жизни. И, конечно же, в особом почете у них были знания и опыты, находящиеся в распоряжении Станислава Грофа…

Кто-то из непосвященных скажет: «Мистика!», но на самом деле в тот год Красного Петуха Вадим Бездомный, дойдя до ручки, «совершенно случайно» глотнул едкой кислоты, используемой обычно для прочистки унитазов, и ему от нее стало так плохо, что почему-то вновь захотелось просто жить на земле. Но на его беду главная управляющая конюшнями, а в прошлом его подружка, Софи, увидев своего конюха за работой в расслабленном состоянии, явно испугавшись крыс, вызвала санитарно-эпидемиологическую службу. Профессиональные специалисты-эпидемиологи, прибыв на место, от души обработали высококачественным крысиным ядом все жилое помещение, где проживал в то время Вадим, и попутно все его помидоры с макаронами. А он, не ведая того, продолжал выгребать конский навоз из боксов и лишь месяц спустя после визита специалистов по борьбе с грызунами совершенно случайно узнал от кого-то, что все это время беспечно проживал в отравленном помещении и питался исключительно продуктами, отравленными старопроверенными ядами.

Поэтому мне лично так называемое дело Скрипалей из Солсбери 2018 года с его чудесным выздоровлением отравленных русских в свете событий на конюшне Танерон 2005 года не кажется таким уж и чудесным! Ведь, если наш доходяга Вадим Бездомный выжил после потребления маленькой рюмочки кислоты, способной растворить застарелый мочевой камень, а потом еще приняв на закуску невероятное количество крысиного яда, то наши хорошо подготовленные русские шпионы-перебежчики могли запросто переварить целое ведро ультрасовременного яда «Новичок» и при этом даже не пукнуть.

Да, много чего накопилось в голове и в желудке Поэта Бездомного, но я, уже явно забегая вперед, вернусь к освещению событий, имевших место в конце марта, то есть в начале 2005 года, названного китайцами годом Красного Петуха, и продолжу повествование… Справедливости ради, я так же вынужден признать то, что последний мой разговор по телефону с вечно несчастным прототипом Поэта Бездомного стал той последней каплей, что переполнила чашу моего воистину дьявольского терпения и буквально вынудила меня вынудила меня придать его жуткую историю огласке.

Итак, минуло приблизительно три года с тех пор, когда Вадим Бездомный внезапно пропал из вида, и, увидев его живым, но явно нездоровым на пороге церкви, Борис, чуть было не подавившись непрожеванным куском курицы, во все горло крикнул ему:

— Вадим… Кудряво-Малевич!

Но, по всей видимости, он слегка перестарался, ибо его когда-то отработанный командный голос так испугал Поэта Бездомного, что у того голова по уши ушла в плечи, и бедняга со страхом стал озираться по сторонам. Но, наконец-то уткнувшись бегающим крысиным взглядом раскосых глаз в Бориса, он расплылся в широкой татарской улыбке.

— С каких это пор татары бегают по православным церквям? Тебе что, мечетей мало понастроено? — Эта явно неудачная мысль посетила голову Бориса, но так как он никогда не фильтровал базар, то, не задумываясь, выдал ее Вадику, что явно задело того за живое, и он сходу вспылил:

— Я белорус!

На что Борис ответил ему в примирительном тоне:

— Люди говорят, что если русского человека хорошо наждачной бумагой потереть, то обязательно татарин прорисуется, а белорусов и тереть не надо…

Эти слова почему-то подействовали на Вадика Бездомного успокаивающе, и он, осторожно приблизившись к Борису, все-таки присел рядом с ним на краешек скамейки и сходу выпустил наружу свою душевную боль:

— Уволил меня мой чертов кавказец! Подчистую, но, слава богу, позволил жить на конюшнях.

Борис, срочно скорчив скорбную мину, сочувственным тоном спросил бедолагу:

— Как так уволил и за что? Ты ведь такой правильный, услужливый… слова плохого не скажешь…

И Вадик, смахнув с небритой скуластой щеки набежавшую скупую слезу, печальным голосом поведал свою горькую судьбу:

— Да поехал я вместе с нашим управляющим Марком Тирелем встречать хозяина в аэропорт, и на дороге в пробку попали. А мой хозяин, наехав на меня публично да еще и в нецензурной форме, рассказал мне все, что вообще про меня думает, а я ему в ответ так и сказал:

— Если не нравлюсь, то увольняйте меня к чертовой матери! Вот он меня и уволил! Зря я, наверное, чертову мать помянул? Вот и иду к Боженьке, чтобы грехи свои замаливать и свечку Николаю Угоднику поставить. Авось полегчает.

Борис знал, что Вадик Бездомный был круглый сирота и его воспитали в культурной белорусской семье, и поэтому большую часть своей жизни он провел в Минске и, стало быть, имел законное право считать себя белорусом. И это несмотря на поразительное сходство его затылка с тем, что был у Челубея, воспетого кистью известного художника Михаила Авилова. Точно так же один знакомый музыкант Ваня, негр из оркестра Иностранного легиона, взращенный в семье московских музыкантов, мог по праву называть себя русским человеком. От нечего делать Борис решился более тщательно расспросить своего бывшего сослуживца по существу дела и, зайдя издалека, как бы нехотя спросил:

— Стало быть, у тебя все хорошо, как в песне о прекрасной маркизе, у которой лопата сломалась? Неужели тебя уволили лишь за твой тихий гонорок, но при этом любезно позволили остаться сторожем при конюшнях?

— Да как тебе сказать? — замялся Вадик. — Наш новый управляющий Тирель, очень добрый человек, в правильности которого комар носа не подточит, на прощание мне так и сказал: «Мужайся, Вадим, наш хозяин Рашид Селимович все же отдал предпочтение твоему более широкоплечему напарнику Юре Кулачеву, который тоже был легионером!»

— Премного наслышан я об этом Юрии Кулачеве, пловце из Москвы. — Борис, не дослушав Вадика, с многозначительным видом подлил масла в огонь: — Мои знакомцы из легиона отзывались о нем как об очень темной лошадке, ибо, когда все они, дружно отдыхая после службы, пили охлажденное пиво в тени под пальмами, он носился как бешенный по бездорожью под палящими лучами солнца по тропикам, не забывая при этом каждый раз надеть на себя рюкзак с утяжелением и грузики свинцовые пристегнуть на щиколотки своих спортивных ног. Пробегая мимо них, он на ходу советовал им тоже готовиться к грядущим свершениям. Очень продуманный этот Юра Кулачев, и, скорее всего, он тебя и подвинул тактично с рабочего места.

— Да такого не может быть! — Вадик снова напрягся и бросился на защиту своего бывшего напарника. — Юра очень хороший и вдумчивый человек! Да он зря лишнего слова не скажет, а чтобы меня подвинуть… — Вадим, немного задумавшись, сказал: — Да и Марк Тирель на такое никогда бы не пошел!

— Бойся правильных и вежливых, ибо в любом таком тихушнике много всяких недостатков. И если кто тебе представляется слишком хорошим, а тем более добрым праведником, то много в нем должно быть всякого добра скопилось, так как скрытные люди порою что чан с дерьмом под тяжелой крышкой, — сказал непринужденным голосом Борис и продолжил расспрашивания в том же духе: — Добрые так добрые! Но давай посмотрим на их доброту как бы со стороны, ибо смотришь ты, Вадим, на все тупо и в упор, словно баран на новые ворота. Да к тому же еще и напялил на свои раскосые глаза розовые очки с перламутром. Тогда как уважаемый Лев Толстой в своих детских рассказах учил нас: «Ствол дерева может оказаться одновременно и прямым, и кривым, и все зависит от того, с какой стороны на него посмотреть».

«Ну что же, будем рыть дальше!» — Борис, мысленно подведя первые итоги беседы, исключительно для поддержания разговора спросил с ноткой сомнения в голосе:

— Вадим, да чтобы ты опоздал в аэропорт на встречу со своим олигархом? Да быть такого не может! Я в это ни за что не поверю!

— Я и не опаздывал! — взвизгнул Вадим, явно распаленный укором со стороны собеседника. — Вместе с управляющим мы прибыли в аэропорт почти за два часа до прилета Рашида Селимовича. Но тут Марку передали его личное сообщение с борта самолета, которое озадачило управляющего, и он мне, хорошо подумав, так вежливо и сказал: «Рашид Селимович желают, чтобы я лично доставил в аэропорт его лучшую помощницу из соседнего городка, но если, Вадим, ты лично хочешь за ней быстро сгонять на крутой тачке нашего боса…» — Вадим наконец-то проглотил скопившуюся слюну. — Сам понимаешь, из какого разряда все эти его «помощницы», но и это неважно. На самом деле во всем виноват я один, потому что дал слабину! Даже не дослушав Марка, я рванул за кралей хозяина. Уж больно мне тогда показалось, что этим усердием я смогу оказать услугу Марку, да еще и прокатиться на шикарном автомобиле вдоль берега моря в обществе прекрасной мисс Тула, которой была обещана победа в конкурсе «Мисс Россия!» Ты даже не представляешь себе, какое это счастье прокатиться по Лазурном берегу с будущей мисс Россия! Это тебе не какая-то длинноносая Канделаки на кадиллаке! Однажды я купил горящую путевку в недельный круиз вдоль берегов Италии, и до той поездки с Мисс Тула на шикарном мерседесе слк 200, это были мои самые незабываемые воспоминания…

— Вот-вот это уже гораздо теплее… — мягким голосом решил поддержать разболтавшегося рассказчика Борис.

И Вадим продолжил повествование своей необычной истории:

— Приехав к ней на хату, я ей сходу передал команду нашего хозяина, но она почему-то не стала торопиться. И пока мадам, явно не спеша, приняла ванну, потом выпила чашечку кофе, привела себя в порядок, шастая передо мной туда-сюда в абсолютном неглиже, пару раз намарафетилась «снежком», время было потеряно. Да еще и в машине она каждый раз просила не ускоряться, ибо ее то и дело круто подташнивало. Но поверь мне на слово, Борис, что я к ней никаким боком не подкатывал, и даже намека на это не было, хотя чертовка была очень хороша! Так мы и опоздали в аэропорт на встречу шефа… — упавшим голосом закончил Вадим свою исповедь.

— Вадим, если честно, то опять-таки ты чего-то не договорил! — Борис посмотрел на собеседника с легкой укоризной. — Да чтобы ты ничего вообще не сказал ей и особенно из области нравоучений, такого тоже быть никак не может! Насчет того, что ты к ней клинья не подбивал, то в это я охотно верю! — Борис, громко рассмеявшись, с восторгом вспомнил: — А помнишь, Вадим, как мы тогда вместе с Ми-ми и Лю-лю у свингеров на дискотеке зажигали? Правда, потом бедная Лю-лю тебя целых две недели материла за то, что ты ее так тупо в постели обломал да еще и по-английски свалил от нее когда она на минутку в туалет отлучилась!

— Какая такая Лю-лю? — удивился Вадим. — Никакой Лю-лю я не помню!

— А у тебя что, много было всяких Лю-лю? Да и как ты можешь помнить ее, когда чисто по каким-то этическим понятиям ты от такой женщины смог отказаться? Да такая чернявенькая, очень смазливая, губки бантиком и глазки — два огня… Та самая, которую тебе твой бывший хозяин Зо-зо подогнал. Я же думаю, что у тебя тогда был просто нестояк, а все остальное про этику ты просто придумал…

— А, та самая! Да я и не знал, что ее Лю-лю звали! — вскричал обрадовано Вадим.

— Знаешь, Вадим, что я на самом деле думаю по поводу всех твоих злоключений?.. — перейдя на более серьезный лад, уже было начал Борис, но в это самое время к ним, мирно сидящим на лавочке бывшим однополчанам 6 — го саперного полка, подкатила толпа бандюганов — явно из залетных.

Видимо, раскосая физиономия Вадика и его нестабильное поведение что-то нашептали им, и один из отморозков, приблизившись к ним вразвалку, в развязанной форме задал прокуренным голосом вопрос:

— Про что калякаете, братва?

В свою очередь Борис, не задумываясь, выпалил:

— Не поверишь, брат, мы тут о поэзии беседу трем и Льва Толстого тихим словом поминаем.

Такой странный ответ явно обескуражил русского бандита, и он, бросив сочувственный взгляд на поэтов, молча отправился туда, откуда только что пришел. В свою очередь, чтобы хоть как-то успокоить Вадика Бездомного, Борис, сменив пластинку, перевел тему разговора на другое и, слегка вздыхая, сказал ему с сочувствием к самому себе:

— Меня тоже уволили из охранной конторы, а зимой я свалил от моей француженки, той самой Ми-ми, и вот сегодня вновь свободен, как дерьмо в полете, и ночую на своей яхте в Антибах, как Диоген в бочке.

Вадик, слегка повеселев, охотно поддержал разговор:

— Знаю я про твое колдовство в автопарке, так как нынче я вместо тебя там по ночам сторожу. Не знаю точно, что ты там натворил, но водители автобусов и прочая обслуга до сих пор только про тебя и говорят. Мол, ты Дьявола из Ада выпустил, и из-за этого там у них нынче началось массовое умопомешательство! Кое-кто из рабочих автопарка уже к психиатрам за профессиональной помощью в очередь встал.

Борис нехотя поддержал Вадика, бурча себе под нос:

— Да! Видите ли, у них видения всякие, и голоса слышатся. Тогда как в медицине есть одно лишь объяснение всему этому: массовый психоз с визуальными и слуховыми галлюцинациям, то есть, попросту говоря, шиза! Так сказать, тяжелое наследие католической инквизиции, но неужели им всем шизу припишут! Если у нашего брата иногда белочка перед глазами крутится, то у француза может быть только…

Вдруг до Бориса дошло, как до того жирафа, что теперь через Вадика, работающего охранником на его бывшем рабочем месте, он сможет отслеживать последствия проведения своего колдовского эксперимента со всеми вытекающими из него последствиями. И он, не скрывая своего удивления, воскликнул:

— Воистину, это настоящая ирония судьбы! Так это ты в моей конторе нынче по ночам подрабатываешь! А глюки тебя не замучили?

— А что мне было делать? Меня же с виллы уволили подчистую, и Софи как благосклонность предложила мне за триста евриков корячиться на конюшнях полный рабочий день! Меня гордость мужская заела! Обидно еще и то, что мой бывший хозяин назвал меня как-то бароном Мюнхгаузеном, а теперь все его владения так и называются официально — имение «Барон Мюнхгаузен», — с дрожью в голосе произнес Вадик и, немного подумав, добавил: — Да и во всю твою чертовщину я совершенно не верю! А подружке моего хозяина я задал всего лишь один вопрос…

— Какой такой вопрос? — оживился Борис.

— Что она думает о своем будущем? — выпалил Вадим, слегка покраснев, так как эта тема разговора стала его вдруг напрягать.

Возможно, он начал понимать, что насчет беременной любовницы своего хозяина он зря проболтался.

— И что же она тебе ответила? — Борис тоже слегка напрягся, но, не желая вспугнуть дичь, спрятал распирающее его любопытство за толстую стену ватного равнодушия.

Вадим, потупив взгляд и выговаривая слово за словом, выдавливал из себя, словно засохшую зубную пасту из старого тюбика:

— Она мне так и сказала язвительно: «Мое будущее уже настолько предоплачено, что и детям с внуками хватит». И при этом она все время поглаживала свой чертовски соблазнительный животик…

— И это все? — с еще большим недоверием в голосе спросил Борис.

— Да, кажется, это все, что я ей сказал… — Вадим почесал лысый затылок, явно пытаясь что-то вспомнить.

— Да, Вадим, ты явно помешан на красоте, и вся сила твоего ума в тот день в твой болт перетекла, и хотя этого не признаешь, но все-таки ты на нее тогда реально запал — на беременную любовницу своего хозяина. И тебя убрали с виллы, чтобы ты по простоте своей душевной его жене Марианне ничего такого не рассказал. Да и любовнице твое морализаторство незачем было слушать… — Борис, улыбнувшись, попытался разрядить обстановку. — Я не хочу настраивать тебя против твоего замечательного хозяина. Давай поговорим о нашем автопарке или о чем-то другом. — И, удаляясь от темы предыдущего разговора, он спросил с издевкой: — В чертовщину ты не веришь, а в церковь бегаешь! Хвала богу Шиве, что я тогда вовремя сбежал из автопарка, а то бы эти суеверные рабочие, придя одним прекрасным утром на работу, как во времена средневековья, запросто могли сжечь меня прямо на рабочем месте, используя вместо хвороста списанные шины! Должно быть, контролер из нашей конторы засветил меня за волхованием, но если честно, я в этом деле как бы и ни при чем. Один мой знакомец из Монако перед смертью попросил меня какой-то магический ритуал по книжке провести. Он, видите ли, умирать не хотел, а для меня это был просто научный эксперимент, да и на его денежную благодарность я очень рассчитывал. К тому же результаты того эксперимента я сфотографировал себе на долгую память, но на фотках реально какая-то чертовщина прорисовалась. Вот и хочу сегодня местного попа выловить, чтобы проконсультироваться по этому деликатному вопросу.

— Никто тебя за волхованием не видел, но ты на рабочем месте забыл свою сумку с колдовской утварью, заляпанную кровью, — возразил ему Вадик и как-то задумчиво сказал: — А может, действительно по парку чертовщина гуляет, только я ее пока что не замечаю? Надо будет и по этому случаю свечку в церкви поставить!

— Если честно, то я и не забывал колдовскую утварь в каморке, — печальным голосом ответил Борис. — Контролер после того, как меня сфотографировал, встал на входе и своим подозрительным взглядом перепутал все мои мысли. Ну я и свалил куда подальше от греха…

Внезапно и словно по щучьему велению Борис увидел перед собой местного настоятеля, одетого в черную рясу, что вышел на свежий воздух из божьего храма, и клубы дымящегося елея стелились густым шлейфом за его спиной, как будто клубы пара из бани, растопленной по-черному. Подозрительно посмотрев на служителя культа, Борис произнес с натяжкой в голосе:

— Люди говорят, что этот поп из Греции сюда направлен работать, и таких супчиков парашютистами зовут, и от него греки избавились, сплавив такую заразу своим русским братьям по вере. Тот еще гад… хитрый! Придется ему тест на вшивость устроить.

Чтобы не спугнуть зверя, Борис тихонечко подошел к попу — ниже среднего роста, чернявому, но не слишком сильно откормленному, с жиденькой курчавой бородкой, лет так сорока пяти возрасту, и нежнейшим голосом обратился к нему:

— Отче, мне позарез нужна ваша консультация — профессионала, и даже помощь! Тут такое дело… Мне бы хотелось узнать авторитетное мнение служителя культа по очень деликатному для меня вопросу.

В свою очередь поп, весьма настороженно уставившись въедливыми буравчиками в атмосферные, голубого цвета глаза Бориса со множеством оттенков и нюансов, нехотя отвечал:

— Сейчас мы очень заняты, сын мой! Ты запишись к нам в порядке живой очереди на консультацию в секретариате и справочку о святом крещении не забудь приложить!

— А может быть, мне вам, святой отец, как в хохме клоуна Никулина, еще и пачку других справок от других инстанций пришить к делу, вместе с револьвером для самоубийства? Бедный Иисус! Вернись он к вам, то вы бы его снова распяли или в психушку упрятали на веки вечные! — заявил, опять таки явно не подумав, Борис и, пока поп не успел куда-либо улизнуть, подсунул ему под нос две злосчастные фотографии, сделанные им в автобусном парке. Служитель культа внимательно посмотрел на них и, внезапно побледнев, выдохнул:

— Откуда они у вас?

Борис, явно удивленный случившейся метаморфозой на лице служителя культа, все тем же мягким голосом радостно ответил:

— С того света… батюшка! И из-за этих проклятых фотографий меня с работы уволили, и вообще это дело принимает для меня крайне неблагоприятный оборот!

— А я — то тут при чем? — нервно вскричал поп и, вздрагивая от внезапно нахлынувшего на него перевозбуждения, покраснев и выпучив черные глаза, стал, словно рак, пятиться назад, осыпая Бориса крестными знамениями.

— Так это вы же людей чертями запугали… — Борис в расчете на взаимопонимание попытался выстроить диалог.

Но служитель церкви, уткнувшись в дверь храма, резко сделал несколько шагов в сторону и побежал вниз по лестнице к припаркованному около крыльца черному бумеру. Проворно заскочив в салон своей машины, он резко завел мощный мотор, и, взревев, словно зверь, его мустанг тронулся так резво назад, что Борис, кинувшийся вслед за попом, был вынужден шарахнуться в сторону, чтобы тупо не оказаться под его колесами. Тогда как водитель машины, как будто бы на какое-то непродолжительное время потеряв чувство ориентации, сделал еще несколько зигзагов по просторной площади перед церковью и на всех парах рванул от нее подальше, едва не передавив мирных граждан, бредущих навстречу ему по дороге к храму. А они, сердешные, чтобы спасти свои грешные жизни, испуганно шарахались в сторону от летящей на них черной машины, которую гнал прямо на них жгучий брюнет с обезумевшими черными глазами навыкат и одетый к тому же в черные одежды, с огромным крестом на груди. Святой отец так торопился сбежать куда — нибудь подальше, что не успел занести в салон всю свою рясу, и длинный лоскут материи, какое-то время зажатый дверцей машины, исправно подметал пыльную дорогу. И лишь на въезде на главную дорогу служитель Бога, совладав со своим страхом или с самим собой, резко затормозив, на мгновение открыл дверцу машины и затащил в салон изрядно запыленную полу рясы.

Борис, на какое-то время впав в некий ступор, тупо смотрел на безумство служителя культа. Тогда как Вадим Бездомный в силу особенностей своего пугливого характера так и не смог снять с себя маску искреннего ужаса и окаменел настолько, что еще долго не мог оторвать свой костлявый зад от ребристой скамейки. Неожиданно к Борису со спины подскочил какой-то седовласый старичок небольшого росточка, возрастом явно под восемьдесят лет, худощавый, но все еще сохранивший более чем завидную жизненную энергию, и спросил на русском языке, отягощенном ужасным эстонским акцентом:

— Чем торгуете, молодой человек, и вообще… почем сегодня опиум для народа?

А люди тем временем продолжали медленно идти по дороге к храму. Зазвонили колокола, и Борис не спеша повернулся в сторону шустрого старца, разодетого в доисторический черный смокинг позапрошлых веков со всеми прилагающимися причиндалами, то есть с накрахмаленной кружевной манишкой и белоснежными манжетами. В руках незнакомец держал медную трость с набалдашником из слоновой кости, изрядно пожелтевшей от времени, в виде головы фантастического существа, чем-то похожего на шакала.

Ошарашенный Борис промолвил очень удивленным голосом:

— Магистр, какими судьбами? Ведь вы под капельницей как месяц уже или вообще… копыта отбросили!

Борис был настолько поражен внезапным явлением преображенного магистра, что не мог найти более культурного выражения для определения состояния смерти, и, наконец-то взяв себя в руки, выдавил:

— Пардон, магистр, вы же в клинической смерти пребываете или уже давно скончались! Про это мне в доме престарелых рассказали ответственные люди.

Но дедок странного вида, будто всего этого и не слыша, шустро осмотревшись по сторонам, остановил взгляд на Вадике Бездомном, застывшем на скамейке в сидячей позе, как изваяние, и, совершенно не обращая внимания на Бориса, бросился к поэту со словами дружеского приветствия:

— Ба! Какие люди! Молодой человек, здравствуйте! Вы, кажется, приехали сюда прямо с фермы Танерон? Было дело, бывал я в гостях там у нашего современного Иова, которого его же Яхве каждый раз испытывал на личную преданность. Подумать только… Какое горе! Дважды потерять свои семьи… воистину испытание не для слабонервных людей, а он, бедняга, не сдается, и ему мой особый респект и пожизненная уважуха.

Не успел Борис в силу своей природной заторможенности что-либо толком сообразить, как увидел этого странного старичка в театральном наряде уже сидящим в непринужденной позе на лавке в обществе Вадика Бездомного, жестикулирующим во все стороны тоненькими ручками. Дедок забавно болтал в воздухе короткими ногами, которые не доставали до земли, и что-то оживленно втирал почти обезумевшему Поэту Бездомному. И вообще, со стороны он был похож на циркового лилипута или на внезапно постаревшего мальчишку из детского кинофильма «Сказка о потерянном времени».

Было глупо оставаться не при делах, и уже слегка пришедший в себя Борис подошел к этой сладкой парочке, мирно воркующей на публичной скамейке в тени, ниспадающей на них от вихрастой кроны старой пальмы. Вадик, кажется, тоже успел выйти из ступора, и, судя по всему, старикашка смог залечить своего собеседника, сказав ему что-то приятное, так как на азиатском лице Вадика снова прорисовалась самодовольная улыбочка.

— Замечательные места у вас там, в Долине Мимоз, а воздух какой пьянящий! Можно просто есть его ложками, словно черную икру… Просто объедение! Я зажигал там с бывшим владельцем хутора в Танероне — замечательным писателем и просто душевным человеком, но после того как у него снова случилось такое невосполнимое горе… — Старичок явно не собирался замолкать и, тотчас сменив пластинку, во все той же оживленной манере продолжил: — И только поэтому я был вынужден переехать на Кап Антибов в Шато де ля Кроэ, что и по сей день еще стоит, слегка обгоревший, где ему и положено быть. Там меня и моих попутчиков каждый раз радушно встречали его бывшие хозяева. И вообще, я просто обожал гостить в Шато де ля Кроэ с того самого времени, как там поселился один глубоко несчастный, но очень влюбленный английский король, что так глупо отрекся от престола ради сожительства с этой чопорной американкой. Но лучшее время было, когда в нем поселился беглый король Египта Фарух. Воистину это было время, когда восточное гостеприимство меня чуть было не пленило раз и навсегда. Хотя и времена Онассиса там тоже были не самые худшие. Как мы там отжигали… сиртаки! Просто обалдеть, как было нам хорошо… пока и это шато не сгорело. Благо, что нынче Шато де ля Кроэ и поместье «Барон Мюнхгаузен» в Танероне выкупили отличные русские парни. И как только они приведут свои хижины в порядок, а у меня будет свободное время, то я их непременно навещу, и мы зажжем там, как говорится, по полной программе. Мой друг Роман Абрамович, с которым по молодости или по глупости его мы заключили договор о взаимовыгодном сотрудничестве, сегодня затеял фараоновские работы по восстановлению моего любимейшего Шато де ля Кроэ, да и Рашид… — Дедок, внезапно взяв паузу, стал скрести правой рукой свой затылок. — Пардон, господа хорошие, кажется, у меня старческий склероз — никак не могу вспомнить фамилию моего подопечного… того самого, что выкупил имение в Танероне!

— Шардаров Рашид Селимович, — напомнил ему вкрадчиво любезный Вадик Бездомный.

— Вот-вот! Я просто обожаю дагестанское гостеприимство и лезгинку! А какие они чудесные чуду и хинкалы готовят! Просто пальчики оближешь… — восторженно продолжил старичок.

Борис всегда оценивал по достоинству Вадика Бездомного за его культуру поведения, тщательность в изучении литературного наследия… Но все же свято придерживался правила: «Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели наоборот!» И несмотря на явление, казалось бы, умершего магистра, стал размышлять логически: «А может быть, это и не тот самый магистр, что затащил меня в черную магию. Тот не говорил по-русски да и вел себя всегда так напыщенно, что походил на ощипанного индюка. Этот явно помоложе будет. А может, мой ритуал все же сработал и магистр омолодился? Хотя этот как будто бы помельче и… глаза! — Борис неожиданно обрадовался этой подсказке. — У моего магистра левый глаз был с бельмом, а у этого вроде бы оба глаза нормальные».

И тут же, приблизившись к незнакомцу, Борис нагло заглянул в его насмешливые глаза, которые озорно, по-мальчишески смотрели на него. Правый глаз был чистейшего голубого цвета и не обесцветившийся от старости, как у магистра, а левый глаз был черного цвета и как будто бы не живой, а искусственный, ибо вообще не излучал никакого блеска и к тому же слегка косил в сторону. Да и голос… у того магистра в гортани была дырка, а у этого хорошо поставленный баритон, словно у известного конферансье Максима Галкина.

Чтобы хоть как-то перенять инициативу, Борис сказал нагловатому незнакомцу в дерзкой форме:

— Одна из моих любимых книг советует не разговаривать на улицах с незнакомыми людьми и, если верить вашим рассказам о том, как вы зажигали на вилле имени Барона Мюнхгаузена в Танероне, а после и в Шато де ля Кроэ, то лучше вас в гости вообще не приглашать…

На что старичок, срочно взяв в руки свою медную трость и приняв солидный вид, с напускной серьезностью держал ответ:

— Вы, должно быть, молодой человек, о романе Булгакова «Мастер и Маргарита» изволите говорить, где бесы спичками баловались и примус починяли, так это и моя любимейшая книга. Значит, у нас еще будет о чем поговорить, а зовут меня Вол… Вольдемар! — И, немного подумав, он добавил: — Вольдемар Полюс! Я! И теперь мы окончательно и бесповоротно знакомы, и думаю, что еще и подружимся.

Конец ознакомительного фрагмента.