Они (демоны)

О́ни (яп. 鬼) — в японской мифологии — большие злобные клыкастые и рогатые человекоподобные демоны с красной, голубой или чёрной кожей, живущие в Дзигоку, японском аналоге ада.

Европейские аналоги они — черти и бесы.

Очень сильны и трудноубиваемы, отрубленные части тела прирастают на место. В бою используют железную палицу с шипами (канабо). Носят набедренную повязку (фундоси) из тигровой шкуры. Несмотря на свой глуповатый внешний вид, они очень хитры и умны; могут превращаться в людей.

Любят человеческое мясо. В некоторых легендах говорится, что они ненавидят сою.

Считается, что люди, не контролирующие свой гнев, могут превратиться в они. Иногда (очень редко) они бывают добры к людям и даже служат их защитниками.

Раз в год, 3 февраля, в Японии проводится церемония по изгнанию они.

Игра в салочки называется в Японии «онигокко» («игра они»). Играющий-салка называется «они».

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

«Следующим шагом, – прочел он, – является обращение к зловещим духам вудуистского пантеона – таким, как Дон Педро, Китта, Мондонг, Бакалу и Зандор – с целью причинения вреда, для знаменитой, пришедшей из Конго, практики превращения людей в зомби и их дальнейшего использования в качестве рабов, для пагубных проклятий и уничтожения врагов. Эффект заклятия, внешней формой которого может быть изображение намеченной жертвы, миниатюрный гроб или жаба, часто усиливается одновременным использованием яда. Отец Косм дополняет этот перечень верованиями, согласно которым обладающие определенными силами люди превращаются в змей, некие «Лу-Гару» могут летать ночью в виде летучих мышей-вампиров и сосать детскую кровь, а еще кто-то способен уменьшать себя до крохотных размеров и кататься по сельской местности в тыквах-горлянках. Впечатляет перечисление уголовно-мистических тайных обществ с кошмарными именами – «Макандаль» (названо в честь гаитянского героя-отравителя), «Зобоп» (члены которого практикуют грабеж) «Мазанца», «Капорелата» и «Винбиндинг». Это, по его словам, таинственные секты, чьи боги требуют – вместо петуха, голубя, собаки или свиньи, что входит в нормальные ритуалы вуду, – жертвоприношения «безрогого козла». Выражение «безрогий козел», разумеется, обозначает человека…»

Виктор Пелевин, Зомбификация. Опыт сравнительной антропологии, 1990

Таким образом, будучи, вероятно, одной из старейших из известных божественных форм, Бес и его более ранние прототипы или родственники, кривоногие, неразвитые боги-карлики, стали образцами для определенных божеств, в которых более поздний пантеистический век воплотил самую универсальную или самую примитивную силу природы. Этот способ изображения впоследствии применили также к божеству, которое считалось старейшим из всех, Пта, богу Мемфиса, и его местной разновидности, Сокару. Затем он соответствовал Нуну (первозданному хаосу), когда его идентифицировали с Пта-Сокаром, как первозданным богом, и с Хепри, солнцем, еще не созданным. Геродот называл охранные амулетные фигуры Беса на носу финикийских кораблей «представителями Гефеста» (то есть Пта) из Мемфиса, передавая очень точно их финикийское название как Pataikoi, или «маленькие Пта» [127]. Карликовое, детское или даже напоминающее зародыш изображение этих богов явно позднее понимали как символическое начало всех вещей. Разрывая и пожирая змей, которые, вероятно, казались символами первобытных враждебных сил, они образовывали переход к Бесу. Некоторые из этих гипотез, вероятно, также возвращают к представлению о Бесе как страже юного солнца. Развитие этих представлений и изображений нуждается в дальнейшем исследовании (см. на рис. 2, /доисторическую статуэтку карликового типа).

Макс Мюллер, Египетская мифология

Изначально считалось, что солнце мужского рода, и лишь в сравнительно поздний период египтянам пришло в голову разложить его на мужское и женское начало. Последнее получило имя Ра-т или Ра-т Тауи (Ра-т двух стран), о позднем происхождении которого говорит его искусственное образование путем добавления суффикса женского рода к исходному слову[1]. Однако было нелегко приписать какую-либо особую функцию этой богине. Ее часто называют Госпожа Гелиополя, но предполагалось, что она должна была обитать в других местах – например, на Синайском полуострове, и ее включали в божественную триаду Эрмента наряду с Монтхом и Гарпократом. Нигде она не добивалась какого-либо своего собственного положения. Ее функции были те же самые, что и у Исиды, и ее даже изображают с коровьими рогами этой богини. Но ее изображений с головой сокола встретить нельзя; и так не было бы, если бы она являлась одним из подлинных солнечных божеств древних времен.

Альфред Видеман, Религия древних египтян, 2009

В мифологии айну также показано значение татуировки для духовной жизни этого народа. Например, там, где он обитает, в болотах много лягушек, с которыми связаны два интересных факта: темные полоски на лапках этих созданий имеют сходство с татуировкой, которую женщины айну наносят на руки от запястья до локтя, а еще существует такое явление, как зимняя спячка и повторное появление весной. В связи с этим существует такая легенда. В незапамятные времена женщина айну, имеющая общепринятые татуировки, почувствовала вкус к убийству и действовала так ловко, что сумела устранить шестерых мужей, прежде чем вмешались боги.

Уилфрид Д. Хамбли, История татуировки. Знаки на теле: ритуалы, верования, табу, 1925

Но память о своих мифических прародителях, проживавших там, жила в скифском народе. Приведем отрывок из книги римского военачальника и историка Флавия Арриана (ок. 95—175 гг.): «Скифские военные значки представляют собой драконов, развевающихся на шестах соответствующей длины. Они сшиваются из цветных лоскутьев, причем головы и все тело вплоть до хвостов делаются наподобие змеиных, как только можно представить страшнее. Выдумка состоит в следующем. Когда кони стоят смирно, видны только разноцветные лоскутья, свешивающиеся вниз, но при движении они от ветра надуваются так, что делаются похожими на этих животных (драконов) и при быстром движении даже издают свист от сильного дуновения, проходящего сквозь них. Эти значки не только своим видом причиняют удовольствие или ужас, но и полезны и для различения атаки, и для того, чтобы разные отряды не нападали один на другой». На знаменах изображаются священные символы народов. Поэтому нет сомнения, что скифы почитали не только свою прародительницу Эхидну, но и родственных ей богов, имевших облик фантастических драконов, и не забывали, откуда происходят их предки.

Анатолий Абрашкин, Да, скифы мы! «Откуда есть пошла Русская Земля», 2014

Традиция татуирования насчитывает около 8 тысячелетий. Оно появилось еще в первобытную эпоху, когда символические рисунки-талисманы для отпугивания злых духов или привлечения удачи в охоте просто наносили на тело красками. Такие изображения были нестойкими, чем отличались от узоров, которые появлялись сами на местах ожогов и порезов, запачканных сажей или грязью. Заметив это, древние люди начали наносить повреждения намеренно. Чуть позже раскрашенные шрамы – предшественники татуировок – стали отличием лучших воинов и самых удачливых охотников. Более четкие рисунки были обнаружены на мумиях при раскопках египетских пирамид. У египтян они несли, в первую очередь, информативную (указывали на принадлежность к роду, социальный статус и некоторые личные качества обладателя), охранительную (против болезней, бед, несчастий) и магическую нагрузку, хотя декоративность даже тогда играла не последнюю роль. В конце ледникового периода, когда первобытные семьи разрослись, успев объединиться в небольшие организованные общины, их члены наносили на кожу несмываемые знаки, вначале имевшие значение лишь в пределах малой общественной группы.

Е. Н. Грицак, Самые модные татуировки, 2008

Индолог Петр Олексенко считает, что высокие технологии как раз и погубили допотопное человечество. Он утверждает, что в древних индийских текстах, в частности в эпосе «Махабхарата», есть описания того, как люди наблюдали в небе сражение летающих аппаратов – так называемую войну богов, когда применялись различные виды оружия… Действительно, все 18 томов «Махабхараты» рассказывают о многовековой битве двух знатных родов Пандавов и Каурьев за господство в Хастинапуре (нынешнем Дели). Это были непримиримые враги, готовые на уничтожение всего живого ради власти, и эпос красочно описывает, как они применили друг против друга страшное по разрушительной силе оружие: летательные аппараты и огонь, сжигающий все, заставляющий медленно и мучительно умирать животных и людей. Более того, этот огонь убивал даже будущее потомство! Индийский эпос был написан во второй половине II тысячелетия до нашей эры, а оружие, которое в нем описывается, похоже на ядерное! С этим согласен Александр Колтыпин, который также довольно пристально изучал древнюю индийскую литературу и приводит в качестве примера строки о летающих колесницах, взрывах, ярких, как 10 000 сотни в зените, выпадении у уцелевших волос и ногтей…

И. С. Прокопенко, Тайны эволюции, 2017

В Залавруге, на побережье Белого моря, есть образцы резьбы и рисунков, которые рассказывают нам об очень важных аспектах культуры тех охотников, которые следовали за северным оленем по мере того, как тот перемещался на север. По крайней мере три из изображенных фигур можно с уверенностью интерпретировать как магов, или шаманов. Они выступают в роли посредника между людьми и животными, на которых те охотились, – между голодом охотника и его пищей. На рисунках изображены человеческие фигуры с головами животных; в двух случаях головной убор имеет форму головы оленя с рогами, в то время как в третьем случае носовая часть имеет длину столь непропорциональную, что становится похожей на морду. Одна из этих фигур держит предмет, который является, вероятно, барабаном такого типа, который до сих пор используется среди шаманов Сибири и который видели в Лапландии еще каких-то несколько десятилетий назад. Его противник стреляет в него стрелами. Третий человек не держит в руках ничего, но танцует и имеет необыкновенное сходство со знаменитой фигурой колдуна (или волшебника), изображенного в пиренейской пещере Ле-Труа-Фрер. В этом – несомненное доказательство культурного и художественного сродства между охотниками (или оленеводами?) Ладожского озера, которые позже распространились по берегам Белого моря (через теперешнюю Карелию), и охотниками на северного оленя гораздо более южных земель, которые жили во времена верхнего палеолита.

Роберто Боси, Лапландцы. Охотники за северными оленями, -1

При изучении японских легенд особенно поражает их универсальность, а также очень резкий контраст. Большинство народов обожествляли Солнце и Луну, звезды и горы и все величественные творения природы, но японцы считают красные цветы азалий кострами богов, а белые снега Фудзи называют одеждами божеств. Их легенды, с одной стороны, в высшей степени поэтичны, но с другой – и прозаичны – японцы, почитающие Гору Фудзи, также сложили легенды о призраках, в которых рассказывается о самых мелких насекомых. Нельзя слишком переоценивать любовь японцев к природе. Древние мифы, записанные в «Кодзики» и «Нихонги», представляют значительный интерес, но их нельзя сравнивать с более поздними легендами, которые наделяют душой деревья, цветы и бабочек или описывают те религиозные традиции, что так деликатно, но в то же время так убедительно показывают божественное значение природы. Праздник Мертвых мог возникнуть у народа, для которого прекрасное есть опора и радость жизни. Ведь этот праздник – не что иное, как призыв к ушедшим мертвым вернуться в свои старые земные любимые места в летнее время, пересечь зеленые холмы, поросшие соснами, побродить по извилистым тропам у озера и по берегу моря, задержаться в старинных, хорошо ухоженных садах и пройти в дом, где, невидимые сами, они могут так много увидеть. Для образа мыслей японца, для тех, кто сохранил еще дух Древней Ямато, самое блестящее описание Буддийского Рая не идет ни в какое сравнение с самой Японией в летнее время.

Хэдленд Дэвис, Мифы и легенды Японии, -1

Мисс П. Акерман так объяснила центральную фигуру пластины из Музея Цинциннати. На ней изображен великий бог-отец, равнозначный ханаанскому Элю, быку и горному богу. Он порождает Ашвинов, соответствующих в Индии классическим Диоскурам, Кастору и Поллуксу. Как их классические двойники, Ашвины показаны при появлении на свет из яиц в окружении верующих в «трех возрастах человека» – ползающих на четвереньках детей, стоящих молодых людей и бородатых старцев, держащих длинноствольные пальмы, которые, по-видимому, служили в луристанском искусстве характерными знаками божественности. Однако профессор Гиршман считает, что центральная фигура принадлежит Зурвану, иранскому богу-отцу и богу времени, представленному здесь дающим жизнь двум асурам – противостоящим друг другу принципам добра и зла.

Уильям Куликан, Персы и мидяне. Подданные империи Ахеменидов, -1

На языке древних мексиканцев кровь называлась водой драгоценных камней как квинтэссенция всего, что считается самым драгоценным. Хотя эти поэтические образы в наши дни всего лишь красивые обороты речи, для первобытных людей они имели большое значение. Весьма вероятно, что ацтеки, как и другие древние народы, носившие драгоценные камни, верили, что они очищают кровь, способствуют здоровью и силе, так как «кровь – это жизнь». Факт, что камни имеют половую принадлежность, утверждали как самые древние писатели, так и многие из их последователей. По-видимому, это был поэтический способ указать на цветовые оттенки камней: более темные разновидности считались мужскими, более светлые – женскими. Теофраст[20] рассказывает, что иногда эти различия не безосновательны: он заявляет, что, каким бы удивительным это ни казалось, некоторые камни способны производить потомство.

Д. Ф. Кунц, Драгоценные камни в мифах и легендах, -1

В те далекие времена шрамы, тату или пирсинг на коже были своего рода военной формой, информационным посланием: это мог быть знак представителей одного племени, по которому отличали своего от чужака; предостережение; награда; признак принадлежности к чему-либо; а еще они могли (я имею ввиду шрамы, пирсинг и тату) рассказать о подвигах и победах, то есть о том, какое место в родовом клане занимал человек. Например, у маори в Полинезии, чем важнее считался дикарь, тем больше был покрыт татуировками. Вожди были разрисованы буквально с ног до головы. Даже сегодня на Самоа и Маркизских островах (Полинезия) наносятся в первозданном виде стилизованные узоры, которые передавались из поколения в поколение на протяжении столетий. У японских аборигенов – айнов, тату на лице женщины показывает замужем она или нет, и сколько у нее детей.

Элиза Танака, Стильный татуаж, пирсинг, боди-арт, 2004

Келъты Галлии (современной Франции) изображали также людей с тремя головами, и такое божество называлось трицефал. Оно могло носить как мужскую, так и женскую природу, и во втором случае келъты изображали вышеупомянутую триаду богинь (молодую, зрелую и старуху). Надо также отметить, что любое повествование друидов состояло из трех частей. Неудивительно, что такой фундаментальный компонент христианства как Троица лег на подготовленную почву – в средние века Ирландия была центром христианства на Западе, и оттуда по всей Европе разъезжались весьма успешные католические миссионеры.

Коллектив авторов, Магические практики друидов, 2017

Хотя имя Баст переводится как «плачущая» или «отдающая», в противовес яростной Сехмет, богине войны, которая воплощала в себе разрушительную силу солнечной орбиты, Баст олицетворяла доброе, дающее жизнь тепло солнца. Она считалась воплощением полезных свойств простого огня и подательницей счастливой судьбы. Она также известна как «госпожа Сепа», то есть звезды Сотис (Сириус). Баст также была воплощением радостной Хатор, ее увлечения музыкой и танцами. Мы можем узнать ее по украшенному головками или фигурками кошек систру танцовщиц, который она держит в руках, или по эгиде (посоху), или корзине, которые она также может держать. Время от времени ее изображали и без этих атрибутов, и тогда трудно сказать, кого мы видим: добрую Баст с головой кошки или могущественную и ужасную Сехмет с головой льва. Саму Баст часто представляли как богиню с головой льва, и иногда за ее именем идет демонстрационный знак льва, а не кошки, хотя именно последняя стала ее эмблемой. Некоторые из базальтовых фигурок в Британском музее являются фигурками богини Баст с головой льва. Вероятно, они датируются более ранним временем, поскольку Баст появилась с головой кошки намного позднее и затем принципиально изображалась лишь в небольших бронзовых обрядовых фигурках.

М. Олдфилд Гоувей, Девять жизней кошки. Мифы и легенды, -1

У Страбона, который опирался на не дошедшие до нас тексты предшественников, нет каких-либо подробностей относительно Туле, кроме того, что он (остров) расположен в шести днях плавания на север от Британии и что море там и вся окружающая среда студнеобразные, напоминают тело одной из разновидностей медуз, по-древнегречески называемой «морское легкое». Если точно следовать тексту Страбона, то в использованном им, но впоследствии утраченном описании плавания Пифея (он, собственно, и посетил таинственную землю, где летом солнце не садится за горизонт по нескольку месяцев и столько же продолжается зимняя ночь) приводимые подробности поддаются лишь гипотетической расшифровке. В окрестностях Туле «нет более воздуха, а некое вещество, сгустившееся из всех этих элементов, похожее на морское легкое; в нем, говорит Пифей, висят земля, море и все элементы, и это вещество является как бы связью целого: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле»[31]. По эзотерическому преданию, столицей легендарной страны Туле был Город Солнца – Гелиополь. Именно с тех пор священное название, превращенное в своего рода символ, начало свое победное шествие по всему миру. Сам топоним греческого происхождения, но он калькирует исконно автохтонные названия. Одна из религиозных столиц Древнего Египта известна под названием Гелиополя. Развалины таких же «гелиополей» – городов-святилищ Солнца разбросаны по всему американскому континенту – от Мексики и Гватемалы до Боливии и Перу. Впоследствии имя Города Солнца как символ достойной и счастливой жизни перекочевал в тайные учения и утопические доктрины. Наиболее известной из них явилась знаменитая книга Томмазо Кампанеллы.

В. Н. Демин, Северная прародина Руси, 2017

Отношение бушменов к прекрасным изображениям животных, до сих пор сохранившимся в той части Африки, где обитает это племя, помогает понять, какое значение имели наиболее ранние из этих рисунков для представителей малочисленных групп кочевых охотников. Правда, при этом не стоит забывать, что бушменов значительно меньше и живут они в условиях, сильно отличающихся от тех, что были характерны для Скандинавии в период неолита. Бушмены считали пещеры и вершины холмов, где и расположено большинство изображений, тайными святилищами, которые играли настолько важную роль в их жизни, что они, выбирая участок для охоты, всегда искали место, где была возможность нанести изображения на поверхность скалы. Изображенные в пещерах голубой скалы, расположенной в Матепосе, недалеко от Булавайо, животные, согласно местным верованиям, представляли собой небесные стада, так как изображены они были на синем фоне. Другие рисунки располагались так, чтобы на них падал свет восходящего солнца или луны. Были и такие изображения, которые через определенное время уничтожались. Фробениус наблюдал за пигмеем, который перед охотой рисовал на земле антилопу; находившаяся рядом с ним женщина произносила заклятие, и, когда свет поднимающегося солнца упал на изображение, охотник пронзил его стрелой. После того как на охоте он убил антилопу, пигмей полил изображение кровью и положил на него шерсть убитого животного, а затем стер рисунок, когда на следующее утро на него упал свет восходящего солнца. Фробениусу он объяснил, что это была душа антилопы.

Х. Э. Дэвидсон, Древние скандинавы. Сыны северных богов, -1

Согласно нашей гипотезе, Ипполит считался в Трезене супругом Артемиды. Назначением же срезанных прядей волос, преподносимых Ипполиту трезенскими юношами и девушками перед вступлением в брак, было содействовать укреплению союза с богиней для увеличения плодородия земли, скота и людей. Этот взгляд находит подтверждение: в трезенском святилище Ипполита совершалось поклонение двум божествам женского пола – Дамии и Ауксезии, связь которых с плодородием неоспорима. Когда Эпидавр страдал от голода, его жители, подчиняясь указанию оракула, вырезали из священного оливкового дерева и водружали изображения Дамии и Ауксезии, после чего земля снова приносила плоды. Более того, в самом Трезене – а возможно, в святилище Ипполита – в честь этих девушек, как называли их трезенцы, устраивался любопытный праздник с бросанием камней. Легко показать, что подобного рода обычаи практиковались во многих странах с целью получить хороший урожай. Что же касается истории трагической гибели юного Ипполита, то мы можем проследить многочисленные ее аналогии с подобными же историями о красивых смертных юношах, которые заплатили жизнью за краткое наслаждение любовью бессмертных богинь. Эти несчастные, вероятно, не всегда были мифическими персонажами, и предания, которые видели в пурпурном цветке фиалки, в алом пятнышке на анемоне и в малиновом румянце розы пролитую ими кровь, были не просто поэтическими аллегориями юности и красоты, скоротечной, как летние цветы. В них содержалась более глубокая философия соотношения жизни человека и жизни природы, мрачная философия, которая породила не менее мрачную практику. В дальнейшем мы узнаем, какова была эта философия и эта практика.

Д. Д. Фрэзер, Золотая ветвь. Исследование магии и религии, 1890

Прежде всего встают вопросы: зачем воинственный народ в качестве господствующей идеологии принимает проповедь непротивления злу, милосердия и аскезы? Как, приняв это, он продолжает завоевательные войны и, наконец, каким образом изменяется буддийское учение, чтобы выйти из столь противоречивого состояния? Чтобы ответить на эти вопросы, попробуем проследить возникновение культа наиболее почитаемого в Тибете бодхисатвы Манджушри и его гневного проявления – Ямантаки, или «убийцы смерти». Грюнведель относит его к «шиваистским божествам»,[1] принятым буддизмом. Назначение их – защита Учения и война с демонами. Ямантака изображается с девятью головами, главная из которых бычья, с 34 руками и 96 ногами, попирающими врагов веры. Над головою его обычно помещается Манджушри как основная форма бодхисатвы.[2] В большинстве случаев Ямантаке придается шакти,[3] вдохновляющая его на борьбу с царем ада – Ямой. Яма (букв. «смерть») изображается тоже быкоголовым, но без шакти. Вместо нее сестра Ямы подносит ему череп с кровью (габалу). Яма стоит на быке, совокупляющемся с женщиной, что символизирует источник энергии, откуда Яма черпает силы. Варианты изображений Ямантаки и Ямы многочисленны,[4] но для нашей темы не имеют решающего значения. Гораздо важнее сюжет легенды, связывающей Ямантаку и Яму.

Л. Н. Гумилев, Легенда и действительность в древней истории Тибета, 1960

К числу более конкретных указаний относятся те, которые упоминают природную среду, окружавшую ариев. Помимо долгой зимы, например, Авеста дает некоторые сведения о фауне Арианы Ваеджо. Кроме уже отмечавшихся «бобровых шкур» (одеяния Ардвисуре Анахите), выделим беспрестанное упоминание коней, быков и овец, которых тот или иной герой приносил в жертву этой же «богине». Однако едва ли эти последние животные изначально окружали ариев: из контекста гимнов Ардвисуре заметно, что речь идет о временах боевых колесниц и непрерывных военных походов, т. е. не ранее середины II тысячелетия до н. э., когда арии пересекали просторы евразийских степей. Совмещение в ряде случаев этих животных с деталями священной географии (например, горой Хукарья), явно позднее, действительно связанные с этой географией понятия, вероятно, также «биологического» свойства (Хаома, Хварно) не расшифровываются, так как их суть уже неизвестна составителям классической «Авесты». Что же касается времен более ранних, то здесь фаунистическая конкретика почти отсутствует. За исключением, может быть, «рыжеватых змей» Арианы Ваеджо – главной напасти этой легендарной страны, помимо морозов, и птиц и собак в сказании об Ииме. «Змеи» интересны только тем, что не водятся далеко за Полярным кругом, что, впрочем, нисколько не противоречит северному расположению Арианы Ваеджо. Мотивы «ужасных змей», кстати, характерны для русских легенд Беломорья и Прионежья (Теребихин Н.М, с. 31) Не больше ясности в фаунистическую картину прародины ариев привносят «Ригведа» и более поздние предания, записанные на санскрите.

А. Е. Виноградов, Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?, 2013

На каком-то этапе древние славяне (все или какая-то их ветвь) поклонялись «слепым» героям – вампирам. Возможно, это произошло во время пребывания Славена во Фракии. «…Рассказы об упырях и вампирах имеют четкие границы распространения и почти уникальный центр появления – Трансильвания, – отмечает А.Г. Дугин. – В старославянском языке слово «вампир» имело широкоупотребительный синоним «вурдалак» или «волкодлак». Изначально это слово означало «человековолк», «оборотень волка». Этот персонаж был символом Зимнего Солнцестояния (поэтому на святки ряженые одевают волчьи шкуры!), волка, проглотившего солнце, убившего солнце. Но потом солнце снова воскресает и начинает светить. Волкодлак-вампир – это фигура, связанная с убиением солнца, поглощением солнца, выпиванием его крови (солнечного света) – тьма поглощает свет – с последующим воскресением. Но поразительно, что легенды о вампирах (Дракуле – Драконе) зародились именно на западе от дельты Дуная, т. е. от точки зимнего солнцестояния на сакральном русском круге, в секторе наиболее темном и страшном в ходе солнечного спуска. И характерно, что к востоку от этой самой южной точки Гардарики символизм Волка и Собаки хотя и продолжает быть довольно распространенным, все же уступает образу Сокола, скифского сокола – т. к. солнце, пройдя свою критическую точку, начинает здесь взмывать в небеса Лета и Севера, к вершине Небесного Оленя». («Мистерии Евразии».) Будучи в Подунавье, символически находящемся внизу скифской Гипербореи, славяне прониклись какими-то смыслами и энергиями, которые сообщили им некую мощную, но избыточную силу, которая была ниже духовной мощи. (Как сказал Александр Невский: «Не в силе Бог, а в правде!») Отсюда и память о князе Волхе, имеющем образ крокодила (змея, рептилии). Кстати, сербский (опять – Дунай!) фольклор содержит образ князя Вука Огненного волка.

А. В. Елисеев, Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы, 2013

Лишь большинство современных, так сказать, духов индивидуализированы. Вполне естественно, что информация о предках старше деда или прадеда утрачивается. Возможно, это одна из причин, по которой в большинстве типичных языков банту слово, означающее «дух», не является именем собственным. Некоторые племена яо считают Мулунгу совокупностью всех духов, соединившим в себе множество духов, – это иллюстрация смешения различных концепций, их слияния. Иногда мы встречаем героев или полубогов, которые могут быть персонифицированы как силы природы, но что более вероятно – это люди, реальные или воображаемые, которые жили давным-давно. Существовали ли они на самом деле, для нас сейчас не столь важно. Но во многих случаях доказуемо, что они могли являться человеческими существами, чьи выдающиеся заслуги перед соплеменниками или личные качества позволили им после смерти выделиться из обычного сонма духов. Таковы Хейтси-Эйбиб у готтентотов, Хубеане у бечуанов, Мриле у чага, Судика-Мбамби в Анголе; стоит, наверное, также принять во внимание Кингу из Уганды. Тесно связан с этой темой получивший широкое распространение миф о герое-освободителе, спасающем человечество из желудка проглотившего его чудовища. Некоторые очень интересные формы этого мифа и сейчас циркулируют по Африке. В некоторых из его вариаций неблагодарные люди замышляют погубить героя, но его ловкость и смекалка позволяют ему избежать гибели. Подобного рода сказки широко распространены на африканском континенте. К этой группе принадлежат истории о приключениях Хубеане.

Элис Вернер, Мифы народов Африки, -1

Другое замечание вышеупомянутого автора состоит в том, что шайтаны, пытающиеся тайком подслушать слова ангелов (у границ нижней небесной сферы), поражаются падающими звездами. Некоторые из них сгорают, другие падают в море или, скорее, в большую реку (бахр) и превращаются в крокодилов. Те из них, которые падают на землю, становятся гулями. Тот же автор прибавляет: «Гулем является любой джинн, который препятствует путешествиям, приобретая различные формы и облики»[54]. Он утверждает также, что сподвижники Пророка видели гулей во время своих странствий. Один из них, Омар, видел гуля, путешествуя по Сирии, перед Аль-Исламом и поразил его своим мечом. Выясняется, что гулем является, собственно говоря, демон-женщина, отвечающая вышеприведенному описанию. Демон мужского рода называется кутруб. Утверждается, что гули, а также гаддар, или гаррар, и другие подобные твари, которые будут упомянуты дальше, являются потомством иблиса и его жены. Аллах создал ее из огня сумума (который означает здесь то же, что и раньше упоминалось: «бездымный огонь»). Данные твари вылупливаются из яйца[55]. Гуль-женщина, как утверждают, является мужчинам в пустынях в различных обликах. Она беседует с ними, а иногда отдается им.

Эдвард Лейн, Арабский мир в эпоху «Тысячи и одной ночи», -1

Топорики точно повторяют форму реальных рабочих топоров, хорошо известных по археологическим находкам. Они насажены на деревянные топорища и являются моделью настоящего топора в масштабе 1:32. Как считает А.М. Миллер, в древности для южных районов Европы топор являлся символом молнии и был атрибутом бога-громовержца (славянский Перун). Вообще, топор – символ настолько древний, что в то время, когда он стал обозначать божество, человечество еще не расселилось по планете и представляло собой общность с одинаковыми религиозными, культурными и пр. представлениями. Позже, когда оформились различные родоплеменные союзы и люди стали осваивать окраины известного им мира, расселяясь постепенно все дальше и дальше от исторического центра, элементы общей религии легли в основу различных систем верований, которые возникали у новых народов. Изображения топора находят на Крите, в Индии, Ближнем Востоке и в Центральной Азии, причем так называемый “Храм Двойной Секиры” на о. Крит, украшенный изображением двойного топора, уже во времена Геродота был настолько древним, что никто не помнил религии, последователи которой возвели это загадочное сооружение. Таким образом, миниатюрные топоры в качестве древнеславянского амулета-оберега следует считать, наряду с фигурками рыб, наиболее древними из всех оберегов, известных человеку.

Александр Морок, Талисманы, амулеты, обереги, 2013

Эти образы – более чем простые олицетворения. Толкование явлений природы в таких подробностях как действия богов демонстрирует буйную фантазию и поэтическую восприимчивость высочайшего порядка, акцентирующие восприятие религии как величайшее из всех коллективно созданных человечеством произведений искусства. Со временем, конечно, как это происходит со всеми метафорами, их свежесть блекнет; яркие образы, в которых сначала представали боги, упрощаются до простого символа. Бога, почитаемого в Эриду, творческий и художественный потенциал, присущий водам, несущим плодородие, «непостижимая внутренняя воля к созиданию в Океане», как писал Т. Якобсен, «стали рассматривать как гигантского дикого горного козла, рога которого торчали над водой в виде тростника». Так, Козерог – рогатый козел над уровнем воды и рыба в воде (также отражающая, мне хочется думать, его происхождение среди рыбаков и пастухов) есть образ, посредством которого память о нем передавалась потомкам. Также помнили и об Абзу – священном озере, из которого он появился; позднее оно предстало в виде чаши с пресной водой, устанавливаемой в каждом месопотамском храме, возможно, также в виде вуду или бассейна для омовений, имеющегося у каждой исламской мечети, и, может быть, даже в виде крестильной купели христианской церкви.

Пол Кривачек, Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э., 2010

И многочленность как одновременное сосуществование во многих обличьях, необычайно характерное для кельтской мифологической традиции, и самый характер сложных имен данных персонажей выдает в них несомненную хтоническую природу. И Син, и Кайльб, что достаточно очевидно, являются рефлексами идеи двуликого женского божества, олицетворяющего в себе эротическое и некротическое начала. Слова Кайльб, обращенные ею к Конайре: «Я хочу того же, чего хочешь ты», – цитировались уже неоднократно как иллюстрация сексуального характера взаимоотношений короля с безобразной старухой [Rees 1976, 338]. Более того, судя по тому, что в описании Кайльб фигурируют «нижние волосы», мы можем предположить, что составитель текста видел ее в плаще (буром и мохнатом – возможно, из волчьей шкуры), лишь накинутом на плечи и не прикрывающем обнаженное спереди тело. Данная поза – несомненно намеренна и явно провокативна, причем ее смысл для ирландской традиции оказывается неоднозначным (ср. также «черная женщина» с половыми губами до колен в этой же саге).

Татьяна Михайлова, Хозяйка судьбы. Образ женщины в традиционной ирландской культуре, 2004

Береза в воззрениях коми-пермяков имеет разные значения. Атрибуты украшения, снаряжения березы указывают на олицетворение ею девичьего образа, что соответствует соотношению этого времени в целом с девичеством [Любимова, 2004: 175]. Для девушек троицкая береза становилась своеобразным фетишем и оракулом, они использовали ее в мантических целях: для этого перевязывали ветви или кидали на березу платки, затем по определенным знакам узнавали о своем будущем; в локальной традиции считается, что если в Троицу девушка проводит березу, то это благоприятствует ее замужеству: Тэ – нылочка, тэ мунан бы жöник сайö, тэ сэк кыдзсö шедтан мусис и кутан пельпонлö и нуан, ваас чапкан. Сэсся тэ мунан сiя гöдö жöник сайö («Ты – девушка, ты желаешь выйти замуж, тогда ты березу из земли достанешь, на плечо положишь и понесешь, в воду выбросишь. Тогда ты в этот год выйдешь замуж») (ПМ: Кос., Пуксиб, 256). Троицкая береза наделяется защитными свойствами, ее ветки приносили домой, чтобы оберечь жилье от несчастий (ПМ: Коч., Кочево, 214), ставили дерево к изгороди возле огорода, «чтобы птицы, куры не залетали, козы не прыгали» (ПМ: Куд., Ошиб, 209). В летний период береза использовалась коми-пермяками в обрядах вызывания дождя. Исследователи иных этнических традиции тоже отмечают многозначность дерева [Пропп, 1963: 67; Соколова, 1979: 195–196; Черных, 2006: 130]. Отметим символическое обозначение березой верхнего мира [Головнев, 1995: 263; Мифология коми, 1999: 221–222; Черных, 2006: 240] и сопоставление троицкой обрядности с ритуалом «проводов русалок» [Виноградова, 2000: 181–186]. В коми-пермяцкой традиции троицкая береза имеет исключительно позитивное значение, она олицетворяет, прежде всего, начало сезона расцвета растительности.

Т. Г. Голева, Мифологические персонажи в системе мировоззрения коми-пермяков, 2011

В качестве мифологического персонажа ветер почти всегда выступал в человеческом обличье, то как один человек (средовек, дед), то как четверо мужчин, дующих на четыре стороны света, то как глава семьи, где его сопровождали двенадцать сестер, и т. п. Судя по описаниям внешности ветра, характерными приметами его были огромная голова, толстые губы, изодранная шапка, дырявый кожух. Слабый ветер расценивался как добрый знак; сильный, соответственно, как недобрый. В воздухе обитают различные демонические существа и болезни (отсюда «поветрие» – заразная болезнь, приходящая с воздухом). Ведьмы, черти и другая нечистая сила прилетают по воздуху, что неоднократно описано в русских народных легендах, сказках и повестушках. Чтобы вызвать небольшой попутный ветер, необходимый для веяния жита, мореходства, рыболовства, работы мельниц и др., прибегали к свисту, пению, дули в нужном направлении, махали руками, произносили заговоры и призывы. А чтобы не вызвать большой ветер, соблюдали ряд ограничений, в частности, не мотали нитки летом на закате солнца. В особенности нельзя было проклинать ветер, который мог отомстить, превратившись в вихрь, смерч, ураган.[118] Такая характерная черта воздуха, как невидимость человеческому глазу, делала и все обитавшие в воздушной среде существа невидимыми или едва видимыми. Пар, роса – вот наиболее часто принимаемые этими существами формы. У таких существ как бы два тела – одно видимое, другое – воздушное. И хотя их называли «двоедушниками», на самом деле их следовало бы называть «двутелесниками», поскольку души, как и все на свете у язычников, обладали телесной формой.

Л. А. Черная, Антропологический код древнерусской культуры, 2008

У эскимосов существует предание о расе людей с отвратительными, отталкивающими привычками, которые жили на их территории до того, как они сами туда пришли. Эти существа были очень высокого роста, все тело их было покрыто волосами, они проявляли склонность к уединению, однако устраивали между собой ужасные драки, ели человеческое мясо и разгуливали голыми, хотя и строили из громадных камней круглые стоянки, которые покрывали крышей, сделанной из ребер и шкур китов. Эскимосы рассказывают, что у них уже были примитивные каменные и костяные орудия труда. На Баффиновой земле к северу от Гренландии их называют туниджуками, хотя у них много сходных между собой названий в различных западных районах.

Н. Н. Непомнящий, 100 великих тайн, 2010

Так, уже на полпути от Кашмира на скалах начинают попадаться древние изображения. Их считают дардскими изображениями, приписывая основу их старым жителям Дардистана. Присматриваясь к этим типичным рисункам на поверхности скал, вы замечаете их два различных типа. Одни более новые, более сухие по технике. В них можно рассмотреть намеки на буддийские предметы, стилизованные субурганы и так называемые счастливые знаки буддизма. Но рядом с ними иногда на тех же самых скалах вы видите сочную технику, относящую вас к неолиту. На этих древних изображениях вы различаете горных козлов с огромными крутыми рогами, яков, охотников-стрелков из лука, какие-то хороводы и ритуальные обряды. Характер этих рисунков потому заслуживает особого внимания, что те же древние изображения мы видели на скалах около оазиса Санджу в Сензиане, в Сибири, в Трансгималаях, и можно было узнавать их же, вспоминая Халристнингары Скандинавии. Не будем делать выводов, но будем изучать и складывать.

Н. К. Рерих, Сердце Азии, -1

В Египте солнечная барка иногда несет на себе просто изображение солнца, иногда – фигуру бога с сопутствующими божествами, иногда – толпу пассажиров, человеческих душ, иногда – тело, лежащее на носилках. На мегалитических рисунках солнце тоже иногда появляется, а иногда – нет; в ладьях иногда сидят люди, а иногда – нет. Однажды принятый и осознанный символ может воспроизводиться с любой долей условности. Возможно, в полном виде эта мегалитическая эмблема должна выглядеть так: ладья с человеческими фигурами и со знаком солнца наверху. Эти фигуры, если исходить из нашего толкования, изображают мертвых, направляющихся в иной мир. Это не божества, ибо антропоморфные изображения богов оставались неизвестны народу мегалита даже после прихода кельтов – впервые они появляются в Галлии под римским влиянием. Но если это мертвые, тогда перед нами истоки так называемого «кельтского» учения о бессмертии. Рассматриваемые рисунки имеют докельтское происхождение. Они присутствуют и там, куда кельты никогда не добирались. Тем не менее они – свидетельство как раз тех представлений об ином мире, которые со времен Цезаря привыкли связывать с учением кельтских друидов и которые явно пришли из Египта.

Томас Роллестон, Мифы, легенды и предания кельтов, -1

Похоже, при выборе темы первые художники руководствовались соображениями полезности в последнюю очередь. Непищевые животные изображались так же часто, как и охотничья добыча, и на стенах пещер, как правило, рисовали не тех зверей, чьи обглоданные кости валялись на полу после сытного обеда. Антрополог Клод Леви-Стросс, как известно, заметил, что то, что изображали художники, не так вкусно есть, как интересно обдумывать. Возможно, в этом и причина, почему растения изображали так редко. О них невозможно думать так же, как об одушевленных существах. У них на сторонний взгляд отсутствует дух – animus. Жизненный цикл растений не повторяет понятную схему беременности, рождения и смерти, общую для всех животных. Огромные бизоны в пещере Шове, нарисованные несколькими скупыми штрихами, которые придают им вес и энергию быков Пикассо, – это существа, чью мощь, натиск и плодовитость первобытные художники ощущали до мозга костей. Трудно представить себе, чтобы подобные чувства пробуждал пучок зеленых волокон, пусть даже наделенный большим культурным значением.

Ричард Мейби, Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений, 2015